Гангутцы - Владимир Рудный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жестокую школу прошли эти люди на Ханко. Однако не хватало у них духу рассказывать женщине о гибели ее мужа.
Щербаковский только повторял:
— П-росил Борисом сына назвать. «П-усть, говорит, б-удет сыном нашего отряда».
Он чувствовал, что этого мало, и, что смог, добавил от себя:
— П-росил п-ередать, что оч-ень л-юбил он вас, Любовь Ив-вановна, — заикаясь больше обычного, говорил Щербаковский. — Ж-жил, говорит, ради н-ее и п-огиб за ее счастье…
Заплакал ребенок, и Щербаковский воспользовался этим, чтобы уйти от необычной и несвойственной ему роли утешителя.
— В-вот к-омиссар наш вам все расскажет, Любовь Ив-вановна, — показал он на Богданыча, — а я, дайте, Б-ориса п-ока на к-орабль п-онесу… Богатырь п-аренек! Богдановская п-орода!..
Он закинул за плечо автомат, протянул руки к ребенку, как мог, осторожно взял его, завернул в принесенное в числе других подарков солдатское одеяло и понес к гавани.
— Н-ну, ч-то, д-урья башка, к-ричишь? Ч-его орешь? Что я, М-аннергейм, что ли? Я же Щ-ербаковский Ив-ван П-етрович… П-онимаешь? У-у-у меня т-оже пацан в Ленинграде растет. Ч-ерноглазый. К-расавец. В отца! Такой сорвиголова, к-ак ты…
Щербаковский уговаривал, уговаривал, и ребенок затих, уставив несмышленые глазки в черную бородку мичмана.
Матросы проводили Любу в порт, дождались, пока и ей определят вместе с инвалидами и ранеными место на корабле, но дожидаться ухода конвоя не стали: никто не мог им сказать, когда уйдут тральщики, а Щербаковский всех торопил — он получил уже новое задание.
Гранин не зря отругал его и передал угрозу генерала разжаловать из мичманов в рядовые, если еще раз Иван Петрович покажет неуместную лихость. Гангуту требовалась немедленная разведка переднего края финнов: из высшего штаба на тральщиках доставили фронтовую разведсводку, в которой значилось, что части противника, входившие прежде в «Ударную группу Ханко», обозначились в районе Ладоги. Не значит ли это, что финны выводят отсюда войска? А может быть, они производят смену частей? Документы утверждают, что на переднем крае есть новые части. Что это за части и каковы планы врага?
Кабанов приказал бросить за Петровскую просеку группу Щербаковского.
— Создайте ему все условия, — наказывал Кабанов штабу армейской бригады. — Но потребуйте, чтобы «языка» раздобыл во что бы то ни стало. Так и передайте мичману: мне нужен «язык», а не его геройство.
* * *Выпал и растаял первый снежок. По октябрьской слякоти матросы хмуро шагали к Петровской просеке. Землекопы в противотанковом рву бросили работу: моряки идут на передний край — значит будет дело.
Не доходя метров пятидесяти до землянки четвертой роты, Щербаковский остановил колонну и произнес речь:
— Чтобы все у меня были на выс-соте п-оложения! Вести себя среди п-пехоты чинно, благородно. К-каждому старшине и лейтенанту к-озырять, даже если то будет начпрод. В-видали вчера, к-акие начпроды бывают? Такого, как Филиппов, я с удовольствием поменяю на тебя, М-мошенников, если ты сейчас же не п-превратишь свой блин в бескозырку. К-апитана Гранина осрамить не позволю!.. У т-тебя есть замечания, комиссар?
Богданыч, все эти дни сумрачный и злой, улыбнулся:
— Нет, товарищ мичман. Целиком поддерживаю. Не только Мошенникову, всем надо подтянуть свой внешний вид. А то про нас идет дурацкий слух, будто мы башибузуки какие-то и не умеем даже «языка» взять…
— Это ты брось, комиссар! Генерал хоть лично со мной не успел переговорить, но п-ередал, что только Щ-ербаковский справится с з-адачей и б-ольше никто. З-а мной!..
В землянке четвертой роты лейтенант Хорьков и остальные командиры, предупрежденные по телефону капитаном Сукачом, с нетерпением и любопытством ждали прихода разведчиков.
Войдя в землянку, Щербаковский вежливо поздоровался. Ему польстило, что на его «здравствуйте, товарищи», вскочили все и хор голосов откликнулся:
— Здрасте!..
— Располагайтесь, — командир роты Хорьков дружелюбно показал на широкий плюшевый диван.
— К-расиво живете… — Щербаковский с завистью щупал плюш.
— Как дома! — не без гордости ответил Хорьков.
Матросы топтались у входа. Длинный и неуклюжий Мошенников уже в который раз поправлял бескозырку. Ему хотелось и мичману угодить и перед армейцами покрасоваться.
— Ну что с-тали! — рассердился Щербаковский. — Г-оворят вам — к-ак дома. Значит, будьте, к-ак дома. — Но, перехватив строгий взгляд Богданыча, умерил себя и вежливо протянул лейтенанту кисет: — П-рошу отведать наилучшие г-аванские сигары любимой марки к-апитана Гранина «Сама садик я с-адила»…
Рассмеялись. Каждый достал свой кисет. Хорьков свертывал папиросу из табака любимой марки капитана Гранина «Сама садик я садила».
— М-мошенников! — скомандовал Щербаковский. — Огонь!
И снова все рассмеялись, когда Мошенников достал зажигалку и каждому предложил огонька. Закурили. В землянку вошел новый гость — лейтенант Репнин.
— Здравствуйте, гранинцы! — обрадовался он старым знакомым. — Ивану Петровичу привет!
Щербаковский с удовольствием пожал протянутую руку и спросил:
— К-уда же Д-умичева от нас забрали, т-оварищ лейтенант?
Репнин погрозил Щербаковскому пальцем:
— Переманивать бойцов не позволю. Это не футбольная команда.
— Д-думичев теперь гранинец, т-оварищ лейтенант. Мы его п-ереодеть в матросскую форму х-отели.
— Думичев мой верный сапер. Нашу форму он ни на какую не сменит. Сегодня Сергей Думичев будет вам помогать… Любопытно: вы думаете и в поиск в бушлатах идти?
— А к-ак же матросу идти в бой? — Щербаковский похлопал себя по груди, затянутой в щегольской бушлат с начищенными до золотого сияния пуговицами.
— Перестреляют, — отрубил Репнин.
— Мы ст-реляные. К-ак кошки пролезем.
— Ох, Иван Петрович, как бы злые собаки кошке хвост не рубанули… — рассмеялся Репнин. — Передний край всю ночь освещен ракетами, свет — как на улице Горького в Москве до войны. Это не острова. Тут весь перешеек два километра шириной — и все. А на двух километрах у них напиханы сотни солдат и десятки наблюдателей.
— Не волнуйся, Анатолий, — вмешался Хорьков. — Я уже приказал старшине принести для моряков шинели.
Вскоре и верно появился старшина роты с ворохом различных шинелей: штопаные, опаленные табаком и порохом, пробитые пулями, осколками, недомерки и непомерно длинные, на гвардейский рост — все, что было на складе, собрал старшина. Матросы примеряли, примеряли — все не то.
Богданыч, тот в любой из шинелей тонул. Но он настоял, чтобы каждый взял себе по шинели и какую ни есть, но надел на себя маскирующую одежду.
Щербаковский ворчал; ничего не попишешь, меньшой всегда, а теперь, после гибели Богданова-большого особенно, был для Ивана Петровича авторитетом. Он нехотя надел на себя солдатскую шинель, и Богданыч сказал ему:
— В такой шинели Сашок воевал. Из огня шинель…
Вечером приехал майор из полковой разведки. Скептически оглядел он бородатого мичмана и стал инструктировать разведчиков перед операцией.
Помимо Щербаковского, через фронт отправлялись еще три группы. Щербаковский ревниво подумал: «Страхуются! Увидим, кто выполнит личное приказание генерала!»
Слушая майора, Щербаковский дивился, как это армейцы спокойно и солидно готовят поиск. Большой у них опыт. Все было по душе Щербаковскому: и прикрытие, и связь, и новое обеспечение; даже артиллерия поддержит разведчиков, поработает по переднему краю противника, а затем перенесет огонь глубже.
С одним Щербаковский никак не мог смириться: майор предложил ему дойти с бойцами до окопа Сокура и там дожидаться возвращения разведчиков.
— А гд-де я? — никак не понимая, Щербаковский тыкал пальцем в карту.
— Вот здесь, за проволокой, — терпеливо объяснял майор.
— А они? — Щербаковский, бледнея, оглянулся на товарищей.
— Через проход в минных полях и в финской проволоке они продвинутся вот сюда и тут перехватят финский дозор.
— А если д-озора не будет?
— Тогда ваши бойцы вернутся. Другие группы захватят пленного. Для того и посылаем несколько групп, чтобы исключить случайности.
— Мичман Щ-ербаковский всегда идет вп-переди своих матросов!
Майор помнил наказ командира бригады Николая Павловича Симоняка — не мешать инициативе моряков. Он снисходительно улыбнулся.
— Не совсем грамотно, но смело. Что же, в окопе Сокура останетесь вы, лейтенант Хорьков.
— Слушаюсь, товарищ майор! — вскочил Хорьков, но без особого удовольствия. «Хорошо все-таки быть мичманом!..»
Путаясь в длинной шинели и чертыхаясь, Щербаковский шел за Хорьковым к Петровской просеке. Позади шагали Богданыч, Бархатов, Алеша и остальные матросы.