Последние узы смерти - Брайан Стейвли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Конечно, ваше сияние, – склонил голову всадник. – Конечно. Эргад держится, но мост через Хааг уничтожен.
Эргад держится! Вслед за облегчением Адер накрыло отвращение к себе за это первое чувство. Речь шла не только о жизни ее сына – о множестве других.
– А ваш легион? – спросила она. – И вся Северная армия?
Гонец скривился:
– Целы, но остались на западном берегу. На другой стороне.
При этих словах зал взорвался криками. Адер хотела тоже повысить голос, но отказалась от этой мысли и просто переждала шквал. Пролетев, он оставил после себя шипящие шепотки и покачивание головами, – видно, никто здесь не хотел верить услышанному.
Наконец установилась хрупкая, стеклянная тишина.
Адер заговорила в этой тишине, стараясь ее не разбить:
– Изложи донесение полностью.
Джиа Чем еще раз поклонился и завел рассказ:
– Мы всю зиму сдерживали ургулов благодаря снегу…
– Трехтомная повесть нам не нужна, – перебила Адер. – Начни с того, что происходит сейчас.
Чем кивнул, мысленно перестроился и начал заново:
– Кенаранг пропал. Никто не знает, где он. Он оставил командованию приказ как можно дольше сдерживать ургулов в предгорьях, а потом отступать к Аннуру. Наши люди сражались, но без кенаранга не стало и надежды. Нас почти сразу стали теснить. Никто не знает средства против Жреца.
– Жреца? – громко переспросила Ранди Хелти, сжимая зубами стебель недымящей трубки.
Обветренное лицо Чема помрачнело.
– То есть лича. Это кеттрал-изменник. Его зовут Балендин, но называют просто Жрецом. Если полностью – Жрец Боли. Считается, что кровожадных дикарей объединил их вождь, Длинный Кулак, но того уже полгода не видели. А вот Жрец… – Чем покачал головой. – Он повсюду. Какое-то время провел с кочевниками к востоку от озера Шрам, затем ненадолго исчез и объявился на западе, где попытался пробиться к подножию Ромсдаля. Горы отделяет от лесов узкая полоса, северо-восточный проход. Он расположен высоко и достаточно сухой, чтобы скакать верхами. В нем и шли с зимы самые жестокие бои. Мы заткнули узкий проход легионами, и там до сих пор сотнями и тысячами гибнут люди. Жреца никто не в состоянии остановить – к нему даже приблизиться не удается, – и он с каждой неделей набирает силу. Ургулы немногим отличаются от зверей, но когда он становится во главе, они стервенеют и бросаются на нас, как безумные. Я видел, как его воины, оставшись безоружными, взбираются на груду тел и кидаются сверху на наших солдат, рычат, кусаются, рвут когтями – дерутся, как звери, до самой смерти. И порой кажется, что всадники – далеко не самое страшное. Жрец…
Гонец помолчал, вглядываясь пустыми глазами в страшные воспоминания.
– Он поджигает реки. Щелчком пальца сбивает на наши ряды огромные глыбы. Он умеет сковать небо льдом, а потом расколоть его и засыпать нашу армию осколками с камень величиной. Я видел, как такой разбил сержанту голову под стальным шлемом. Лицо превратилось… в кашу.
Солдат, как видно, забыл, что его слушают. Он уставился в пустоту, судорожно сжимал и разжимал кулаки, словно нашаривал что-то и никак не мог нащупать.
– Жреца обычно видно всем. Он занимает какой-нибудь пригорок в поле, над нашими лучниками просто смеется. Туда ему и притаскивают десяток пленных. Иногда просто лесных жителей, но все чаще и чаще – аннурских солдат, еще в доспехах, и он… делает с ними всякое.
– Всякое? – повторила Адер.
Она могла бы избавить себя от ужасных подробностей – наслушалась о них за месяцы, прожитые на севере. Но остальные члены совета оторопело уставились на рассказчика. Война, год рыскавшая у рубежей империи, оказалась вдруг совсем рядом. И рассказ Джиа Чема – рассказ, который еще вчера приняли бы с недоверчивым равнодушием, – стал вдруг ужасающе важен.
«Они должны это выслушать, – думала Адер. – Да и мне не помешает».
После внезапного прибытия Ниры она слишком глубоко ушла в личные страхи и надежды. Устраивая побег Тристе, думая о спасении сына, забыла о большой войне. И вот – она ее проигрывает.
– Я раз это видел, – заговорил Джиа Чем, решившись рассказать все. – Я видел, как он взял человека, солдата примерно моего роста, и… вывернул его наизнанку. Тот бедняга… он был еще жив. Мне было видно, как раздуваются его легкие – бело-розовые, сначала с силой, потом все слабее и слабее. Жрец взял в руки бьющееся сердце, подержал, как вы или я держим яблоко, а потом отдал тому солдату, заставил его схватить собственное сердце. Он умирал целую вечность, а наши люди в это время сражались. Старались не смотреть, но знали, что творится на холме. В другой раз Жрец держал в руках голову человека, а его ручной ястреб клевал ему язык, щеки, глаза…
Адер наконец оборвала дрожащую нить рассказа:
– Не называй его Жрецом… Его имя Балендин. Он больной, извращенный, гнусный, но, как всякий лич, всего лишь человек. У него есть слабые места. – Она кивнула гонцам. – Вы, именно вы и ваши легионы, дали ему отпор. Какие бы мерзкие обряды он ни творил, вы его остановили.
– Нет, ваше сияние, – возразил Чем; он снова опустил голову, но говорил твердо. – Его остановил кенаранг. Нас уже не первый месяц отчаянно теснят, но где бы ни объявился Жрец, его встречал наш командир. Он не лич, но он видит битву, видит…
Гонец беспомощно замолчал, а потом добавил:
– Я не в силах объяснить его гений.
«И не надо, – мысленно ответила Адер. – Мне можешь не объяснять».
Только на каменной башне Андт-Кила, увидев, как командует своим войском ил Торнья, она поняла, кого пощадила. Он казался человеком, с человеческими лицом и руками, но, заглянув в его пустые глаза, она вместо человеческих чувств увидела лишь великую непостижимую бесконечность, ледяную, как самая холодная ночь зимы, и чуждую, как пространство меж звездами.
– Как мы поняли, – заговорил Мосс, – этот ваш генерал бросил свой пост?
– Бросил? – Чем повторил слово так, что стало ясно: к ил Торнье оно неприменимо. – Нет, кенаранг никогда бы нас не покинул.
Улли тоже качал головой.
– Однако он пропал, – резко напомнила Адер.
Куда? Вот главный вопрос.
В его смерть Адер не верила ни на мгновение. Он не для того прожил долгие тысячелетия, прошел войны и чистки, чтобы погибнуть, упав с лошади или от случайной стрелы в глаз. Он жив. Эта уверенность надежно и неколебимо засела в ее мозгу. Если исчез, значит у него были на то причины, замысел, которого Адер, как всегда, не в силах была постичь. Он мог объявиться где угодно, даже
