Фантастические тетради - Ирина Ванка

— О какой истории?

— Не дури мозги, — начал сердиться Гренс, — ты достаточно часто там вертишься, чтобы знать, для каких таких целей ему понадобился Альберт?

— Он не может пригласить его в гости на каникулы?

— Ты учишься, сынок?

Альба отрицательно помотал головой, а Голли осторожно наступил ему на ногу под столом.

— Он собирался меня лечить.

— Как, лечить? Ты болен?

Голли еще раз наступил Альбе на ногу.

— Говорил я ему, — воскликнул Гренс, — что добром не кончится! Сто раз говорил! Ему всегда было наплевать! Даже на собственного ребенка! Позволил сделать из себя получеловека и после этого рассчитывает иметь здоровых детей… А мать? — обратился он к Альбе. — Твою мать, кажется, зовут Наташей?

Альба кивнул.

— Я немного был знаком с ней. Хорошая девочка… самостоятельная. И она воспитывала тебя одна все эти годы? А проклятые папаши только сейчас соизволили поинтересоваться твоим здоровьем?

— Дядя Феликс не знал о его существовании, — вступился Голли.

— Ерунда это! — отрезал Гренс и поднялся со стула. — Он не мог не знать. Твой дядя Феликс большой проходимец, но не идиот! Может быть, он не хотел знать… так это совсем другое дело. Так что у тебя болит, мальчик мой? — склонился он над Альбой.

— Отец, перестань, — не унимался Голл, — твои настойки ему не помогут.

— Дай ему сказать. Здесь я решаю, что поможет, а что не поможет.

На кухне воцарилась нехорошая пауза, которую никто из трех заинтересованных сторон долго не решался нарушить.

— Ты хоть диагноз свой помнишь?

— Помню, — сознался Альба, — провалы памяти… Амнезия.

Голли схватился за голову. Наступать на ноги под столом было бесполезно. Старший Гренс уже сорвался с тормозов и пустился отмерять шаги от стены до стены на полный размах штанин, сшибая попавшиеся под ноги табуретки.

— Вот что значит… — воскликнул он с нескрываемым пафосом, — наследственность!!! Не знаю, кто именно из этой троицы твой отец, похоже, все они постарались… Но что касается амнезии — вне всякого сомнения, это тебе подарок от папы Феликса! А ты будь спокоен, — похлопал он по плечу Голли, — они его вылечат. Так вылечат!.. Он вспомнит и то, чего не было. Даже не вздумай, — грозил он пальцем, — ни за что не позволяй это делать. Биоников близко к нему не подпускай, а станут обижать, веди его сюда. Ты хорошо запомнил дорогу, Альберт? Я знаю, что у них на уме. Ничего хорошего там нет! Ничему хорошему там взяться неоткуда… и в перспективе не предусмотрено. Так что ты мне рассказывал об этих дурацких проектах? — Гренс угрожающе застыл за спиной Голли.

— Не помню.

— Вот как… И ты туда же. А еще говорят, амнезия не заразна. Уж тебя-то, сынок, я точно вылечу. — Он решительно направился в кабинет, где находилась его бесценная библиотека. Доступ к ней был категорически запрещен всем без исключения, — так решил Гренс с первого дня ее основания и с тех пор ни разу не изменил этой идее фикс. Казалось, он предпочел бы еще раз наложить на себя руки и завещать наследие всему разумному космосу, чем позволить частицам этого космоса при его жизни шарить по заповедным полкам. Библиотека занимала половину стены и состояла в основном из дневников и рукописей. Часть из них являлась откровением самого Гренса. Все остальное было им нажито, приобретено, украдено и строго-настрого засекречено, все без разбора: начиная с детских воспоминаний Андрюши Короеда (который с некоторых пор стал существовать для него в третьем лице) и кончая фрагментами архива ранних (а также поздних) акрусианских цивилизаций. Только за время своего пребывания в заповеднике Гренс умудрился извести десяток самошитых тетрадей, больше похожих на фотоальбомы из толстой невыбеленной бумаги. Причем почерк его, ввиду вынужденной экономии писчих ресурсов, можно было разобрать только с лупой. С этой же лупой Гренс и трудился над продолжением своих исторических мемуаров всякий раз, когда отдыхал от грубой работы по хозяйству, если руки не тряслись после топора или пилы. Короче говоря, всякий раз, когда был способен с первой попытки попасть пером в узкую шейку чернильницы, — других критериев работоспособности для Гренса не существовало.

Он выудил из архива объемную рукопись в кожаном переплете, туго зашнурованную со всех сторон тонкими ремешками, которые были вымочены клейким сиропом в расчете на то, чтобы нынешнее поколение любопытных не имело даже соблазна… Минут десять, чертыхаясь и отплевываясь, он расшнуровывал эту сокровищницу мысли, а затем, с хрустом развернув желтые листы, принялся бережно их перекладывать.

— Это шел первый год нашего поселения. Да? Да. Первая пятница апреля. Я прекрасно помню тот день, когда спустился за тобой в павильон, и что я там увидел? Ах, что я там увидел! Всю аритаборскую шайку! Ты, маленький засранец, был с ними и хвастал, что понимаешь все, о чем они говорят. Так о чем они говорили?

— Не знаю.

— Я знал, что когда-нибудь ты станешь большим засранцем, поэтому записал дословно все, что от тебя услышал. — Гренс постучал пальцем по странице и занес над ней лупу. — Ты говорил так: если экспертиза не выявит аномалий, мальчика забирать с Земли не будут. А если аномалии будут слишком опасны — будут делать экспериментальную лабораторию. Что это за эксперименты на живом человеке?

— Отец, это совсем не то!

Гренс хлопнул ладонью по столу, так что лязгнула посуда, а у Альбы зазвенело в ушах.

— Никаких экспериментов над человечеством, пока я жив! Только через мой труп! Ты сейчас же отправишься вниз, в их крысиные норы, и объяснишь, что, если они немедленно не откажутся от этой бредовой затеи, дело будут иметь со мной. А дяде Феликсу передашь, что, если он еще раз захочет увидеть Альберта, ему придется ответить на все мои вопросы, а я подумаю… и погляжу в его бессовестные глаза. А пока… — он погладил Альбу шершавой ладонью по волосам, — поживешь у меня. Я сам тебя полечу. Своими человеческими способами. Ты ведь человек. Не забывай об этом, в какую бы авантюру тебя ни втянули. Ты прежде всего человек!

— Не думаю… — пробормотал Альба.

— Что? — не расслышал Гренс, а Голли не удалось дотянуться до него ботинком, поскольку обе ноги Альберта были предусмотрительно спрятаны под табурет.

— Я говорю, не думаю, что это можно вылечить совсем. Врачи говорят, можно препятствовать развитию болезни. Например, рисование избавляет от навязчивых галлюцинаций, а стихосочинительство — от навязчивых идей…

Гренс от восторга хлопнул в ладоши и так расчувствовался, что стиснул Альбу в своих отцовских объятиях: