Личности в истории - Сборник статей

Я – эти тени, что тасует случай,

А нарекает старая тоска. С их помощью, слепой, полуразбитый,

Я все точу несокрушимый стих,

Чтоб (как завещано) найти спасенье.

«Создатель»

Стремление найти себя настоящего, ответить на вопрос «Кто я?» не оставляло Борхеса – он искал свое настоящее лицо в бесконечном мире культуры. Перечень тем, которые он затрагивает в своих рассказах, эссе, поэзии, просто поражает: Борхес пишет о буддизме и каббале, апокрифических евангелиях и средневековых мистиках, китайской Книге перемен и истории ангелов. Глубина его познаний в истории литературы и философии удивительна. Его волнуют проблема времени, доказательства бытия Бога, парадоксы Зенона, всемирная история, проблема свободы воли. Борхес отлично знал античную, китайскую, японскую, ближневосточную мифологию, арабские сказки, исландские саги. Список произведений, которые он цитирует, невероятно велик, причем наряду с признанными авторами у Борхеса можно найти и никому не известные имена. А сбившиеся с ног в поисках подлинников исследователи творчества Борхеса до сих пор не знают, существовали ли эти авторы вообще, или они просто плод его воображения.

Все творчество Борхеса напоминает лабиринт – еще один из его любимых символов. Вымысел, алогичность, кажущаяся непонятность его рассказов действуют как дзен-буддийские притчи – выбивают из повседневности и заставляют задуматься о важных вопросах. Лабиринт произведений Борхеса приводит читателя к лабиринту своей собственной души. Тесей в рассказе «Дом Астерия», когда добирается до центра лабиринта, с удивлением узнает, что минотавр давно ждет его и мечтает, чтоб он его освободил.

В произведениях Борхеса редко встречается любовь, но часто – смерть. И он в этом ничуть не изменяет своему аргентинскому происхождению – ведь в смерти страсти не меньше, чем в любви. Смерть придает жизни ценность, а телесное бессмертие – не дар, а наказание богов. В этом убеждается герой рассказа «Бессмертный»: люди, которые живут на земле бесконечно долго, теряют способность к состраданию, становятся равнодушными ко всему и больше всего – к страданиям других. Они теряют память и вкус жизни. Каждый поступок смертного неповторим и необратим, человек смертный отвечает за него и за все его последствия. У «бессмертных» же, наоборот, все поступки однообразны – они уже были когда-то совершены в вечности и обязательно еще повторятся.

Борхес ищет другого бессмертия. Проблеск этого настоящего бессмертия мы чувствуем, например, в рассказе «Алеф», когда его герой созерцает одновременно всю Вселенную, и среди прочего – все зеркала планеты, ни одно из которых его не отображает… Зеркала часто встречаются на страницах рассказов Борхеса – они бесконечно умножают мир, создают его копии, копии копий, и так до бесконечности. За этой бесконечностью трудно разглядеть самого себя, найти себя настоящего. И вот это долгожданное мгновение – когда бесконечность собрана в одной точке, когда нет отражений, когда можно остановиться, ни о чем не думать и просто БЫТЬ. Это бессмертие не подвластно ни времени, ни пространству.

Герой другого рассказа, «Тайное чудо», в ночь перед расстрелом просит у Бога еще год, чтобы закончить свою драму. И в то самое мгновение, когда он уже должен умереть, все замирает. Минута превращается в год, Хладик заканчивает свою драму и только потом умирает. Эта вечная загадка времени всегда интересовала Борхеса: мы подвластны времени, текучи, и все же в нас есть нечто вечное, за что можно ухватиться и спастись.

Для Борхеса это спасение, конечно же, в творчестве: «Писатель – или любой человек – должен воспринимать случившееся с ним как орудие; все, что ни выпадает ему, может послужить его цели, и в случае с художником это еще ощутимее. Все, что ни происходит с ним: унижения, обиды, неудачи – все дается ему как глина, как материал для его искусства, который должен быть использован… Это дается нам, чтобы мы преобразились, чтобы из бедственных обстоятельств собственной жизни создали нечто вечное.» («Семь вечеров»).

Борхес никогда не искал славы, и она настигла его неожиданно. Начиная с 1940-х годов (ему было тогда сорок) его произведения начинают переводить на другие языки. В 1944 году он получает почетную премию Аргентинского общества писателей, в 1956-м – государственную премию по литературе. А начиная с 1960-х Борхес ежегодно путешествует по странам Европы, США и Латинской Америки с лекциям и выступлениями, получает невиданное количество всевозможных премий, избирается почетным доктором лучших университетов мира.

В это же время он встречает Марию Кодаму, которая стала его верным другом и помощником. Последние двадцать лет жизни Борхеса она сопровождала его в путешествиях, записывала его произведения, помогала в переписке, а за два месяца до его смерти в 1986 году они поженились…

В течение всей жизни Борхес постоянно пытался взглянуть на себя со стороны, чтобы понять, кто же он на самом деле. Он многократный герой своих собственных рассказов: «Мне суждено остаться Борхесом, а не мной (если я вообще есть), но я куда реже узнаю себя в его книгах, чем во многих других или в самозабвенных переборах гитары.» («Борхес и я»).

В этих строках – невероятная скромность. Человек не должен мнить о себе больше, чем он есть, – ведь мы все «выдуманы» кем-то, считает Борхес. Нас смущает, говорит он, что персонажи Дон Кихота во второй части романа читают первую его часть, а Гамлет разыгрывает трагедию, похожую на свою жизнь. Эти пассажи внушают нам, что «если вымышленные персонажи могут быть читателями или зрителями, то мы, по отношению к ним читатели или зрители, тоже, возможно, вымышлены» («Скрытая магия в «Дон Кихоте»»)

Эта идея, а также идея о том, что весь мир – это гигантский текст (или библиотека, как мы уже знаем), который нужно суметь прочитать, что этот текст имеет столько смыслов, сколько читателей, – предвосхищают постмодернизм еще до его появления в Европе. Ничего нового создать невозможно – все уже придумано: «Историй всего четыре. И сколько бы времени нам ни осталось, мы будем пересказывать их – в том или ином виде» («Четыре цикла»). Но важно научиться понимать, интерпретировать тексты, извлекать смыслы.

И Борхес ищет и вновь оживляет на своих страницах многочисленные образы культуры – так же, как его Парацельс воссоздает из пепла цветок в рассказе «Роза Парацельса». И вопрос здесь совсем не в том, можно ли вернуть к жизни сгоревшую розу. Это процесс, который происходит в душе человека, – возвращения к смыслам, ценностям. Для Борхеса, вероятно, таким возвращением были его рассказы. Нам остается читать, но, читая, мы создаем новые смыслы, новые интерпретации, а значит, становимся отчасти творцами.