Том 14. Критические статьи, очерки, письма - Виктор Гюго

Как я далек от тех чудесных дней, когда пользовался вашим гостеприимством! Бомбы рвались у меня над головой, но рядом билось ваше сердце.

Мы все пожимаем вам руку. Не откажите передать г-же Мерис мое глубочайшее уважение и безграничную благодарность. Мой адрес: улица Скачек, 37.

19 февраля

Спешу добавить несколько строк. Вы, наверное, знаете, что население Бордо на следующий день после моего приезда устроило мне необычайную овацию. Пятьдесят тысяч человек, собравшись на Большой площади, кричали: «Да здравствует Виктор Гюго!» На следующий день Национальное собрание приказало войскам — пехоте, кавалерии и артиллерии — оцепить Большую площадь. Так как я крикнул: «Да здравствует Республика!» и крик этот был подхвачен пятидесятитысячной толпой, Собрание испугалось. Оно объявило себя оскорбленным и находящимся в опасности. Но я не стал раздувать инцидент. Я берегу свои силы для решающего дня. Таково суждение, высказанное собранием левой, на котором присутствовали Луи Блан, Шельшер, Жуаньо, Мартен-Бернар, Ланглуа, Локруа, Жен, Бриссон и другие и которое избрало меня своим председателем. Мы собираемся каждый вечер на улице Лафори-Монбадон 77. Вчера обсуждались очень важные вопросы: о будущем договоре Тьера — Бисмарка, о беспримерной нетерпимости Национального собрания, о возможности коллективного выхода в отставку. Полагают, что Национальное собрание не пожелает выслушать ни одного оратора левой по вопросу о мирном договоре. Не приходится и говорить, что в этом случае я выполню свой высокий долг.

Сегодня утром председатель бордоского национального клуба явился ко мне, чтобы предоставить в мое распоряжение свои гостиные. Симпатии ко мне в городе необычайно велики. Я пользуюсь популярностью на улицах и непопулярен в Национальном собрании. Это хорошо.

Крепко вас обнимаю.

В. Г.

Полю Мерису

1 марта [290], 9 часов вечера

Я только что выступил и пишу вам. Слышу, как на улице выкрикивают вечернюю газету «La Tribune», и посылаю ее купить. В ней помещен краткий отчет о заседании. Вырезаю из него следующие строки:

«Г-н Виктор Гюго заявил, блестяще выступив экспромтом, что, по его мнению, мир, даже в том виде, как его предлагают, не постыден для Франции, но что он позорен для Пруссии, которая, злоупотребив, таким образом, победой, добытой низкими средствами, обесчестила себя в глазах всего света и истории».

Посылаю вам эти строки. Они совсем не передают сущности моей речи. Прочтите ее в «Moniteur». Полагаю, что вы сочтете полезным напечатать ее, так же как и речь Луи Блана. Вы будете поражены, насколько изменился прием, который оказывают нам правые. Они меня ненавидят, но я со всей решительностью поставил их на место. В итоге я произвел большое впечатление на Национальное собрание и надеюсь, что во Франции это впечатление будет еще большим.

Полю Мерису

2 марта [291], утром

Наконец-то я получил «Le Rappel», уже две недели, как я не видел ни одного номера. Это большая радость для нашей группы. Я вырезал из «Moniteur» свою речь и посылаю ее вам вместе с любезным, но глупым высказыванием г-на Ташара. Он меня не понял. Зато вы убедитесь, насколько я согласен с тем, что вы и Вакери написали в номере от 1 марта. (Между нами: левая разбита вдребезги. На мой взгляд, после этого подлого голосования договора вся левая должна была бы подать в отставку. Но это невозможно. Придется, по всей вероятности, мне одному заявить об отставке. Дайте мне совет, только безотлагательно.)

Tuus [292]

В.

Шарль вот уже 10 дней довольно серьезно хворает.

Полю Мерису

8 марта [293], 4 часа.

Дорогой друг, необычайное событие. Национальное собрание и весь город в волнении. Я только что подал в отставку. Вот как и почему это случилось. Гарибальди был избран, не знаю точно, в каком именно департаменте. Докладчик поднялся на трибуну и предложил признать выборы недействительными на том основании, что Гарибальди не француз. (Громкие аплодисменты правой.) Председательствующий сказал: «Ставлю вопрос на голосование. Никто не просит слова?»

Я сказал: «Я прошу слова».

Наступило глубокое молчание. Я хорошо говорил (вы прочтете мое выступление в «Moniteur»). Но правая пришла в ярость. Она оскорбила Гарибальди. Тогда я вскричал: «Гарибальди — единственный из французских генералов, принимавших участие в этой войне, который не был разбит». После этого разразилась буря. Раздались крики: «К порядку!» В промежутке между двумя шквалами я заявил: «Прошу избрание Гарибальди утвердить». Крики стали еще более оглушительными: «К порядку! К порядку! Пусть председатель призовет господина Виктора Гюго к порядку!» Шум и возбуждение достигли невероятных размеров. Я поднял руку. Все смолкли. Я сказал: «Я пойду навстречу вашим желаниям, даже в большей мере, чем вы этого требуете. (Гробовое молчание.) Три недели тому назад вы отказались выслушать Гарибальди. Сегодня вы отказываетесь выслушать меня. Довольно. Я подаю в отставку».

Впечатление было огромным. Они растерялись. Вы ознакомитесь со всем происшедшим in extenso [294] в «Moniteur».

Ваш ex imo

В. Г.

Полю Мерису и Огюсту Вакери

14 марта 1871

Дорогие друзья, я ничего не вижу, слезы застилают глаза, сюда доносятся рыдания Алисы. У меня разрывается сердце. Шарль умер.

Вчера утром мы с ним весело позавтракали, вместе с Луи Бланом и Виктором. В восемь часов утра я давал прощальный обед нескольким друзьям в ресторане Ланта. Шарль нанял фиакр, чтобы поехать туда, приказав по дороге остановиться у одного кафе. В карете он был один. Подъехав к кафе, кучер открыл дверцу кареты и нашел Шарля мертвым. У него произошло внезапное кровоизлияние в мозг. Нам принесли его бездыханное тело, которое я покрыл поцелуями.

Уже несколько дней, как Шарль прихварывал. Усилился бронхит, который он схватил, когда служил в артиллерии во время осады Парижа. Мы рассчитывали поехать в Аркашон, чтобы восстановить его здоровье. Он попил бы там сосновый экстракт. Мы так радовались возможности провести там всей семьей одну или две недели. Но все это ушло безвозвратно.

Не стало моего большого Шарля, такого доброго, такого любящего, одаренного таким высоким умом и таким большим талантом!

Увы! Я подавлен горем.

Я отправил вам депешу. Когда эти строки дойдут до вас, Виктор, наверно, будет уже по пути в Бордо. Я хочу увезти Шарля. Мы похороним его в Париже рядом с моим отцом или в Виллекье рядом с его матерью.

Любите меня.

В.

Полю Мерису

4 мая 1871

Дорогой Мерис, вы знаете, как безгранично я верю вам обоим, поэтому прочтите то, что я посылаю. Если вы не сочтете возможным опубликовать эту вещь, положите ее себе в карман и не говорите о ней даже Огюсту. Если же вы будете колебаться, то посоветуйтесь друг с другом и решайте. Как поступит ваш двуумвират, так и будет. Эта вещь появится в «Борющемся Париже», но из этого, конечно, не следует, что она должна быть помещена и в «Le Rappel». Вы переживаете такой момент, о котором, как непосредственные очевидцы, можете судить только вы одни. Мои стихи, будучи напечатаны в «Борющемся Париже», приобретут тот особый колорит, который свойствен всей книге, в «Le Rappel» они будут лишены этого колорита. Тем не менее, поскольку я прямо предлагаю воздвигнуть на колонне вместо статуи Бонапарта статую, олицетворяющую народ, стихам нельзя будет отказать в справедливости и верности.

Вас я только прошу обсудить этот вопрос, не считаясь со мной, и принять решение, которое вы сочтете лучшим. Печатайте или не печатайте, я со всем буду согласен.

Ах, когда я увижусь с вами, милый мой друг? Передайте выражение моей бесконечной преданности и уважения г-же Мерис.

Целую ее прекрасные руки и крепко жму ваши доблестные руки. Надеюсь, что скоро увидимся. Не чувствую, что сейчас смогу быть полезным, иначе я, несомненно, был бы уже в Париже.

В.

Коммуна! Как это могло быть прекрасно, особенно в сопоставлении с этим омерзительным Национальным собранием! Но увы!

Я знаю одну бедную порядочную девушку, которая умирает с голоду. Я помешал ей броситься в воду. Она живет на улице святого Бенедикта, в тупике святого Бенедикта, № 8. Будьте добры передать ей от моего имени 50 франков. Зовут ее мадемуазель Монтобан. Она была прежде актрисой. Было бы хорошо как-нибудь пристроить ее к изданию «Отверженных».