Мари-Бланш - Джим Фергюс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
МАРИ-БЛАНШ
Лозанна, Швейцария
Март 1966 г
1
— Вы пробыли у нас в клинике почти четыре месяца, мадам Фергюс, — вставая из-за письменного стола, говорит доктор Шамо однажды утром, когда я прихожу на ежедневный сеанс. — Садитесь, прошу вас.
— Верно, четыре месяца, — отвечаю я, усаживаясь. — Дольше я никогда не лечилась.
— И с вашего позволения, мадам, выглядите вы очень хорошо, просто воплощение здоровья, — говорит доктор и тоже садится.
— Спасибо.
— И за эти четыре месяца вы не брали в рот ни капли спиртного, да?
— Да, хотя пыталась заказать, и неоднократно. Но здесь ужасная обслуга.
— Ах, вы всегда такая шутница! Как бы то ни было, с тех пор как вы просили выпить, прошло достаточно много времени, верно?
— Думаю, в конце концов я осознала безнадежность такого требования с моей стороны.
— За последние месяцы вы безусловно добились больших успехов, мадам Фергюс. Настолько больших, что мы думаем, вам пора нас покинуть. Как вы к этому относитесь?
— Покинуть? Но куда я пойду? Я не могу вернуться домой. Мы с Биллом в разводе… У меня нет дома.
— Ну что ж, — кивает доктор, — как раз по этому вопросу я и связался с вашей матерью в Париже. Несколько недель назад я известил ее об огромном улучшении вашего состояния. И она весьма любезно согласилась на мое предложение снять для вас квартиру в Лозанне. Таким образом, вы будете достаточно близко от нас, чтобы — конечно, при необходимости — продолжить наши сеансы амбулаторно. Разумеется, это будет временная мера… переходная ситуация, если угодно, пока вы не решите, где предпочтете жить постоянно. Вас это устраивает, мадам?
— Да, пожалуй… просто замечательно.
— Вот и отлично. Здесь вся информация касательно вашего нового жилья. — Доктор пододвигает ко мне по столу манильский конверт. — В том числе ключи.
— Благодарю вас, доктор, огромное спасибо за все. Вы были очень добры ко мне. Даже когда я была не столь добра к вам.
— Не стоит об этом, мадам Фергюс. — Доктор машет рукой. — Это моя работа. А теперь позвольте мне затронуть несколько более личную тему. Кое-кто из персонала заметил, что в последние недели между вами и вашим соседом, господином Журданом, возникла… э-э…
— Дружба?
— Да, благодарю вас, именно так: дружба.
— Персонал шпионил за нами?
— Что вы, мадам, — уверяет доктор, энергично качая головой, — никоим образом. Я заговорил об этом просто потому, что ваши романтические отношения не первый случай в нашей клинике.
— Вы имеете в виду «дружеские отношения», доктор.
— Да, конечно. И по нашему опыту, подобные дружеские отношения порой создают определенные… сложности.
— Вы имеете в виду, что по выходе из лечебницы двое алкоголиков побуждают один другого снова взяться за бутылку?
— Совершенно верно, мадам. В прошлом такое бывало. Я далек от того, чтобы давать вам советы касательно выбора друзей. Я просто упоминаю об этом, чтобы вы были бдительны насчет потенциальных развитий такого рода.
— Спасибо, доктор, я учту. Однако мне кажется, господин Журдан и я, что касается выпивки, вполне единодушны. Мы оба потеряли все как раз из-за этого.
— Не все, мадам, — говорит доктор, поднимая указующий перст, — не все. Вы сделали огромные успехи на пути к выздоровлению, и вам есть ради чего жить. Например, у вас как трезвого человека есть возможность наладить отношения с детьми, с матерью…
— Я вам говорила, чтó сказала сыну, Джимми, как-то раз, когда была пьяна? — перебила я.
— Не уверен. Скажите мне, мадам.
— Однажды я пила, и мы с Биллом поссорились. Я начала кричать на него… вы знаете, доктор, все эти пьяные обвинения, которые мы с вами обсуждали: «Ты убил Билли!» и все такое. Потом я выгнала Билла из дома, и он пошел в деревенскую пивную; я вам говорила, он укрывался там от меня. Сидел в баре, пил скотч и курил «Кэмел» до самого закрытия, а потом возвращался домой, зная, что к тому времени я буду уже в отключке. Той ночью Леандра ночевала у подружки, а Джимми лег спать, хотя не могу себе представить, чтобы он спал, когда мы скандалили. Я была очень пьяна и пошла в комнату Джимми, так пьяна, что думала, что Джимми — это Билл… да, вот до чего я допилась, доктор Шамо… приняла одиннадцатилетнего сына за мужа… вы когда-нибудь слышали, чтобы человек мог допиться до такого?
— Да, мадам, конечно, слышал. Именно поэтому многие пациенты попадают сюда.
— А вы знаете, чтó я ему сказала? Знаете, что я сказала своему одиннадцатилетнему сыну?
— Нет, мадам, не знаю. Вы не рассказывали.
— Я так и думала. А знаете, почему не рассказывала? Не потому что стыдилась. Просто вспомнила об этом лишь вчера. Некоторые воспоминания начинают возвращаться.
— Да, потому что уже несколько месяцев вы трезвы. То, что память возвращается, очень хороший знак. Очень хороший. Скажите же, что вы сказали своему сыну, мадам Фергюс.
— Я думала, это Билл… кричала на него… и сказала…сказала: «Почему ты больше не трахаешься со мной?» Вот что я сказала одиннадцатилетнему сыну, который лежал в постели и пытался уснуть. Я была так пьяна, что приняла Джимми за мужа и крикнула ему: «Почему ты больше не трахаешься со мной?»
— И что ответил ваш сын, мадам Фергюс? — тихо спрашивает доктор.
— Джимми заплакал и сказал: «Мамà, мамà, это я, Джимми, разве ты не видишь, мамà, это я, Джимми». Он был напуган и плакал, натянул одеяло на голову, пытаясь спрятаться от меня. Но я была настолько пьяна, что не слышала его, все еще принимала сына за мужа. И все время кричала, повторяя одно и то же. Вы знаете, что отвечал Билл, когда я напивалась и задавала этот вопрос, доктор?
— Нет, мадам, не знаю.
— Он всегда говорил: «Пойди посмотри в зеркало». И был прав. Если бы я в самом деле могла посмотреть в зеркало, то поняла бы, каким чудовищем я стала… И вы по-прежнему думаете, я могу наладить отношения с детьми?
— Да, думаю, что можете. У детей примечательная способность прощать, мадам, если попросить у них прощения. И, кстати, теперь вы можете посмотреть в зеркало, с новообретенной ясностью. Я знаю, какую боль причиняют вам эти возвращающиеся воспоминания. Но они еще и позитивный знак, что ваше подсознание начинает освобождаться от алкогольной анестезии. Это долгий процесс, всё новые вытесненные воспоминания будут подниматься на поверхность.
— Но я не хочу, не хочу вспоминать подобные вещи.
— Конечно, не
