Воспоминания - Андрей Фадеев

В Кисловодске скучать было некогда. Я встретил множество знакомых старых и новых, приходилось беспрестанно принимать и отдавать визиты, не только днем, но и по вечерам. Приятнее же всего для меня были прогулки по прекрасно расположенному вдоль реки парку; жаль только, что за недостатком инвалидной команды, он не содержится в исправности: коровы и свиньи разгуливают в нем совершенно свободно и во множестве, что, по слухам, продолжается и доныне. В Кисловодске было заметно прохладнее, воздух чище, и как-то во всем лучше нежели в Пятигорске, Из вседневных наших гостей за обедом и вечерами, с иными приходилось мне заниматься и делами, как например с Ставропольским губернатором Брянчаниновым, генералом Волоцким, Писарским и другими. Между тем, письма от сына моего приносили нам радостные вести о успехах наших военных действий в горах, возбуждавших живейший интерес, так как на них тогда сосредочивалось всеобщее внимание.

Данное мне поручение в Ставропольской губернии, о сборе всех предварительных сведений к приготовлению в ней освобождения помещичьих крестьян, я окончил довольно успешно. Да это и не представляло особых затруднений по небольшому числу таковых крестьян в губернии; их было всего с небольшим семь тысяч душ, из коих почти половина принадлежала трем помещикам: князю Воронцову, Калантаровым и Скаржинскому. Крестьяне тогда же, или вскоре, были отпущены помещиками, частью безвомездно, а частью посредством выкупа. Правда, что, по местным обстоятельствам, положение помещичьих имений представляло некоторые затруднения, препятствовавшие подвести все предположения под один общий уровень; но при несколько ближайшем соображении оказалась возможность их преодолеть.

В состоянии здоровий моего я не замечал никаких перемен: оно оставалось почти то же, как было при приезде на воды. 23-го августа я расстался с Кисловодском и, лишь переночевав в Пятигорске, отправился с детьми в обратный путь в Тифлис. Везде по дороге слышались различные рассказы о победоносных успехах князя Барятинского против Шамиля, чем мы были чрезвычайно довольны.

Из Тифлиса я без промедления тотчас же проехал в Коджоры, где проводила лето моя жена, и очень обрадовался, найдя ее если не в лучшем положении здоровья, то и не в худшем. Мы приятно провели вечер в разговорах и рассказах, собравшись опять все вместе, в хорошем настроении духа, по поводу добрых вестей о войне из гор, и я прекрасно отдохнул после утомительной, трудной дороге.

30-го августа 121 пушечный выстрел из Метехской крепости возвестил нам о взятии Шамиля и о покорении Кавказа.

Четыре дня спустя, мы были неожиданно обрадованы приездом сына моего. Как очевидец и участник происходивших событий, под впечатлением всего только что им виденного и испытанного, он живыми, одушевленными словами передавал нам достопамятные подробности последних дней Кавказской войны и сокрушенного, столь долго несокрушимого имама. Понятно, что Шамиль интересовал нас в ту минуту, как вероятно и всех, более всего остального, хотя не менее замечательного. На другой день мы все вместе переехали в Тифлис, где продолжалась еще жара и духота.

Вскоре возвратился и наместник. Прием ему был сделан самый торжественный. В память встречи его, при въезде в город, городское общество решило выстроить триумфальные ворота, коих однако ж и до сих пор нет как нет, да кажется, что никогда и не будет. При первом свидании со мной князь отзывался в самых лестных выражениях о сыне моем, благодарил меня за него, рассказывал о важной услуге, оказанной им во время войны; и потом, при всяком свидании со мною, говорил о нем, выражая к нему большое участие и расположение.

Сын мой получил «в воздаяние отличного мужества и храбрости в деле с горцами 25 августа» Станислава с мечами на шею, а за переправу через Лидийскою Койсу переведен в лейб-гвардии Измайловский полк, тем же чином капитана. Награда хотя большая, но князь находил ее не вполне соответственной с заслугой моего сына и не хотел ограничиться ею.

Заслуга моего сына состояла в следующем.

В крепости Грозной, в половине июля, он получил приказание главнокомандующего отправиться в колонне генерала Врангеля и употребить все усилия с своей стороны, чтобы отряд Врангеля непременно перешел реку Койсу и присоединился к главному чеченскому отряду. Разбив скопище горцев, Врангель подошел к Койсу. Противоположный берег был занять мюридами, речка же была так быстра, что не представляла почти никакого вероятия для переправы отряду, так что генерал Врангель, в виду невозможности исполнить приказание главнокомандующего, отказался от этого предприятия. Сын мой Ростислав, сознавая громадную важность переправы, настаивал на совершении ее; Врангель не соглашался. Истощив все убеждения, мой сын предложил Врангелю вызвать охотников. Под убийственным неприятельским огнем он сел на камень берега реки, опустив ноги в воду, и объявил, что не встанет с места, пока последний солдат отряда не будет на той стороне. Врангель решился последовать его совету. На вызов охотников заявило желание несколько человек; но только трое из них, как лучшие пловцы, после неимоверных усилий и опасностей, несколько раз поглощаемые бешеным течением реки, успели переправиться на неприятельский берег. Первым переправился солдат из приволжских жителей, бывший разбойник, сделавшийся впоследствии монахом. Во время переправы охотников стрелки были рассыпаны по берегу и частым огнем не давали мюридам, собравшимся в пещере скалы, стрелять по переправляющимся. Затем был перекинут канат, и на канате устроена люлька, скользившая над пучиной, на которой начали один по одному переправляться солдаты и милиционеры. Люлька несколько раз опрокидывалась. Тогда для ускорения переправы был устроен зыбкий веревочный мост. Когда уже не было сомнения в успехе устройства переправы, генерал Врангель обнял моего сына, расцеловал и благодарил за его настойчивость. Своевременной геройской переправой через Койсу была решена участь скорого покорения Кавказа.

Генерал Врангель, по приезде, в Тифлис, посетил меня и, так же как и князь Александр Иванович, благодарил меня за сына и сказал: «если бы не он, я бы не решился на переход через Койсу, и очень вероятно, что Шамиль до сих пор сидел бы в горах и война бы продолжалась».

Также рассказывал мне полковник Л. Л. Тергукасов[118], что при начале атаки Гуниба, последнего убежища Шамиля, когда войска расположились к ночи у подошвы горы, то Тергукасов, высмотрев большую промоину в скалистом поясе горы, на рассвете устранился к ней и с помощью веревок и лестниц взошел на первую площадь прежде всех других, как это известно; и что мой сын все время был с ним и первый вступил на вершину Гуниба, вместе с штурмовою колонною. В знак памяти о Гунибе, князь Барятинский подарил Ростиславу один из значков, взятых у Шамиля, находящийся поныне у нас в доме. К зиме князь дал ему работу, писать историю Кавказской войны.