Воспоминания - Андрей Фадеев

Таким образом, время шло для меня в Боржоме далеко не скучно. Между тем произошла перемена в моей службе, за которую я считаю себя весьма признательным князю Барятинскому: 12-го июня я освобожден наместником от становившегося для меня тягостным управления Экспедициею государственных имуществ, с возложением на меня руководствования ими, и с оставлением членом Совета, а также состоящим лично при наместнике для исполнения его особых поручений[116].

Такое определение моей службы доставило мне большое удовольствие. Я начинал уже чувствовать, что управление это становится мне не по силам, о чем и прежде докладывал наместнику. Думаю, что и он не был недоволен этим, потому что по характеру своему он не терпел противоречий; а я не мог удержаться, когда по моему убеждению видел, что дела не так решаются, как должно. Особенно же это выказалось при укреплении Лорийской степи за князьями Орбелиановыми, в начале 1857-го года. Я был душевно рад, что избавляюсь от тяжелого положения при некоторых распоряжениях наместника; да и чувствовал, что старею и силы уже не те. Бывший некогда один из лучших генерал-прокуроров Беклешов сказал великую истину: «надобно служить, но не переслуживаться»; это весьма справедливо. Оставаться же только лишь членом Совета, без всякой ответственности, — почти то же, что перестать служить, с выгодою получения того же содержания, какое я получал. Пенсии такой никогда бы не дали. Да и то было не безвыгодно, что не вдруг прекращались все занятия, отчего, как известно, иные старые служивые преждевременно от скуки умирают. Еще имел я то утешение, что место мое по управлению экспедициею (с переименованием в департамент) князь Барятинский передал зятю моему Ю. Ф. Витте. В то же время, с увольнением моим от обязанностей, становившихся для меня затруднительными, я получил извещение о пожаловании меня в тайные советники. В преклонных летах подобные повышения имеют цены немного, но, как я уже говорил при этих случаях, всегда бывают более или менее приятны, быть может как отзыв прошлых времен и прошлых настроений.

По возвращении в июле в Тифлис, я вскоре переехал с семейством на летнее переселение в Белый Ключ. В августе ездил проститься окончательно с митрополитом, отправлявшимся в Киев. Грустно мне было расставаться с достойнейшим архипастырем; по в этом мире мы все осуждены к таким расставаниям, на подобие приезжающим для лечения на воды: познакомишься, иногда дружески сойдешься с кем-нибудь, и при разъезде приходится распроститься очень часто на веки. В Белом Ключе я пробыл до сентября и затем оставался безвыездно в Тифлисе до конца года. В октябре сын мой определен к главнокомандующему по особым поручениям.

В сентябре месяце приезжали в Закавказский край и в Тифлис молодые великие князья Николай и Михаил Николаевичи. Сын мой в то время находился на линии в экспедиции; начальнику отряда понадобилось передать спешное донесение главнокомандующему, и Ростислав вызвался отвезти его прямою дорогою через непокоренные горы, заселенные неприятелем. Верхом, с одним проводником, он переехал лезгинскую линию и горы, считавшиеся непроездными и недоступными, местами по каменистой, заросшей, извилистой тропинке, шириной уже аршина, иногда вовсе исчезавшей, обсыпавшейся под ногами коня, по краям отвесных скал и бездонных пропастей. Против всех ожиданий переезд совершился благополучно. Ростислав спустился в Кахетию около Сигнаха и, приехав в Мухравань, представился великим князьям, которые ночевали там проездом по краю. Затем продолжал путь в Тифлис. Переезд этот замечателен тем, что из русских мой сын совершил его первый.

Князь Барятинский лежал больной, но пиры и празднества по случаю прибытия высочайших гостей шли своим чередом. Уже и тогда ходили слухи, что один из них предназначен преемником Барятинскому, только не знали, который именно. Они пробыли в Тифлисе три дня и объехали некоторые части края.

