Мари-Бланш - Джим Фергюс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если бы я могла выпить только два бокала. Сколько раз мы с Биллом пытались — позволяли мне выпить два бокала вина или два коктейля? Безуспешно — стоит мне начать, я не могу остановиться, пока не отключусь. Но, может быть, на сей раз, думаю я, поднимая бутылку и любуясь глубоким насыщенным цветом вина за мутноватым стеклом, может быть, на сей раз мне удастся выпить только два бокала. Да, я же взрослая, мне тридцать пять, я могу выпить два бокала и оставить остальное на завтрашний ужин, как здравомыслящий взрослый человек. В конце концов я не пила почти три месяца. Только два бокала вина к ужину — совершенно обычное дело, во Франции все так делают. И, по-моему, Ролан и Жозетта могут обидеться, если я отвергну их любезность, эту прекрасную бутылку «Сент-Эмильона». Мне ведь совсем не хочется оскорблять их чувства, после всех хлопот — они отперли для меня дом, приготовили такой чудесный ужин. Да, раз в жизни я поступлю как взрослый человек, только два бокала вина к ужину — и на боковую, в моей давней комнате. Вот что мне нужно, чтобы чувствовать себя как надо.
3
Должно быть, полдень уже миновал, и я не помню, ела рагу вчера вечером или нет. Наверно, нет… Должно быть, Ролан и Жозетта уложили меня в постель, потому что проснулась я под одеялом в своей давней комнате. Одежда аккуратно сложена на стуле. Наверно, Жозетта все выстирала, высушила на утреннем солнце, отутюжила и положила здесь. На столике поднос с завтраком — круассан, масло, джем и кофе, который успел остыть. Должно быть, Жозетта пыталась разбудить меня… да, это я смутно помню. Я говорю «должно быть», потому что мои воспоминания об этой ночи, разумеется, лишь фрагментарны. Невзирая на ядовитое похмелье, одно из самых недооцененных удовольствий алкоголизма заключается в том, что заботиться о вас должны другие, тогда как вы проводите массу времени в бессознательном состоянии. А что самое замечательное — вы крайне редко помните свои ужасные поступки. Просто вдруг просыпаетесь в своей постели, а чистая, выстиранная одежда лежит рядом.
В конце концов я встаю. Меня немного шатает и поташнивает, но чувствую я себя не настолько омерзительно, как в конце многодневных запоев, когда я пила, отключалась, снова пила, снова отключалась… нелегкая жизнь для женщины, должна сказать. Однако этим утром я на удивление бодра. Да, может, я и вправду выпила всего два бокала. Одеваюсь, иду вниз. На кухне ни следа вчерашнего ужина, ни пустых бутылок, ни разбитых бокалов или тарелок. Выхожу на улицу, пересекаю двор и вижу Жозетту на коленках в огороде возле ее дома. Прелестная, буколическая французская сценка, чудесный летний день. Не стоило мне уезжать отсюда. При моем приближении Жозетта встает, глядя на меня тем обеспокоенным, озадаченным, слегка испуганным взглядом, к которому мы, алкоголики, с годами привыкаем.
— Доброе утро! — говорю я, старательно делая вид, будто ничего не случилось, будто не о чем беспокоиться. — Вы, наверно, Жозетта. А я Мари-Бланш. Очень рада познакомиться.
Жозетта вытирает руки о фартук.
— Здравствуйте, мадам, — отвечает она, пряча глаза.
— Очень мило, что вы вчера приготовили ужин.
Слегка растерянная улыбка мелькает на лице Жозетты, и я понимаю, что, конечно же, не притрагивалась к ее рагу.
— На здоровье, мадам, — говорит она, чуть-чуть пожав плечами.
— Боюсь, я выпила многовато вина, — признаю я.
— Да, мадам, — говорит Жозетта и опять улыбается робкой, едва заметной улыбкой.
— Надеюсь, я не доставила вам и Ролану слишком много хлопот. Спасибо, что уложили меня в постель. И выстирали одежду.
— Пожалуйста, мадам, — легонько кивнув, отвечает она.
— Если вы или Ролан будете говорить с графом, я бы предпочла, чтобы вы не упоминали о вчерашней ночи. Ну, что я пила вино… напилась. Это лишь встревожит мою семью.
Жозетта смотрит в сторону, не отвечает. Я догадываюсь, что Ролан уже говорил с дядей Пьером. Если так, то Билл или кто-нибудь другой… Боже упаси, мамà… скоро явится сюда спасать меня. Сколько раз такое случалось за долгие годы?
— Я прогуляюсь к реке, Жозетта. Знаете, когда я была ребенком, отец Ролана, Жозеф, всегда присматривал за мной, когда я играла в лесу, или посылал Ролана. А иногда кого-нибудь из арендаторов или их ребятишек. Или одного из рыцарей замка… герцога Альбера на огромном сивом жеребце Дантоне или кого-нибудь из рыцарей менее высокого ранга. Если выросли здесь, в деревне, Жозетта, ребенком вы, вероятно, встречали некоторых из воображаемых рыцарей? Я всегда знала, что мои защитники следуют за мной, даже замечала их время от времени, особенно рыцарей, конечно, ведь как они ни осторожничали, лязг кольчуги всегда их выдавал. Мне нравилось, что за мной присматривают, я чувствовала себя в безопасности. Знаете, Жозетта, мне очень нравилось жить здесь. Это было самое счастливое время в моей жизни. Так бы хотелось вернуться в те годы.
Жозетта смотрит на меня с испугом и удивлением.
— Да, мадам, — наконец говорит она, потупив взгляд. — Я скажу мужу, что вы пошли прогуляться.
— Спасибо, Жозетта. Большое спасибо.
Я выхожу за ворота замка, иду мимо старинных садов, чьи некогда фигурно подстриженные живые изгороди и вычищенные дорожки заросли, иду по аллее к старой голубятне, где мы играли детьми, сотни гнезд давно умолкли, воркования голубей не слышно, все выглядит смутно знакомым и одновременно чужим — мир глазами ребенка лишь отчасти похож на то, что мы видим взрослыми, на как бы искаженное отражение в зеркале. Я свернула на дорожку, бегущую возле сенного луга, а оттуда иду дальше по тропе, которая ведет к реке. Тропа проходит мимо старинного каменного сооружения, формой похожего на пчелиный улей, когда-то оно служило укрытием пастухам; где-то здесь неподалеку я похоронила свою собачку Анри, много лет назад. Могилу я пометила пирамидкой из камней, но сейчас не могу ее найти; наверно, за эти годы дети раскидали камни, или они ушли в землю, или их смыло половодьем, когда весной река порой разливается. Да какая разница. Я сажусь рядом с тем местом, где, как мне кажется, лежит Анри, прижимаю к земле ладонь, пытаюсь почувствовать его там,
