Впереди идущие - Алексей Новиков

В дело вмешался Толстой. Расспросил подробно о размерах и состоянии лесной дачи, о ее местоположении и, как местный человек, дал надежную справку: можно выручить больше двадцати пяти тысяч.

– А насчет платежа процентов, Иван Иванович, позвольте мне быть вашим советчиком: в этой хитрой науке я, поверьте, дока, – заключил Григорий Михайлович.

Панаев загорелся. Деловой разговор быстро пришел к благополучному концу.

– По рукам! – говорил Иван Иванович Толстому. – Будем первыми вкладчиками в дело!

– По рукам, Николай Алексеевич! – обратился он к Некрасову. – В ваших руках будущее журнала.

Пили вино и чокались за успех новорожденного детища.

А положение еще больше запуталось. Некрасов и Панаев начинали новое большое дело, и именно в это время Авдотье Яковлевне суждено встать между ними, разбить жизнь одного, чтобы дать счастье другому.

Иван Иванович торопился ехать продавать лес. Если бы хоть один раз в жизни он пригляделся к жене серьезно!

Встречи Авдотьи Яковлевны с Некрасовым были коротки. Измучившись, она мучила его:

– Что будет? Что будет?

– Прежде всего надо сказать Панаеву, – отвечал Николай Алексеевич. – Я уверен, он поймет, как благородный человек.

– Нет, нет, только не теперь! – отвечала Авдотья Яковлевна. Некрасов чувствовал, как ее руки дрожат в его руках. – И что ему сказать? Разве я уверена в тебе или в себе? – И тут же перебивала сама себя: – Помни, я потребую всего тебя, до последнего дыхания. Пока не поздно, ты еще можешь уйти… Слышишь, уходи!..

Но для этого прежде всего нужно бы было отвести ее сильные, горячие руки. А это были единственные в мире руки, в которые он отдавал жизнь.

Вскоре Панаев вернулся с запродажной на лес. Григорий Михайлович обещал выслать деньги осенью. Некрасов перебирал журналы, которые можно было бы перекупить. О программе будущего журнала много говорить не приходилось. Эту программу определяло имя Виссариона Белинского.

– Не пора ли ему написать? – спрашивал Иван Иванович.

– Рано! – отвечал Некрасов. – Не будем его тревожить понапрасну, пока дело не решится окончательно. Журнала-то у нас пока нет и не будет раньше, чем мы вернемся в Петербург.

Некрасова стали торопить с отъездом.

Связанный запрещением Авдотьи Яковлевны, он не мог сказать Панаеву о том, о чем должен был сказать прежде всего.

У Авдотьи Яковлевны появились новые тревоги. Она предвидела, жертвой каких пересудов ей суждено стать, едва пронесется в Петербурге весть о ее расходе с Панаевым. Еще страшнее была мысль об официальном разводе. Она знала, какой грязью сопровождается бракоразводный процесс в духовных консисториях. Но если и решиться пройти через всю эту грязь, развод вряд ли вырвешь! Духовные отцы сурово охраняют святость брака даже в тех случаях, когда ничего, кроме формы, не остается. Стало быть, суждено ей стать гражданской женой Некрасова, вернее, будут называть ее просто его любовницей. Ее будут провожать косые взгляды, презрительные усмешки и подчеркнутое отчуждение. Вот когда потребуется ей вся сила характера!

Она могла предвидеть все. Но стоило ей остаться наедине с Некрасовым – ею овладевал страх.

– Не торопи меня, ради бога, не торопи! – повторяла Авдотья Яковлевна.

Она снова обрекала его на унизительное молчание.

Видит бог, она его любила. Но она все еще просила у судьбы отсрочки, словно отсрочка могла что-нибудь изменить.

Перед отъездом Некрасова в Петербург им удалось увидеться без свидетелей, совсем накоротке.

– Как трудно ты любишь! – вырвалось у него.

Авдотья Яковлевна хотела отшутиться:

– Должно быть, потому, что люблю впервые. – И вся к нему приникла. – Если бы ты мог понять! Клянусь тебе, в Петербурге все решится, все и навсегда!

Глава десятая

" . -

– Итак, мы обсудили все стороны дела? – спрашивает Некрасов, собираясь покинуть кабинет профессора Плетнева.

– Только в общих чертах!..

– А время торопит и вас и нас, многоуважаемый Петр Александрович, – вмешивается Панаев. – Близятся сроки подписки на журнал.

– Мне ли о том не знать? – издатель «Современника» снисходительно улыбается. – Но не в моих правилах спешить. Я не замедлю назначить встречу, если в том будет надобность.

Проводив посетителей, Петр Александрович вернулся в кабинет. Вряд ли бы и сам он раньше поверил, что увидит у себя этих писак из враждебного лагеря. А между тем происходила уже не первая встреча, и разговор шел о передаче этим крикунам прав на издание «Современника»!

Это было похоже на измену своему знамени. Это означало печальную неизбежность в недалеком будущем видеть на страницах «Современника» статьи Белинского. Возможность появления на страницах «Современника» стихотворений Некрасова, подобных тем, которыми он украсил недавно «Петербургский сборник», в свою очередь исключала как будто почву для переговоров. А переговоры все-таки продолжались.

– Мы, кажется, только зря теряем время, – с досадой говорил Некрасову Иван Иванович Панаев, когда они возвращались от Плетнева.

– Это единственная наша надежда, – серьезно отвечал Некрасов. – Если искусно вести осаду, крепость будет взята!

Иван Иванович недоверчиво пожал плечами.

Прошло немало времени с тех пор, как Некрасов первый вернулся в Петербург. Чего только не делал он в поисках журнала! Но бесплодны оказались все попытки. Вот тогда-то и стал думать Некрасов об аренде «Современника». Это было, казалось, невероятно! Маститого ректора Петербургского университета, взласканного вниманием высшей власти, вряд ли можно соблазнить деньгами. Петр Александрович Плетнев издавал «Современник» во имя священных заветов, которые проповедовал с университетской кафедры и в журнале. Отсутствие доходов от «Современника», из года в год терявшего подписчиков, только подтверждало мысль о бескорыстных трудах издателя.

Когда Некрасов впервые встретился с Плетневым, ему казалось, что маститый профессор укажет ему на дверь.

Ничего подобного не произошло. Правда, Некрасов повел речь издалека, обнаружив изрядное знание материального положения «Современника»: журнал имел только двести тридцать три подписчика!

Тут последовал решительный удар: передав «Современник» в аренду, Петр Александрович мог бы получать не менее трех тысяч в год, не считая процентов с подписной платы.

Петр Александрович слушал по-прежнему молча и, по-видимому, без всякого сочувствия. Соблазнитель ловко воспользовался молчанием и начал высчитывать вероятные проценты с подписчиков. По расчетам выходило, что проценты удвоят арендную плату. Некрасов отчаянно волновался: карта была поставлена ва-банк!