Рождение новой России - Владимир Мавродин

На Рождественском заводе все работные люди были уверены в том, что «Третий император» приказал «заводы все запечатать». На Аннинском казенном заводе крестьяне-пугачевцы Тарасов и Кухтин говорили им, что «заводы все постановятца и вы работать не станете-де, и будет вам вольность».

Вместе с тем следует отметить, что работа плечом к плечу, под одной крышей, повседневная борьба с заводским начальством за свои права, организующая роль самих заводских работ делали горнозаводских рабочих наиболее стойкой частью войска восставших. Оренбургская секретная комиссия сообщала императрице: «Что касается до заводских крестьян, то они были всех прочих крестьян к самозванцу усерднее, потому что им от него также вольность обещана, тож и уничтожение всех заводов, кои они ненавидят в рассуждении тягости работ и дальних переездов».

В своих манифестах Пугачев обращался и к «рядовым и чиновным солдатам регулярной команды», справедливо видя в них представителей трудового люда, обещал им денежное и хлебное жалованье, чины и «первые выгоды… в государстве».

Трудовому населению России — независимо от национальности и вероисповедания — Пугачев обещал волю и землю, ко многим его слоям он обращался с особыми указами, учитывая в какой-то мере конкретные нужды, национальные особенности, специфические формы хозяйственной жизни и т. п. Лозунги Пугачева были более четкими и зрелыми, чем у Болотникова, Разина, Булавина.

В своей классовой борьбе крестьянство стремилось «смести до основания и казенную церковь, и помещиков, и помещичье правительство, уничтожить все старые формы и распорядки землевладения, расчистить землю, создать на место полицейски-классового государства общежитие свободных и равноправных мелких крестьян…»[67].

В пугачевских манифестах отразилось стремление трудового народа стать полным собственником того, что обрабатывалось его трудом. Жалуя тружеников землями и лесами, лугами и реками, озерами и степями, Пугачев обещал им «спокойную в свете жизнь», «общий покой» без какого бы то ни было «отягощения».

Крестьянская война 1773–1775 гг. являлась гражданской войной. Это определение базируется на определении, данном В. И. Лениным крестьянской войне в Германии. Он подчеркивал: «Эти гражданские войны проходят через всю историю существования классового общества… Вы все знаете примеры подобных многократных восстаний крестьян против помещиков-крепостников и в России»[68]. Восстание Пугачева и являлось такой гражданской войной крестьян против помещиков-крепостников в феодальной России.

Говоря о классовой борьбе крестьянства в России XVIII столетия, Ф. Энгельс отчетливо разграничивал «бесчисленные разрозненные крестьянские восстания» против дворян и отдельных чиновников и «последнее крупное крестьянское восстание при Екатерине II»[69], как назвал он Крестьянскую войну под предводительством Пугачева.

В процессе развития Крестьянской войны 1773–1775 гг. шла борьба не за уступки крестьянам со стороны феодалов, а за ликвидацию крепостнической системы в масштабе всей страны. Везде, где действовали восставшие, не оставалось ни одного помещика, чиновника или офицера. Некоторые офицеры сохраняли свою жизнь только потому, что «присягали Петру Федоровичу» — Пугачеву.

Крестьянская война, как война гражданская, является борьбой за власть, хотя власть эта представлялась восставшим в привычной для того времени форме — монархии. Борьба шла не против монархии, а за нее, но во главе со своим «хорошим», «мужицким» царем, что было типичным проявлением наивного монархизма.

Крестьянская война под предводительством Пугачева была именно такой борьбой за власть в России. Ни о каких переговорах между восставшими и правительственным лагерем крепостников не могло быть и речи. Восставшие создавали свои центральные органы власти и органы власти на местах везде, где проходила Крестьянская война.

Общенациональный характер Крестьянской войне 1773–1775 гг. придавала не только и не столько территория, ею охваченная, — а охватила война Поволжье, Яик, Прикамье, Урал и Зауралье, — сколько стремление восставших ликвидировать феодальную систему по всей стране.

Что же касается государственного устройства России после победы восставших, то манифесты Пугачева содержат очень туманные предположения на этот счет. Будущее России представлялось Пугачеву в виде какого-то идеального казацкого государства, где все население стало бы казаками. В этом вольном казацком государстве — социальном идеале казачества, крестьянства, работных людей и др. — не должно быть ни неправедного суда, ни продажных взяточников-судей. Не будет ни подушных, ни других податей, не будет ненавистного рекрутского набора.

