Литконкурс Тенета-98 - Автор неизвестен

Игра же не по правилам гораздо интереснее, но подло. Одно нельзя, а другое противно.

Рассуждения мне вредят — физически и потом, продолжаясь и отслеживая свои разрушительные последствия в душевном пространстве. Что останется мне кроме того, что есть и теперь — умения, то есть привычки рассуждать и неумения найти правильный путь, а наоборот — хронический приход в замкнутое пространство сомнений и печали… Господи, если я когда-нибудь зову, то делаю это рефлекторно.

Одежда моя ярка и абстрактна, как громок и неконкретен призыв на помощь. Но разве может быть призывом о помощи одежда? Конечно, в принципе может и должна, но все-таки абсолютно не в моем, а совсем в другом случае. Мои призывы на помощь немы. Все желания позвать заранее обречены, потому что я боюсь боли и даже намек на ее возможность, то есть на возможность отказа или недоумения рождает во мне страх, а тревога долго не может угомониться. Состояние насмешки знакомо мне только по наслышке, но состояние объекта о, да! Сама мысль снова оказаться кажется мне отвратительной.

Мой панический страх быть смешной не так уж патологичен, если вдуматься. Мне кажется, он должен быть если не созвучен, то понятен в той или иной мере.

Я, несомненно, стилизуюсь и одеваюсь неоднозначно. Я заполняю ниши в том слабом творческом пространстве, которое все время ускользает, оставляя за собой скуку и выжженную привычкой связь. Я ненавижу свою слабость и зависимость, и вряд ли может служить оправданием уверенность, что нет более строгого судьи и более сторонящегося меня человека, чем я сама. Жалость, испытываемая мной к своему отражению глубока и обща, а выражение лица поверхностно. Или наоборот. — Действующие лица.-

Попробую вернуться к действующим лицам. Впрочем, действие, протекающее по законам литературной выстроенности, тошнотворно, а как бы случайные совпадения в контексте сюжета смешны. Люди, события, даже сами совпадения должны протекать мимо или сквозь и большинство должно заканчиваться ничем, то есть иссякать естественно, если вообще можно употреблять слово ~должно~. Жизнь, пространство и время есть временные постоянные и хрупкость одного отностительно другого хороша своей относительностью и личным отношением.

Как знакомы мне обобщения, и как я не умею уклоняться от них! Я обобщаю и обобщаюсь. Это несправедливо.

Справедливость… Сказанное однажды моим другом в тесном лондонском кэбе: ~Но это будет несправедливо~… — детски доступная формулировка детским /неродным/ английским в детские глаза незамутненной приятельницы — прожженной западной журналистки, очень одинокой и привязчивой. И ее дикий в своей наивной серьезности ответ:~ Но жизнь вообще несправедлива…~ Я ужасно смеялась, а они обиделись. Что происходит с нами — в России, на Западе или Востоке, что угасает в нас, и как ощущаем мы это уничтожающее угасание?

Когда угасает час волка, наступает час крысы. Но когда выдавливаются последние капли часа шакала, наступает новый час шакала… Верно ли, что невозможность лаконичного объяснения и отсутствие конкретного знания ничего не меняют? Какой волк, шакал, крыса. Когда. Где. Мы понимаем каждый разное и каждый — свое. Но общая мелькнувшая брезгливость есть рефлекторное отвращение к шакальей неизбежности. Не понимая — согласны. Дрянь.

Иногда я стараюсь быть счастливой. Убогость этих попыток приводит в восторг моих лучших подруг. Их у меня, при всем при том, несколько и в нормальном состоянии они обо мне не помнят, так, изредка и чаще утилитарно. Звоня мне по телефону в субботу подруги ждут жалоб, а получают отпущение грехов, что происходит, скорее, от моей лени, чем от великодушия. Часто при этом присутствует Сюзанна и, так как подруги у нас не пересекаются, в громкости и выражениях она не стесняется.

Люди тусуются вокруг, как карты — а я с детства умела играть только в дурака и то всегда проигрывала. Это продолжается. Но то, что ~наука умеет много гитик~ оказалось правдой.

— Ты всегда все усложняешь~ — констатация, которая уже перестала мною замечаться. Хотя что есть усложнение, как не нормальная работа человеческого духа. Когда я смотрю на свои руки с обломанными от уборок ногтями, мне не хочется соглашаться, что простота — вариант мудрости. Простота — это трудовые навыки дебила. Это тупик.

— Как могут эти… так много хотеть? — недоумевает за моей спиной простота в цветастых трусах, и тут же душа моя спотыкается и хнычет:~ Верните мне желания, и я буду исполнять их не торгуясь и смакуя каждое, уберите от меня запыленность аскетизма и тусклость истеричной добродетели!~

Ведомая своей неестественностью, я теряю возможность понимания, приобретая взамен сомнительную глубину одиночества и теоретический покой.

