Нф-100: Роботы божьи - Сергей Марьяшин

Смолин знал, что автоматический погрузчик ухватил контейнер и потащил к подъемнику. Там он воткнет тюремный картридж в свободную ячейку и отправит глубоко в подвал, где другой погрузчик примет его и водрузит в отведенное под него гнездо среди сотен или даже тысяч таких же контейнеров с томящимися в них безвестными узниками. На вид они ничем не отличались друг от друга, но возле лисицынского контейнера, помеченного невидимой без секретного допуска надписью "ZK-00129", денно и нощно дежурили присланные другглом Домбровской полицейские.

- Пора нам встретиться с этим Лю Куанем, - сказал Смолин Анне.

* * *

Дверца-глаз захлопнулась и Егор вновь оказался в одиночестве. Он сел, прижался спиной к стене и уперся руками в пол, чтобы не упасть, когда погрузчики будут двигать его контейнер. Сначала процедура доставки вызывала у него морскую болезнь, но после пятого - или шестого, он сбился со счета - допроса он привык. Нужно было сесть пониже и как следует упереться, чтобы не упасть и не ударится об стену. Разработчики тюремного модуля тут явно недоработали, подумал Егор. А может, наоборот, так и было задумано, наряду с неудобным стулом и потолком, таким низким, что он постоянно вжимал голову в плечи. Еще несколько дней пребывания в железном ящике, и он разучится ходить прямо.

Когда прекратилась болтанка и скрежет манипуляторов стих, Егора окружила давящая тишина. Она сводила его с ума, заставляя чувствовать себя так, словно он очутился на глубоком морском дне, под толстым слоем непроницаемой воды, гасящим любые звуки с поверхности. Егор ни за что не признался бы следователю, что их встречи радуют его и он ждет их с нетерпением, как ждал когда-то свиданий с Ниной, - однако это было правдой. Одиночество оказалось хуже любых допросов.

Разговоры со Смолиным отвлекали его от внутреннего безмолвия, установившегося после исчезновения наташиного голоса. Гробовая тишина в голове была хуже всего; хуже любой, самой изощренной пытки. Она растворяла личность Егора, лишая ее опоры и существования. В безмолвии не было ничего, даже его самого. Казалось, после отключения друггла он должен был обнаружить себя, целого и невредимого, пусть и сбитого с толку неожиданной изоляцией. Но внутри зияла пугающая пустота.

Чтобы заполнить ее, Егор начал разговаривать сам с собой, чего никогда в жизни не делал. Современная психология считает беседу с собой патологией. Внутренний диалог свидетельствует о разладе психической жизни индивида. В норме человек должен мысленно говорить с другглом, а не с самим собой. Неволя и блокировка чипа разрушали разум Егора, медленно, но верно погружая его в пучину безумия. Единственным плюсом блокировки оказалось прекращение пытки новостями. Но сейчас Егор был бы рад и им, и чему угодно - лишь бы проклятая тишина рассеялась.

Он ждал допросов еще и потому, что не чувствовал за собой никакой вины. Он ничего не знал о покушении. Оно стало для него, как и для миллионов болельщиков, кошмарным сюрпризом. Каждый вызов к следователю воспринимался Егором очередным шагом к свободе. Он старался не суетиться и держался с достоинством, чтобы приводимые свидетельства выглядели не жалкими оправданиями, но вескими свидетельствами его полной невиновности. Казалось, еще один допрос - и все выяснится, настоящие преступники будут пойманы и Егора с извинениями выпустят на волю. Пока этого не произошло, но он верил, что следующий допрос непременно станет последним. Его отчим Корвацкий, должно быть, суетится сейчас, задействовав все свои связи. Егор не сомневался, что особождение - дело ближайших часов, максимум суток.

Следователь Смолин оказался человеком на удивление приятным. Первоначальный испуг от их встречи быстро прошел. Своей сдержанной вежливостью детектив выгодно отличался от жестоких дуболомов-полицейских, что однажды сломали Егору руку, заставив его на долгие годы бояться всего, связанного с полицией. Он вызывал у Егора странную, учитывая обстоятельства их знакомства, приязнь. Казалось, его действительно заботит судьба Егора и он искренне хочет ему помочь. Егор даже подумал, что напрасно бегал от него. Знай он заранее, что его арестует Смолин, он сдался бы сразу. И уже давно гулял бы на свободе.

Тусклый свет встроенной в потолок лампочки погас. Оказавшийся в полной тьме Егор почувствовал приступ сонливости. Смолин терзал его допросом несколько часов кряду, не давая пощады ни ему, ни себе. Егор не знал, который сейчас час и какой сегодня день. Тюремный компьютер, к которому был подключен его чип, блокировал эту информацию наряду с новостями.

