Возрождение - Уильям Джеймс Дюрант

такой же грузной, но ее нежный дух пленил его; он хранил ее изображение за зеркалом в своей комнате и сочинял тайные сонеты в ее честь.23 Гвидобальдо смягчил ситуацию, отправив его с миссией в Англию (1506); но Бальдассаре воспользовался первым же предлогом, чтобы поспешить вернуться. Герцог понял, что в нем нет ничего плохого, и милостиво согласился заключить с ним и Элизабеттой платонический ménage à trois. Кастильоне продержался до смерти герцога (1508), сохранил целомудренную преданность вдове и оставался в Урбино до тех пор, пока Лев X не сверг племянника Гвидобальдо и не посадил на герцогский трон своего племянника (1517).

Он вернулся в свое маленькое поместье под Мантуей и бескорыстно женился на Ипполите Торелли, на двадцать три года младше его. Тогда он начал влюбляться в нее, сначала как в ребенка, потом как в мать; он понял, что никогда прежде по-настоящему не знал ни женщину, ни себя, и новый опыт принес ему глубокое и небывалое счастье. Но Изабелла уговорила его стать мантуанским послом в Риме; он поехал неохотно, оставив жену на попечение матери. Вскоре через разделенные Апеннины пришло нежное письмо:

Я родила девочку. Не думаю, что вы будете разочарованы. Но мне было гораздо хуже, чем раньше. У меня было три сильных приступа лихорадки; сейчас мне лучше, и я надеюсь, что она не вернется. Я больше ничего не буду писать, так как мне еще не очень хорошо, и я всем сердцем отдаюсь тебе. От твоей жены, которая немного изнемогает от боли, от твоей Ипполиты.24

Ипполита умерла вскоре после написания этого письма, и любовь Кастильоне к жизни умерла вместе с ней. Он продолжал служить Изабелле и маркизу Федериго в Риме; но даже при блестящем дворе Льва X он скучал не только по покою своего мантуанского дома, но и по честности, доброте и изяществу, которые сделали круг Урбино почти воплощением его идеалов.

Начав в Урбино (1508), он закончил в Риме книгу, которую донес до потомков. Ее целью был анализ условий, порождающих джентльмена, и поведения, отличающего его. Кастильоне представил себе, как прекрасная компания в Урбино обсуждает эту тему; возможно, он передал, с изяществом, некоторые из разговоров, которые он там слышал; он использовал имена мужчин и женщин, которые там говорили, и дал им чувства, согласующиеся с их характерами; так он вложил в уста Бембо паремию о платонической любви. Он послал рукопись Бембо, спрашивая, не возражает ли теперь уже возвышенный секретарь папы против такого использования его имени; любезный Бембо не возражал. Тем не менее, робкий автор не публиковал свою книгу до 1528 года; затем, за год до смерти, он отдал ее миру только потому, что некоторые друзья заставили его распространить копии в Риме. В течение десяти лет книга была переведена на французский язык, а в 1561 году сэр Томас Хоби сделал ее причудливой и пикантной английской классикой, которую читал каждый образованный елизаветинский человек.

Кастильоне не был уверен, но склонялся к тому, что первым условием джентльмена должно быть благородное происхождение; то есть человеку будет очень трудно приобрести хорошие манеры и легкую грацию тела и ума, если он не будет воспитываться среди людей, уже обладающих этими качествами; аристократия представлялась ему необходимым хранилищем, питомником и проводником манер, норм и вкуса. Во-вторых, джентльмен должен с ранних лет стать хорошим наездником и научиться военному искусству; увлечение мирными искусствами и литературой не должно доходить до того, чтобы ослаблять в гражданах воинские качества, без которых нация вскоре попадает в рабство. Слишком много войны, однако, может сделать мужчину грубым; ему необходимо, наряду с закаливающими тяготами солдатской службы, облагораживающее влияние женщин. «Ни один двор, как бы велик он ни был, не может иметь ни зрелищности, ни яркости, ни веселья без женщин; ни один придворный не может быть любезным, приятным или hardie [храбрым], ни в какое время не предпримет ни одного галантного рыцарского предприятия, если он не будет возбужден беседой и любовью… женщин».25 Чтобы оказывать это цивилизующее влияние, женщина должна быть как можно более женственной, избегая всякого подражания мужчине в посадке, манерах, речи или одежде. Она должна приучить свое тело к привлекательности, свою речь — к доброте, свою душу — к мягкости; поэтому ей следует изучать музыку, танцы, литературу и искусство развлечений; таким образом она сможет достичь той внутренней красоты духа, которая является побудительным объектом и порождением истинной любви. «Тело, в котором сияет красота, не является источником, из которого проистекает красота… потому что красота безтелесна».26 «Любовь — это не что иное, как некое желание наслаждаться красотой»;27 Но «кто думает, обладая телом, наслаждаться красотой, тот далеко обманывается».28 В конце книги похотливое рыцарство Средневековья трансформируется в бледную платоновскую любовь, которая является последним разочарованием, которое простит женщина.

Идеальный мир утонченной культуры и взаимного уважения, задуманный Кастильоне, рухнул во время жестокого разграбления Рима (1527). «Много раз, — говорится в конце его книги, — изобилие богатств становится причиной больших разрушений, как в бедной Италии, которая была и остается добычей в зубах чужих народов, как из-за плохого управления, так и из-за изобилия богатств в ней».29 В какой-то мере он мог упрекнуть себя за это бедствие. Климент VII послал его (1524) в качестве папского нунция в Мадрид, чтобы примирить Карла V с папством; поведение самого Климента осложнило эту миссию, и она провалилась. Когда до Испании дошла весть о том, что войска императора вторглись в Рим, заключили папу в тюрьму и разрушили половину богатства и изящества, которые создали там Юлий, Лев и тысячи художников, жизнь вытекла из Бальдассаре Кастильоне, как из перерезанной вены; и в Толедо в 1529 году, в возрасте всего пятидесяти одного года, самый мягкий джентльмен Возрождения скончался.

Его тело было доставлено в Италию, и его мать, «которая против своей воли пережила сына», воздвигла гробницу в память о нем в церкви Санта-Мария-делле-Грацие под Мантуей. Джулио Романо спроектировал памятник, а Бембо составил для него изящную надпись; но самыми прекрасными словами, высеченными на камне, были стихи, которые Кастильоне сам сочинил для могилы своей жены, чьи останки теперь, согласно его воле, были перенесены, чтобы лежать рядом с его собственными:

Non ego nunc vivo coniunx dulcissima vitam