Когда говорит кровь - Михаил Александрович Беляев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– На то было распоряжение эпарха Кадифара. Уверен, вы с легкостью сможете с ним ознакомиться.
– Вашего дяди? О да, приказ «о пресечении смуты». Он ещё вышел одновременно с постановлением о перестройки гавани, которой занимается именно ваша семья. И, если я вновь не ошибаюсь, всех пойманных в Аравеннах чужеземцев, которых скопом записали в преступники и продали в рабство, купила вновь ваша семья, для работы в рудниках и отстройки гавани. Весьма изящная цепочка событий. Неужели жадность Тайвишей столь безбрежна, что вы готовы превратить сам Кадиф в поле боя, а его жителей, словно пограничных дикарей, клеймить и заковывать в колодки, ради собственных амбиций и планов? Можете не отвечать. Вы уже ответили делом.
Циведеш замолчал, театрально запахнув край своей мантии. Сторонники и противники Тайвишей тут же повскакивали со своих мест, крича, переругиваясь и погружая собрание в хаос. Стоявший на трибуне позади своего сына Шето Тайвиш, что есть силы, застучал тяжелым посохом об пол, призывая Синклит к порядку, но старейшины его не слышали. Голосование было сорвано. Всё было сорвано ядом Харманского змея.
Джаромо с ненавистью посмотрел на этого бледного человека. Великому логофету жутко захотелось сорвать с его плеч эту проклятую бело-черную тряпку, растоптать, вывалять в грязи, а потом запихать ему как можно глубже в глотку. Чтобы он подавился ей, как и своими словами.
Великий логофет шагнул за дверь, оказавшись в одном из запасных коридоров. Для него собрание окончилось. Он проиграл этот день.
Примерно через полчаса Первый старейшина тоже покинул Зал собраний, громко хлопнув дверью и раздражённо пнув сапогом стоявшую рядом колонну. От обычной доброй улыбки и мягкой доброжелательности, не осталось и следа. Его лицо было перекошено гримасой гнева, а глаза полнились злобой.
– Великие горести и далась ему эта проклятая гавань?! Синклиту никогда не было дела до этих трущоб, а теперь нас обвиняют чуть ли не в нападении на город! – процедил сквозь зубы Шето. Его седые волосы были взъерошены, а щеки налились яркой краской. Он постоянно дергал ворот вышитой золотом и жемчугом белоснежной рубахи, словно та мешала ему дышать, и шагал с совершенно несвойственной для него быстротой.
– Мы заставим дорого заплатить этого змея за весь источаемый яд… – быстро заговорил Джаромо, но Шето, кажется, и не слышал его слов.
– Если боги сейчас и смотрят на нас, то вдоволь потешаются. Так бездарно, так глупо проколоться… и на чем? На какой-то проклятой гавани и ее презренных жителях! И когда? Когда на кону стоит…
Он резко замолчал и обернулся, но коридор был по-прежнему пуст.
– Все наше наследие под ударом,– закончил он полушепотом.
– И мы защитим его! Клянусь на своей крови и имени, мы всё защитим!
– Они согласились на перенос,– тяжело вздохнул Первый старейшина.– Следующее собрание будет через десять дней.
– Десять дней… слишком мало, чтобы память старейшин очистилась от всех сказанных сегодня слов…
– И слишком много для наших врагов,– тяжело вздохнул Шето.
Злость начала отступать с его лица, обнажая огромную усталость. Джаромо понял, что его друг опустошен. Словесная схватка с разбушевавшимися старейшинами выпила слишком много его жизненных сил. Подхватив Шето под руку, он повел его к выходу. Мысли в голове Великого логофета уже превратились в жужжащий рой пчел, что кружил и вился, ища верные ответы на поставленные задачи.
– Мы сокрушим их,– проговорил он, одарив Первого старейшину теплой и успокаивающей улыбкой.– Сокрушим, раздавим и спляшем на их костях. А что до Сардо Циведиша, я заставлю его съесть каждую ниточку его проклятой мантии, если только он не успеет на ней повеситься.
– Осторожнее, Джаромо. Твои слова звучат почти как клятва,– рассмеялся Шето.
– И я буду счастлив еë исполнить. Да, надеюсь ты поймешь меня и поддержишь, если я предложу Лико в ближайшие пару дней… избегать излишней публичности.
– Это мудрый совет. Ему определенно стоит побыть сейчас дома, с семьей и сыном. Слишком уж много было ритуальной суеты в последнее время. Я и сам так о многом хочу с ним поговорить… а за всеми этими событиями у нас почти не было времени друг для друга. Что же до тебя… я всецело доверяю тебе, Джаромо. Действуй на своë усмотрение.
Выйдя на воздух и попрощавшись, Первый старейшина сел в ожидавшую его у подножья Синклита повозку, а Великий логофет, в сопровождении рабов-охранников, отправился в свой особняк в Палатвире. Ему нужно было о многом подумать и, переварив этот день, решить как действовать дальше.
В дверях дома Великого логофета как всегда встретил раб-управитель Аях Митэй.
– Всё ли прошло как надо, хозяин? – спросил раб, снимая с него сапоги.
Конечно, невольники не имели права первыми задавать вопросов свободным гражданам и уж тем более своим хозяевам, но Джаромо считал это глупым обычаем. Тем более что Аях Митэй был не простым рабом. Он был его управителем, помощником и доверенным лицом, с которым первый сановник без страха делился даже самыми важными секретами. Быть может, его даже можно было назвать другом, если это слово вообще могло применяться к отношениям раба и господина.
– Боюсь, всё обернулось весьма скверным образом, Аях. Мы получили унизительную и публичную пощечину, вместо ожидаемых чествований и возвышений. Боюсь, что теперь к некоторым целям придется пойти весьма тернистыми путями.
– Какие будут распоряжения по домашним и иным делам, хозяин?
Спокойным, словно бы даже отстраненным тоном произнес невольник. Старый раб отлично знал своего хозяина и понимал, что в моменты неудач или неурядиц лучшее, что можно было для него сделать, это не напоминать о неприятных событиях, позволив ему спокойно с ними разобраться.
– Проследи, чтобы меня никто не беспокоил. Я намерен оставаться в своих покоях до первых лучей солнца. Еда мне не нужна, но вот воду и фрукты пусть подают через два часа.
– Ваша воля будет исполнена, хозяин.
Джаромо уже было хотел подняться по лестнице, но старший раб так и остался стоять, смотря на него с каменным выражением лица.
– Что-то ещё, Аях?
– На ваше имя поступило множество писем, обращений и доносов, хозяин. Я имел смелость их разобрать. Полагаю, что четыре донесения могут представлять для вас интерес,– сказал раб, протягивая ему свитки.
– Ладно, я посмотрю,– ответил Великий логофет, поднимаясь по лестнице.
Кот Рю как всегда развалился на его кровати, подставив свое черное пузо под солнечные лучи, пробивающиеся сквозь большое не зашторенное окно. Увидев вошедшего в покои хозяина, он вывернулся дугой,
