Женщины Цезаря - Колин Маккалоу

— А жена и сестры Клодия? — спросил Ватия Исаврийский.

— Моя мать говорит, что они не виноваты.

— Твоя мать права, — согласился Катул. — Ни одна римлянка не осмелится осквернить таинство Bona Dea, даже Фульвия или Клодия.

— Однако я как-то должен поступить с Помпеей, — молвил Цезарь и кивком подозвал писаря, в руках у которого были таблички. — Запиши: «Помпее Сулле, жене Гая Юлия Цезаря, великого понтифика Рима. Сим уведомляю тебя, что я развожусь с тобой и отсылаю тебя к твоему брату. На твое приданое не претендую».

Никто не проронил ни слова, даже после того как писарь подал этот краткий документ Цезарю, чтобы тот поставил свою печать.

Затем, когда посланец с табличкой ушел, чтобы доставить ее в Общественный дом, заговорил Мамерк:

— Моя жена — ее мать, но она не примет Помпею.

— Ее и не надо просить об этом, — холодно сказал Цезарь. — Поэтому я распорядился, чтобы Помпею отослали к ее старшему брату, который является ее pater familias. Он сейчас управляет провинцией Африка, но его супруга находится здесь. Хотят они того или нет, им придется принять Помпею.

Силан наконец задал вопрос, который мучил всех:

— Цезарь, ты говоришь, будто веришь в то, что Помпея не принимала участия во всем этом. Тогда почему же ты разводишься с ней?

Светлые брови поднялись. Цезарь искренне удивился.

— Потому что жена Цезаря, как и все в семье Цезаря, должна быть вне подозрений, — сказал он.

Через несколько дней, когда вопрос этот повторили в Палате, он ответил точно так же.

Фульвия надавала Публию Клодию таких пощечин, что у него треснула губа и из носа пошла кровь.

— Дурак! — кричала она с каждым ударом. — Дурак! Дурак! Дурак!

Он не пытался сопротивляться или взывать о помощи к своим сестрам, которые наблюдали за происходящим со странной смесью сострадания и удовлетворения.

— Зачем? — спросила Клодия, когда Фульвия наконец угомонилась.

Потребовалось время, чтобы остановилась кровь и слезы перестали литься. Затем он сказал:

— Я хотел заставить страдать Аврелию и Фульвию.

— Клодий, ты навредил Риму! Мы прокляты! — крикнула Фульвия.

— Да что с тобой? — заорал он. — Кучка женщин избавляется от своей обиды на мужчин! Какой в этом смысл? Я видел кнуты! Я знаю о змеях! Это абсолютная чушь!

Но это лишь ухудшило положение. Все три женщины налетели на него. И Клодий получил новую порцию пощечин и тумаков.

— Bona Dea, — проговорила Клодилла сквозь зубы, — это тебе не красивая греческая статуя! Bona Dea стара, как Рим, она — наша, она — Благая богиня. Все женщины, что были там, осквернены тобой, а беременные будут вынуждены принимать лекарство, чтобы избавиться от проклятого ребенка.

— В том числе и я, — сказал Фульвия и заплакала.

— Нет!

— Да, да, да! — крикнула Клодия, пнув его ногой. — Клодий, зачем? Ведь есть тысячи других способов отомстить Аврелии и Фабии! Зачем было совершать кощунство? Ты обречен!

— Я не подумал об этом, все казалось просто идеальным! — Он попытался взять Фульвию за руку. — Пожалуйста, не причиняй вреда нашему ребенку!

— И ты еще не понял? — крикнула она, отпрянув. — Это ты причинил вред нашему ребенку! Родится бесформенное чудовище, я должна избавиться от него! Клодий, ты проклят!

— Уходи! — крикнула Клодия. — Ползи на животе, как змея!

И Клодий выполз из комнаты на животе, как змея.

— Надо еще раз провести ритуал Bona Dea, — сказала Теренция Цезарю, когда она, Фабия и Аврелия явились в кабинет великого понтифика. — Ритуал тот же самый, но с добавлением искупительной жертвы. Девушку Дорис надо наказать так, чтобы ни одна женщина не могла рассказать о том, что с ней случилось. Никому, даже великому понтифику.

«Благодарю всех богов за это», — подумал Цезарь, сразу догадавшийся, кто будет этой искупительной жертвой.

— Значит, вам нужен закон, чтобы объявить один из предстоящих комициальных дней запретным, и вы просите великого понтифика провести его в Религиозном собрании семнадцати триб?

— Правильно, — сказала Фабия, считая, что говорить должна она, чтобы Цезарь не подумал, будто она зависит от двух женщин, которые не являются весталками. — Празднования Bona Dea нужно отмечать в запретные дни, а до февраля больше таких не будет.

— Ты права, Bona Dea не может оставаться без сна до февраля. Может быть, назначить шестой день перед идами?

