Масонство, культура и русская история. Историко-критические очерки - Острецов Виктор Митрофанович

Упомянутый Нольде, кадет и масон, автор, кстати, акта отречения вел. кн. Михаила Александровича, называл своим сослуживцам дату переворота в ноябре 1916 г. — через три месяца (кн.1, с.210). После речи Милюкова 1 ноября 1916 г. «о государе говорили как о покойнике, и в этот момент в нашем ведомстве, в этом пока что тесном кругу наиболее близких к министру чиновников, монархия уже не существовала», (там же. с.210) Причем вопрос о близком перевороте обсуждался в приемной Штюрмера, министра иностранных дел и премьер-министра. Правда, в его отсутствии.

Генерал Спиридович пишет: Царь верил и, так далее, в благородство Думы. (см. ниже) Верил ... Но своим безволием буквально провоцировал людей на бунт: что толку от власти, которую никто не видит и не чувствует. Которая только место зря занимает. Именно такие мысли все чаще и чаше высказывались повсюду. Люди, даже многие кадеты, были бы рады проявлению твердости и суровости со стороны Царя. Но оттуда, от престола Царского давно не было слышно ни одного звука. Царь как бы исчез с политического и общественного горизонта.

Имел ли Николай II сообщение с мест, имел ли связь с простым народом, доходили ли до Него сообщения о событиях в стране и настроении простых людей. Этот вопрос важен потому, что некоторые исследователи, чтобы объяснить пассивность Государя, и тем укрепить в сознании читателя мифический образ одинокого героя, окруженного злодеями, уверяют нас, что Его, Царя, блокировали со всех сторон гнусные заговорщики и до Него не доходили сведения о происходящем. Вот если бы доходили, тогда ...! Но, во-первых, мы уже видели, что записки правых (см. Спиридович) и доходили и читались Государем и на них стоят Его резолюции. До Царя доходили и резкие телеграммы Тихановича-Савицкого. Некоторые мы привели в тексте выше. (см. Правые в 1915 — феврале 1917. По проиллюстрированным Департаментом полиции письмам. Публикация Ю.И. Кирьянова. — Минувшее т.14). Не говорим о том, что в декабре 1916 г. Н.Н. Тиханович-Савицкий получил аудиенцию у Государыни и все наболевшее выложил Ей без церемоний.

Что касается свидетельства Михайловского, то он пишет, что Царю постоянно поступали письма от отделов «Союза Русского Народа», «Союза Михаила Архангела» или просто от «православных русских людей» такого-то губернского города за подписью или одного лица или нескольких, при этом «про кадетов иначе не говорилось, как жидомасоны, из кадетских имен чаще всего указывалось на Милюкова, Винавера и Родичева». Земгор и Военно-промышленный комитет назывались исключительно, как «главный штаб жидомасонской смуты». С 1916 года такие записки все чаще стали приходить Государю. Из канцелярии дворцовой эти письма поступали в канцелярию Совета министров, там их размножали по числу министров и затем с грифом «секретно» раздавали министрам. Такая судьба ждала записки, носившие общеполитический характер. Эти записки министры часто не возвращали и уносили с собой и они оседали в архивах министерств. Михайловский запомнил одну такую записку, поступившую в декабре 1916 года и в которой назывались и сроки, и исполнители готовящегося переворота (кн. 1, с.80).

На этих записках стояли пометки Царя, вроде «совершенно верно», «да», «правильно», «я тоже так думаю», «решительность — самое лучшее средство», «недопустимо» и т.д. Иногда же эти пометки носили характер более обширных сентенций.

У заговорщиков, собственно говоря, не было никакого резона окружать Царя плотной стеной, втягивая почтовое ведомство и Дворцовую канцелярию в свои планы. Государь просто не собирался особенно сопротивляться и только ждал толчка, чтобы стать частным человеком и наконец зажить нормальной жизнью простого обывателя где-нибудь в Крыму, в каком-нибудь дворце, скажем, Ливадии, о чем Он потом и просил Керенского, после своего ареста.

д) К характеристике Царя и отношений к нему петербургской бюрократии.

По словам Михайловского «высшая петербургская бюрократия ненавидела (Государя) не менее, чем самые ожесточенные революционеры». Ненавидела по вполне определенным причинам, а именно за Его «маккиавеллизм», за «малодушную жестокость в отношении своих ближайших сотрудников и неверность в личных отношениях» (кн.1. с.180). Государь легко «сдавал» самых верных своих сотрудников на растерзание их политических врагов, и на него нельзя было положиться. Утром, принимая кого-либо из министров, Он милостиво и внимательно его выслушивал, выражал удовольствие результатами его деятельности и тот довольный ехал домой, а там его уже ждало уведомление от Государя, которого он только что видел, об увольнении от должности. С выражением, понятно, благодарности. И это было не самым еще неприятным сюрпризом. Иногда, министр узнавал о своем увольнении только из газет, будучи в отпуске и отдыхая спокойно где-нибудь в Финляндии и строя рабочие планы на будущее. Так случилось с министром иностранных дел Сазоновым. О слабодушии и неверности Государя знали все чиновники. Не надо думать, что бюрократия в данном случае реагировала отрицательно только потому, что она была кадетской по духу. Любой человек был бы оскорблен таким отношением к нему. И как там ни рассуждай, но в данном случае такое поведение Государя было просто оскорбительно для Его сотрудников и они совершенно правильно, как бы любой из нас, видели в таком поведении Царя проявление неуважения и презрения к себе. Те, кто уважает себя, не станет и себя так вести с подчиненными. Не только кадетствующие чиновники отрицательно относились к «малодушной жестокости» и неверности Государя к своим сотрудникам. Один из немногих правых министров С.В. Рухлов говорил другому своему коллеге (в 1910 г.) министру Шварцу тоже далеко не левых взглядов: «Боже Вас сохрани хоть в чем-либо положиться хотя бы на одну секунду на Государя: никогда и ни в чем Он поддержать не может.» (Шварц А.Н. Моя переписка со Столыпиным. Мои воспоминания о Государе. М. 1994, с.66). Такого же мнения был и генерал А.А. Киреев, человек самых что ни на есть черносотенных взглядов, писатель, публицист. При Александре III была та же бюрократия, с теми же взглядами, что и при предшественнике Его, либеральном Его батюшке Александре II. Но при твердом характере этого Государя, при ясном национальном взгляде на вещи эта бюрократическая машина становится если не правой, то правеет на глазах и с радостью, что важно, чувствуя хозяйскую руку. Именно этой руки, этой ясной государственной и национальной идеи не было у Николая II, а слабоволие и неверность к сотрудникам лишает любого начальника поддержки подчиненных.

Все это необходимо себе представлять, чтобы не быть слишком строгим к тем людям, которые видели всю бесплодность усилий сохранять верность неверному Господину, готовому в любой момент предать своих близких соратников, и не проявлявшего верности государственному долгу бороться за отечество с его врагами. В такой ситуации чиновник, служащий, любой инженер вынужден был позаботиться о будущем своей семьи сам и выбрать стан противников Царя, видя, что тот и не хочет бороться за престол и отчизну. Психология подобного рода присуща любому человеку. Верность миллионов русских людей трону и алтарю была отторгнута не только кадетствующими петербургскими чиновниками, но Самим Императором и Самодержцем Всероссийским. В этом смысле характерно мнение о Николае II известного писателя — публициста, убежденного монархиста Льва Тихомирова. Надо понять, как больно и грустно было этим людям, монархистам, как Лев Тихомиров или архиепископ Никон Рождественский, смотреть на это безволие Верховной власти, на эти бесконечные поклоны Самодержца Всероссийского еврейско-масонской «общественности». Смотреть, как из казенного сундука уходят сотни миллионов рублей на финансирование этой «общественности». Сегодня нам эта картина до боли знакома.

X. Мосолов А.А. При Дворе последнего Императора. (М. 1992 г.)

К характеристике Императрицы Александры Федоровны.

Мать Николая II Мария Федоровна говорила автору мемуаров, начальнику канцелярии Министерства Двора А.А. Мосолову: