Цветы в тумане: вглядываясь в Азию - Владимир Вячеславович Малявин

комнате и даже на алтаре главного зала выставлены его портреты – случай уникальный для Тибета. Есть и комната Панчен-ламы Х, где стоит портрет его преемника, выбранного Далай-ламой, а вскоре после его назначения бесследно исчезнувшего (предполагается, что он находится в заточении где-то в Китае, а пекинские власти, как известно, назначили другого Панчен-ламу, портрет коего и украшает все официальные, т. е. установленные КПК святцы тибетского ламства).

Между тем интерьер комнат Далай-ламы и Панчен-ламы в последние годы кардинально изменился. Теперь вся мебель в них выдержана в аляповатом «псевдодеревенском» стиле, свойственном дорогим чайным домам и офисам крупных корпораций. Стилистика эта вряд ли благоприятствует религиозному переживанию и является, думаю, плодом вольного или невольного компромисса монахов с властью. И еще одно примечательное обстоятельство: прямо у ворот монастыря выросло большое здание полиции с красным флагом. Другого места для этого учреждения в городе, видимо, не нашлось.

Из Даофу едем в поселок Бамэй. Перед въездом в него поднимаемся в гору, чтобы осмотреть одно из самых древних бонских святилищ, существующее здесь с XIII в. Увы, от храма остались три покосившиеся стены и куча камней: здание было недавно разрушено землетрясением. В доме, где живут ламы, разместился, так сказать, временный домашний храм, но уникальный памятник древней тибетской архитектуры исчез навсегда. Остался только святой источник за ним.

От Бамэя едем в Тагун. День клонится к концу, начинается дождь, холодает. Почти не выходя из машин, осматриваем большое «небесное кладбище» и мчимся дальше в город, где есть интересный храм секты Сакья, скопление сувенирных лавок и даже кафе в западном стиле, которое держит молодая американка. Пьем кофе и чай на западный манер и дальше в путь: предстоит еще проделать почти полторы сотни километров до административного центра этого края города Кандин.

Ночуем в новой гостинице, претендующей на звание четырехзвездочной, но с неработающими кондиционерами и уже надоевшим стандартным китайским завтраком: рисовая каша сифань, соевое молоко, острые приправы и манты. Днем успеваем только пройтись по сувенирным лавкам, прикупить кое-какие тибетские камешки, а потом попить кофе в новом кафе, где тоже хозяйничает американец. Далее нас опять ждет долгая дорога через ущелье Хайлугоу – известное туристическое и курортное место – до города Шимянь, где выезжаем на скоростную магистраль и к вечеру попадаем в город Яньань, на периферии района, затронутого землетрясением. Город завешан призывами к местным жителям как можно скорее ликвидировать последствия стихийного бедствия. А мы с утра отправляемся в своеобразный зоопарк-заповедник Бифэнся, где можно наблюдать жизнь панд и других животных в условиях, так сказать, приближенных к естественным. В этом месте можно провести целый день, и оно, без сомнения, приведет в восторг детей. Сначала осматриваем смешных панд, которые, к счастью, не просто спали, но и с аппетитом закусывали стеблями бамбука. Следующий аттракцион: кормление львов, тигров и медведей из специально оборудованного автобуса. Под конец – долгая прогулка по вольерам, где обитают олени, ламы, обезьяны, всевозможные птицы и проч. Вот на такой экологической ноте закончилась наша поездка по стране Кам, задумывавшаяся больше как паломнический тур.

Тибет охраняемый и хранимый

И в самых стертых стереотипах можно обнаружить золотые самородки истины. Что может быть более банального, даже до карикатурности пошлого, чем разговор о «неразгаданных тайнах» и «непостижимых глубинах» Востока? И тем не менее в Азии, и только в ней, действительно есть и то и другое. Не потому, что в ней кто-то что-то прячет. Просто азиатское пространство столь необъятно-велико, что теряется в себе самом и оборачивается своей противоположностью – глухим углом, недоступным заповедным местом. Пустыня грезит «милой пустынькой». Эти метаморфозы – только напоминание о том, что идти далеко в поисках азиатской тайны не нужно. Она здесь, прямо перед глазами: во встрече несходного, в соположенности несопоставимого.

В Тибете путешественник сталкивается с множеством запретов. Крепко стерегут его нынешние власти. Но Тибет и сам хранит себя чисто азиатским, немыслимым в Европе способом: он прячется в своем инобытии.

Тайна Тибета лежит под рукой, но на нее надо смотреть издалека. Ибо подлинная тайна – самое что ни на есть очевидное настоящее, которое несет в себе мрак бездны. Прекрасное описание этой тьмы, точное и страстное, встречается в статье Эрнста Блоха «Дух утопии». Светоч истины, утверждает Блох, полагаясь на обетования христианства, откроется только тому, кто не теряет веры даже в непроглядном мраке актуальности:

«Мы несем искру конца через весь ход истории, и эта искра все еще грядет, полная бесспорной, объективной фантазии. Вот почему во всем, что мы созидаем, вечно созидаем – с нашим опытом, барокко, музыкой, экспрессией, самопознанием, эрой Царства, – бушует шторм, который приходит из всего, что есть неустоявшегося в человеческой природе и влечет к огненному языку Писания, к непостижимому индивидууму, раздиранию завес и не только в каждом древнем храме – дух несокрытой утопии, как дух сокровенного человека, в конце концов воссияет…

Неведомое вокруг нас есть глубинная основа для явления мира, и именно поэтому вспышка будущего знания, безошибочно ударяющая в нашу тьму, и один вечный неформулируемый вопрос закладывают неизбежно достаточное основание для явления, для прихода в другой мир».

Пафос Блоха, его взволнованность чисто западные. Азия относится к этой загадочной соположенности или даже – кто знает? – соотнесенности мрака и света гораздо спокойнее. Она даже знает, как растворить мрак актуальности в свете земного дня. Но бездна «сокровенности» (см. гл. 1 «Дао Дэ цзина») остается там, где ей назначено быть, и глубина погружения в нее отмеряет степень ясности духовного взора. Есть она, конечно, и в тибетской жизни. Даже поверхностный взгляд позволяет заметить в ней одну большую странность: душа Тибета оторвана от его тела. Пока физический остов Тибета пребывает там, где ему положено быть по законам географии, мозг и воля этой страны – верхушка ламства, лучшие интеллектуалы, даже самые популярные певцы – находятся в эмиграции: в Индии, Америке, Европе, Японии, Тайване. Поначалу такое положение казалось мне неестественным, даже нетерпимым. Со временем я увидел в нем нечто провиденциальное. Усилиями эмигрантов тибетская духовность стала частью мировой культуры, и уже не совсем ясно, какой Тибет настоящий: тот ли, который вошел в умы и сердца миллионов нетибетцев, или все-таки тот, который спит мертвым сном в своих земных границах, в стороне от мировых проблем. Как ни странно, Тибет сегодня – одновременно самая открытая миру и самая замкнутая страна. Как ни широки его просторы, расстояние между его физическим и духовным бытием неизмеримо шире. Эта разделенность внутри себя, неприступность для самого себя, пожалуй,