В конце года приступы моей головной боли стали чаще повторяться. Медицинские средства облегчали мало, доктора советовали ехать на Кавказские воды. Но болезнь и слабость бедной жены моей, страдавшей сильнее, огорчали меня еще более.

С 1-го сентября 1859-го года вступили в действие изменения, сделанные по распоряжению князя Барятинского в положении и штатах Главного Управления. Они существенно состояли в том, что некоторым департаментам Главного Управления дан обширнейший круг действий против прежнего. Учреждены: временное отделение для рассмотрения новых проектов и учреждении по всему краю, заменившее бывшую походную канцелярию при наместнике, а вслед за тем и контрольный департамент. Насколько были необходимы и полезны предпринятые меры, это усмотрится впоследствии. Впрочем, последствия иных изменений, недолго заставившие себя ждать, скоро доказали, что это новое преобразование в Главном Управлении столь же мало принесло пользы для устройства края, как и все прежние, и по той же самой причине, как это выяснилось, когда результаты определились положительно. Контрольный же департамент оказался в особенности совершенно бесполезен, и едва ли не был создан лишь для того, чтобы доставить почетное место директора департамента, бывшим в то время начальником Главного Управления Крузенштерном, одному из его приятелей.

В феврале, по предписанию медиков, я начал брать Тифлисские горячие серные ванны; но после нескольких купаний, не чувствуя облегчения, а напротив, тягость от избытка испарины, бросил их. Но совету доброго старика, давнего здешнего старожила, доктора Прибиля, а также князя Барятинского (любившего лечить своими средствами) я стал лечиться накалыванием на ногах, по системе Бауштедта. Барятинский для этого подарил мне инструмент. Пользы, однако, было немного и не надолго. Затем, наместник мне дал служебную командировку в Ставропольскую губернию, с достаточным пособием, для собрания сведений о положении тамошних помещичьих крестьян, по поводу начавшегося дела об улучшения их быта по всей Империи.

Я выехал в мае с старшею дочерью и двумя из ее детей. Тяжело было мне расставаться с больною женой в печальном состоянии ее здоровья; но делать было нечего; она сама настаивала, чтобы я непременно ехал.

По причине проливных дождей, да еще в горах, по военно-грузинской дороге, путешествие наше было прескверное. Отъехав сорок верст от Владикавказа, мы завернули в сторону, чтобы посмотреть Алагирский казенный серебро-свинцовый завод и посетить, по настоятельным приглашениям, начальника завода, горного инженер-полковника А. Б. Иваницкого, умного, доброго человека, большого хлебосола, но несколько легкомысленного, часто впадавшего в излишние увлечения, с которым мы были в дружеских отношениях почти со времени моего прибытия на Кавказ. После безобразной дороги мы у него отлично отдохнули и пробыли пять дней. Алагир расположен довольно красиво, при входе в горное ущелье; оно, по признакам серебряной руды, уже издавна обращало на себя внимание, и князь Воронцов, с прибытием на Кавказ, выписал Иваницкого, чтобы исследовать местность. Иваницкий изобразил ему это местоположение, как скрывающее неисчерпаемое богатство металлов и минералов, а потому Воронцов и решился немедленно основать там горное заведение в большом размере. Прежде всего начали строить много домов для чиновников, великолепную церковь; основали на большом пространстве сад и другие насаждения. Прошло лет с десяток, и оказалось, что потрачены огромные суммы, что наружное оживление и внешнее устройство месту дано; что все служащие чиновники удобно и благополучно там проживают, но что существенной пользы и нет, и не предвидится. Да и серебра почти нет, а есть какая-то серебряная обманка да свинец. Князь Барятинский решился передать завод в частные руки. Великий Князь, по вступлении в управление Кавказом, принял эту же мысль; но прошло с тех пор уже несколько лет, а желающих воспользоваться заводом не оказывается иначе как с большою придачею от казны. И вот новый образчик, между множеством таковых, бывающих у нас на Руси, подобного образа действий в государственном хозяйстве.