— Отлично, — сказала, вздохнув, Теренция.

— Bona Dea счастливо отойдет ко сну, — утешил их Цезарь. — Мне жаль, что каждая беременная женщина, присутствующая на празднике, должна будет принести специальную жертву, куда более серьезную. Я больше ничего не буду говорить. Это дело женщин. Помните только, что ни одна римлянка не осквернила Bona Dea. Это сделал мужчина, а девушка, его сообщница, не была римлянкой.

— Я слышала, — сказала Теренция, вставая, — что Публию Клодию очень нравится мстить. Но ему не понравится месть Bona Dea.

Аврелия осталась сидеть. Она молчала, пока не закрылась дверь за Теренцией и Фабией.

— Я отослала Помпею собирать вещи, — сказала она.

— Надеюсь, все, что ей принадлежит?

— За этим проследили. Бедняжка! Она так плакала, Цезарь. Ее невестка отказывается принять ее, Корнелия Сулла — тоже. Это так печально.

— Знаю.

— Жена Цезаря, как и все в семье Цезаря, должна быть вне подозрений, — процитировала Аврелия.

— Да.

— Мне кажется, неправильно наказывать ее за то, чего она не совершала, Цезарь.

— Мне тоже так кажется, мама. Тем не менее у меня не было выбора.

— Сомневаюсь, что твои коллеги протестовали бы, если бы ты не стал разводиться с ней.

— Может быть, и так. Но я — против.

— Ты жесткий человек.

— Если мужчина — не жесткий человек, мама, он неизменно попадает под башмак женщины. Посмотри на Цицерона, на Силана.

— Говорят, Силан быстро сдает, — сказала Аврелия.

— Я верю этому. Тот Силан, которого я видел сегодня утром, долго не протянет.

— У тебя может появиться причина пожалеть о том, что ты будешь разведен в тот момент, когда Сервилия овдовеет.

— Время сожалеть об этом может наступить тогда, когда мое кольцо будет надето на палец Сервилии.

— В некоторых отношениях это будет хороший союз, — сказала Аврелия, умирая от желания знать, что же ее сын думает на самом деле.

— В некоторых отношениях, — согласился он, загадочно улыбаясь.

— Неужели ты ничего не можешь сделать для Помпеи? Только вернуть ей приданое и ее вещи?

— А почему я должен что-то делать?

— Да просто потому, что ее наказание незаслуженное и она никогда не найдет себе другого мужа. Какой мужчина женится на женщине, чей муж подозревает ее в совершении святотатства?

— Это пятно — на мне, мама.

— Нет, Цезарь, не на тебе! Ты знаешь, что она не виновата. Но, разведясь с ней, ты не сказал об этом всему Риму.

— Мама, мое терпение кончается, — мягко проговорил Цезарь.

Аврелия немедленно встала.

— Значит, ты ничего для нее не сделаешь?

— Я найду ей другого мужа.

— Кто может жениться на ней после такого?

— Думаю, Публий Ватиний с удовольствием женится на ней. Внучка Суллы — большая награда для человека, чьи собственные предки были италийцами.

Аврелия подумала над его словами, потом кивнула:

— Отличная идея, Цезарь. Ватиний был таким любящим мужем Антонии Кретики, а она была такой же глупой, как наша бедная Помпея. О, великолепно! Он будет настоящим италийским мужем, он никуда ее от себя не отпустит. А она будет слишком занята, чтобы иметь время для «Клуба Клодия».

— Ступай, мама! — вздохнул Цезарь.

Второй ритуал Bona Dea прошел без помех, но женскому населению Рима понадобилось много времени, чтобы успокоиться. Много забеременевших за это время женщин последовали примеру присутствовавших на первой церемонии. Весталки раздали почти все снадобье, приготовленное из ржи. Количество новорожденных мальчиков, оставленных у Каменной горы, было беспрецедентным, и впервые на памяти людей ни одна бездетная пара не взяла брошенного ребенка себе. Все младенцы умерли, никому не нужные. Город заливался слезами и соблюдал траур до первого майского дня, но тогда стало еще хуже: в тот год сезоны настолько не совпадали с календарем, что змеи еще не проснулись, и поэтому никто не знал, простила ли их Благая богиня.

Публия Клодия, виновника всего этого несчастья и паники, избегали. Люди плевали ему вслед. Одно лишь время могло погасить религиозный кризис, но Публий Клодий был постоянным напоминанием о случившемся. Он не предпринял единственного разумного в такой ситуации шага — он не уехал из города. Он начисто отрицал свою вину и говорил, что никогда не был в Общественном доме.

Фульвии тоже потребовалось время, чтобы простить его. Она простила его только после того, как горе, вызванное вынужденным абортом, начало терять остроту, и только потому, что она сама видела: для него это тоже явилось горем. Тогда зачем, зачем он так поступил?