Когда говорит кровь - Михаил Александрович Беляев

где? Шлюх покрывают. В отличие от тебя, юнца, мужикам на это немного побольше времени нужно.

– А вы что тогда не с бабами? Или уже побывали?

– Ха, подколол, пацанчик! Нет, малыш, у нас тут пока о чем поболтать есть. Сначала дела, потом бабы и всё прочие грёбанное веселье. Только так. Ну а ты иди-ка спать, ну или могилки и храмы посети. Хватит с тебя приключений на сегодня.

Мицан кивнул и пошел к входной двери, прикидывая, где бы ему сегодня устроится на ночлег. Когда он уже взялся за ручку, Лифут неожиданно вновь его окликнул:

– Да, чуть не забыл, пацан. Завтра, как продрыхнешься, подходи-ка в нашу таверну. Поговорим о твоей новой работе.

Глава восьмая: Цена преданности

Великий логофет с силой надавил на виски, пытаясь немного унять разбушевавшуюся боль. Ему казалось, что внутри его головы завелся безумный кузнец, который монотонными ударами маленького молота старался разломать и расколоть его череп.

Эта боль приходила к нему всякий раз, когда стройные и продуманные планы Джаромо Сатти начинали идти совсем в иную сторону, изменяясь и выворачиваясь наизнанку. Когда его замыслы рушились, молот внутри головы начинал бить с нещадной силой, рассыпаясь после каждого удара на сотни раскалённых кинжалов. Вгрызаясь и прожигая болью его голову, они будто наказывали сановника за все допущенные им ошибки. За всю гордыню и самонадеянность.

Сегодня его боль обладала лицом. Болезненно бледным, с выбритыми до синевы щеками и воспалёнными глазами, в которых горел огонек фанатичной веры. Лицом Сардо Циведиша. Трижды проклятого вещателя алатреев.

Этот худой и длинный как жердь, человек, носивший под мантией старейшины лишь простую шерстяную рубаху и штаны, больше подходившие рабочему мастерской или крестьянину, расхаживал по выложенной мозаикой карте Внутриморья, словно актер, по сцене амфитеатра. И к великому горю Джаромо Сатти, Синклит, и вправду превращался в сцену, а старейшины – в завороженную публику, что затаив дыхание следила за этим спектаклем.

Могучий голос вещателя, многократно усиленный акустикой Зала собраний, казался вездесущим. Он отражался от стен и резонировал, звуча прямо внутри головы Великого логофета и превращая каждое новое слово в приступ пульсирующей боли, растекавшейся колючими волнами внутри его головы.

А ведь сегодняшний день совсем не сулил Великому логофету боли. Он должен был стать кульминацией той партии, которую Джаромо и Шето разыгрывали уже более двух лет, а на деле, куда большего срока. Ведь именно сегодня под их контроль должна была окончательно перейти армия. Вся армия. Не только Военная палата, или несколько мер, а каждое знамя и каждая тагма в государстве. Всë было готово к этому. Выигранная война, завершившаяся первым со времен падения Ардишей завоеванием. Пышное триумфальное шествие войск по городу, переросшее во всенародное празднование не прекращавшееся несколько дней. Щедрые дары, которыми заваливались нужные люди. И, конечно же, отставка Эйна Айтариша.

Даже знамение перед началом собрания и то было более чем благоприятным. Когда жрецы открыли ворота Синклита и совершили ритуальное жертвоприношение, моля богов благословить старейшин мудростью, к алтарю с забитым белым быком спустился красноперый орел, символ самого Мифилая, чтобы поклевать мяса.

Само собой, столь редкая в этих краях птица была дрессированной и содержалась как раз для таких случаев. Ведь весьма богатый жизненный опыт Великого логофета неизменно подтверждал одну простую истину: благие знамения необходимо творить самостоятельно.

Хотя досадный инцидент с Кардришем на пиру несколько спутал планы, за минувшее шестидневье Джаромо и Шето приложили все усилия, чтобы об этой истории лишний раз не вспоминали. Различные дары, земли в новой провинции и несколько почетных, хотя и не особенно важных постов, заглушили горькое послевкусие скандала у алатреев.

Поначалу события разворачивались именно так, как они и планировали. Синклит, под одобрительный гул и грохот подлокотников, провозгласил создание новой провинции Хавенкор. Даже ярые противники войны, которые все два года срывали снабжение и пополнение войск в диких землях, желая любой ценой погубить ненавистных им Тайвишей, теперь рвали глотки в поддержку победы и завоеваний, соглашаясь на все пункты представленного Синклиту плана. И на торговые привилегии с контрактами, и на раздачу земель и должностей, и на создание колоний и торговых контор, и на размещение тагм и постройку крепостей там, где этого желал род Тайвишей. Даже Эдо Тайвиша – старшего сын Басара и племянника Шето, старейшины без особого обсуждения утвердили эпархом новой провинции. Только пост стратига алатреи потребовали для себя. Но заранее готовый к такому исходу, Джаромо уже успел достичь взаимопонимания с наиболее вероятными кандидатами.

Казалось, что Лико Тайвиша получится провозгласить новым Верховным стратигом также легко и быстро. Его кандидатуру выставил на голосование предстоятель алетолатов Лисар Утериш, а вещатель Амолла Кайсавиш выступил с долгой и пронзительной речью, расхваливая подвиги и достоинства юного Тайвиша так, будто он был самим Мифилаем, воплотившимся в человеческом обличье. И хотя он явно перебарщивал с лестью, желая отблагодарить своих покровителей не то за полученные земли на северном берегу Сэвигреи, не то за назначение сына на пост казначея новой провинции, речи господина Кайсавиша оказывали самое благоприятное влияние на Синклит. И слушая их, и лицезрев спокойные и расслабленные лица высшей власти, Джаромо даже замечтался, что провозглашение Лико вот-вот завершиться, минуя новый этап торгов, интриг и обещаний.

И все к этому шло, пока со своего места не поднялся Сардо Циведиш.

Спустившись вниз, он встал напротив молодого Тайвиша, одетого в парадный красный доспех, и, словно и не замечая его, устроил настоящие судилище. Нет, он не пытался поставить под сомнения его завоевания или таланты воина и полководца. Он признавал их и даже хвалил, но каждое его слово, каждый новый пассаж, подводили слушателей к очень простой мысли – Лико Тайвиш слишком горяч и молод, слишком не сдержан и яростен, чтобы доверить ему все войска в государстве.

– Старейшины, мы с вами стали современниками великого деяния. Триумфа мужества, смелости и доблести. Тридцать тысяч воинов, вопреки всему, вопреки даже нам самим, что к своему великому стыду по трусости и неверию раз за разом отказывали им в руке помощи, сокрушили нашего старинного врага. Пройдя сквозь горнило двухлетней войны, они покорили пять враждебных племен, и привели их под длань нашего правления. И я поступил бы бесчестно, если бы перед глазами богов и людей не признал, что без выдающихся талантов стратига Лико Тайвиша, мы могли и не узнать вкуса этой победы. Наши солдаты могли увязнуть в тех диких лесах, скованные бесконечными битвами, стычками и осадами на многие годы. Или могли