Как ощущаю я порой гулкость и значительность живущего во мне пространства! Как пристальный взгляд из темного окна. Как чужое дыхание в полуночном парадном с разбитой лампочкой. ~Свет нашего сознания, — могла бы я сказать Другу, который не состоялся, — слаб и немощен, он дрожит, иссякая, и тьма естественного течения событий размывает его края…~ Какой дурак готов это слушать. Мне кажется, я начинаю понимать почему они смеются. — День рождения ежика.-

Именовать каждый день — это глупая неизбежность приговоренного к пожизненному заключению. Зарубки /по любому из существующих календарей/ на долгом косяке двери, ведущей, или не ведущей, за пределы представлений. Но что остается делать? Только давать дням имя собственное, пытаясь тем самым некий аморфный сгусток времени превратить в пульсирующее воспоминаниями нечто. Вылепить из временного пласта некое подобие себя бывшего и заставить повторять слова, слова, слова…

А радость не переживается повторно. Каждый повтор — слабое эхо предыдущего. Так перестает биться сердце, и синусоиды на экране переходят в безмятежность. Печаль же повторяется бесконечно остро. И чем больше понимаешь как можно было предотвратить, исправить, вернуть, тем хуже. И как часто снятся сны с исполнением, где все наконец-то по сценарию, и Режиссер доволен. Пожалей меня, Господи, дай умение наслаждаться своими ошибками и чувство удовлетворения неизбежностью…

Вот несколько заповедей, подаренных мной восьмилетней своему плюшевому ежику на первую годовщину со дня его теоретического рождения:

1. Ежик не должен рождаться против иголок, это вредно для всех.

2. Ежик не должен пресмыкаться, это противно.

3. Ежата — честные и хорошие ребята.

4. Кровожадный еж — не еж.

5. Настоящий ежик обязан любить свою хозяйку.

Я всегда слишком многого требовала, не считая это недостатком, скорее гордым стремлением к совершенству. Сейчас я угомонилась и обиделась. — Возвращение в Темнолесск N1.-

… И тогда я решила поехать в Россию. Уходы в моей жизни всегда получались, но возвращения проходили тихо и незаметно, более по-домашнему, чем, как ни странно формулировать это, хотелось бы. Драматический уход и возвращение, не подтверждающее правильности жертвы.

Но вот на средине пятиэтажного, пронзенного тополями города скажут ~Здравствуй~, и чувство окончательно и собственноручно нарушенной судьбы захлестнет, а потом обнажит очевидное: я всегда бежала от себя и порой это мне удавалось. Я заходила в брошенные мною комнаты и перебирала бусы, еще хранившие субфебрильную температуру предлихорадки. Я кормила брошенных мною животных, и формально отвечала на письма родных.

Конечно, запрещая себе видеть эти улочки в снах, я нарушала естественное течение ностальгии. Если бы по этим улочкам не ходили люди, которых я мучительно хотела встречать тогда, запрещала себе симулировать случайные свидания и от которых, в конце-концов, уехала… Расстояние не помогало мне, а только обостряло воспоминания, которыми я — был такой период — существовала и без отъезда. Но может быть отсутствие моего ощущения помогло тем, оставшимся, забыть, избавиться, возвысить нелепость с моим именем до трагического, или неприкаянного образа, бесплотность моего нахождения в городе, пронзенном тополями, была очевидна и ложно необратима, поэтому это ли не путь к переходу плоти в иное измерение, в призрак, которому уже не чуждо понятие выхолощенной пародии на вечность.

Я не поеду туда. — Исполнители.-

Любая случайность на человеческом пути есть дурацкая /или не дурацкая/ закономерность этого же пути.

Был у меня человек, его звали приятель Конт., мы встретились случайно, но было совершенно очевидно, что не произойти эта встреча не могла. Он говорил: ~Пойми, девяносто девять и девять десятых окружающих тебя — дерьмо, поэтому считай себя изначально избранной и по возможности будь этим счастлива, а не сравнивай с оставшимся ноль одним процентом~. Сам он тихо сгорал от предположений, что кто-то состоялся лучше и избраннее. Мне было это понятно. Как он был интеллектуально изощрен и знал себе цену! Лишь ко мне он относился снисходительно, потому что интересовался биологически и не допускал, что его интерес направлен на случайность. Он был… надеюсь, что он есть. Он был москвич — это в некотором смысле профессия, а не прописка. Это образ жизни и мышления. Он честно делил все на москву и остальную рязань. Он не был нормален и очевиден, а я играла в него, как в учебник по литературе для старших классов третья строчка снизу на тридцать пятой странице: ~Всю жизнь раненая птица моего воображения пытается взлететь…~