Егор давно догадался, что местный компьютер навязывает ему режим дня. Когда открывалось специальное отверстие в стене и оттуда выползал стальной унитаз, Егору немедленно хотелось справить нужду. Два раза в день - Егор не знал этого точно, но подозревал, что именно два раза в день - из потолка в углу камеры выползал рожок душа, пару минут плюющийся едва теплой водой. По странном совпадению, как раз перед этим Егор начинал интенсивно потеть и чесаться.

Но главным доказательством внешнего управления его физиологией была еда. Он начинал испытывать голод примерно за полчаса до появления выдвижного столика с комплектом "самолетной" еды: полужидкой биопастой стандартного вкуса, одноразовым стаканом невкусной воды и искусственными сухариками неопределенно пластмассового запаха. Сначала голод был едва заметным, но к появлению подноса он усиливался до такой степени, что Егор мог съесть что угодно. Он жадно набрасывался на мерзкую казенную еду и уничтожал ее до последней крошки.

Вот и сейчас, он хочет спать, потому что из стены откинется узкая жесткая кровать с одноразовыми одеялом и подушкой. Егор услышал скрипение механизма и наощуп побрел на звук. Найдя кровать руками, он быстро скинул полосатую робу на пол и нырнул под колючее, бьющее током одеяло из искусственной бумаги. Простыня и одеяло были рулонами бесконечных лент, спрятанным снаружи, в стенке контейнера. Каждый раз они прокручивалась на метр с небольшим. Использованная часть уползала внутрь стены, а новая, чистая часть выползала наружу, покрывая кровать новым бельем взамен измятых за ночь кусков. Благодаря этому заключенный все время спал на чистом.

Когда лентопротяжный мотор загудел, натягивая одеяло, Егор начал уже привычную борьбу с тюремным компьютером. Тот, действуя через чип, тормозил кору головного мозга, чтобы заключенный уснул, а Егор насильно взбадривал себя, настойчиво думая о своей ситуации и перспективах.

Он не сомневался в благополучном исходе тюремной эпопеи. Рано или поздно его выпустят и этот эпизод станет очередным взносом в копилку жизненного опыта. Говорят, писатель должен пройти через все, чтобы писать о жизни со знанием дела. Возможно, к киберписателям это тоже относится, подумал Егор.

Сейчас его беспокоили не допросы и не заточение в железном ящике. Он был уверен: пройдет время, и он станет вспоминать об этом с юмором. Его тревожили темные пугающие мысли, поднявшиеся со дна души после разговора со священником. Бывшим, фальшивым, мертвым священником.

При мысли о том, что Авдеев - он продолжал звать его старым именем, так и не привыкнув к новому - убит, на глаза Егора навернулись слезы. Значит, команда убийц, о которой говорил священник, все-таки добралась до него. Следователь сказал, что Авдеева убили при ограблении его маленького домика. Егор увидел в его глазах, что тот сам не верит в ограбление. Что можно взять у священника адвайты? Холодильник, старую мебель, неумело заштопанные гавайские рубашки? У него даже рясы не было.

Егор тихо заплакал, глотая слезы и судорожно вздрагивая под одеялом. "Если в контейнере установлена камера ночного видения, - подумал он, - они видят сейчас мое лицо. Ну и пускай, мне наплевать". Он оплакивал не только священника, но и часть своей жизни, связанную с ним. Авдеев был этапом в его судьбе, долгим и приятным. Егор подумал о Нине, но без энтузиазма, чем немедленно воспользовался тюремный компьютер, нагнав на него волну сна. Он зевнул.

Его пробудила новая мысль, тревожная и беспокойная. Если убийцы пришли за Авдеевым, следующим в их списке наверняка значится он, Егор. Пытали ли священника, сказал ли он им о Егоре? Смолин не поделился подробностями, а расспрашивать Егор не решился. Он боялся, что следователь дернет за ниточку и распутает весь клубок, заставив его выложить все: о Хозяевах, заговоре Гулла против человечества и расе разумных роботов людям на смену. И о главном кошмаре - что люди сами суть роботы, созданные Хозяевами для своих неведомых надобностей. Егор боялся представить, что подумает следователь, услышав такое. Вероятно, к обвинению добавится психиатрический диагноз, что может как облегчить его участь, так и напротив, ухудшить ее.

А если Смолин узнает о соционике - вернее, о том, что Егор о ней знает? При аресте следователь предъявил целую кучу обвинений, включая установку в чип незаконных программ. За последние лет пять Егор устанавливал нелегальные программы дважды: программу определения социотипов и установленную Наташей утилиту для искажения координат его местонахождения. Какую из них имел в виду Смолин, вторую или обе? Он пока ни задал Егору ни одного вопроса о нелегальных программах. Похоже, они вообще не интересовали его, либо он приберег их на потом. Что, если он все же знает о программе определения социотипов? Она должна была надежно самоудалиться, но вдруг остались следы в настойках чипа...