Как при таких порядках может существовать подобное государство? Пугачев весьма неопределенно отвечал на этот вопрос. Он считал, что средства найдутся, ибо «казна сама собой довольствоватца может». Как это будет происходить, откуда будут браться деньги, оставалось неизвестным. Что касается войска, то на смену рекрутам придут добровольцы («вольно желающие»), как приходили они в Берду и Чесноковку, в войска Пугачева, Зарубина-Чики, в отряды Белобородова и Салавата Юлаева. Конечно, достичь этого возможно лишь тогда, когда «каждый восчувствует прописанную вольность и свободу», т. е. сознательно отнесется к своей обязанности с оружием в руках защищать свои социальные идеалы. Государственная монополия, в частности на соль, должна быть ликвидирована, и установится свободная торговля — «вези кто куда хочет». Таким представляли себе восставшие грядущее «мужицкое царство» во главе с «хорошим царем» — «Петром III».

Смутные мечты, выражавшие заветные чаяния крестьянства о равенстве и справедливости, о воле и свободном труде, нашли отражение в пугачевских манифестах и указах, в обращениях его полковников и атаманов, в фольклоре. В них говорилось о «равных» для всех «пожалованиях», о нетерпимости «худых дел», о помощи всем «заблудившимся» и «изнурительным», «нуждным» и «печальным». Все равны: «рядовые казаки», «деревенские старики», «малые и большие», «обыватели», «регулярные солдаты, рядовые и чиновные», «все находившиеся прежде в крестьянстве и в подданстве помещиков», «содержащиеся в тюрьмах и у прочих хозяев имеющиеся в невольности люди» и «прочия все» — «вся чернь бедная». А сам Пугачев — «больших и меньших в одном классе почитатель, скудных обогатейших государь и милостивый царь». Все равны, все дети «Третьего императора», «как россияне, так и иноверные… вровне»: «мухаметанцы и калмыки», «киргисцы» (казахи) и башкиры, татары, мещеряки и «поселенные на Волге саксоны», все «народы разного звания».

В ходе Крестьянской войны 1773–1775 гг., как, впрочем, и в других случаях острых классовых столкновений в крепостной России, крестьяне выступали с идеей равенства, уравнительности. В. И. Ленин отмечал: «При борьбе крестьян с крепостниками-помещиками самым сильным идейным импульсом в борьбе за землю является идея равенства, — и самым полным устранением всех и всяких остатков крепостничества является создание равенства между мелкими производителями»[70]. Что же представляет собой этот идейный импульс борющегося крестьянства? В силу того, что «крестьянское хозяйство, свободное от всяких средневековых стеснений… не реакционно, а прогрессивно»[71], то и «идея равенства — самая революционная идея в борьбе с старым порядком абсолютизма вообще — и с старым крепостническим, крупнопоместным землевладением в особенности» — «законна и прогрессивна у мелкого буржуа-крестьянина, поскольку она выражает борьбу с неравенством феодальным, крепостническим»[72]. В. И. Ленин подчеркивал, что «крестьянские идеи об уравнительности — реакционные и утопичные с точки зрения социализма — революционны с точки зрения буржуазного демократизма»[73].

Стремясь к новым формам общежития, крестьянство «относилось очень бессознательно, патриархально, по-юродивому, к тому, каково должно быть это общежитие, какой борьбой надо завоевать себе свободу, какие руководители могут быть у него в этой борьбе…»[74]. В. И. Ленин писал: «…века крепостного гнета и десятилетия форсированного пореформенного разорения накопили горы ненависти, злобы и отчаянной решимости» у русских крестьян, но в то же самое время «вся прошлая жизнь крестьянства научила его ненавидеть барина и чиновника, но не научила и не могла научить, где искать ответа на все эти вопросы»[75]. Политическое сознание у крестьян в те времена отсутствовало. И В. И. Ленин это подчеркивает, указывая на то, что в эпоху крепостничества крестьяне в России не были способны «ни на что, кроме раздробленных, единичных восстаний, скорее даже «бунтов», не освещенных никаким политическим сознанием…»[76].