Царица Пальмиры - Бертрис Смолл

Аврелиан весело усмехнулся при виде ее растерянности.

— Что такое, богиня? Неужели ты никогда не делала этого со своим мужем или любовником? Прикоснись же ко мне, Зенобия! Разве тебе не нравится, когда я прикасаюсь к тебе?

Она неуверенно протянула руку и положила ему на грудь. Он затаил дыхание. Она начала неторопливо исследовать кончиками пальцев его мускулы, его мягкую кожу. Потом вздохнула.

Ее прикосновения неистово воспламеняли его, однако он держал свои чувства под контролем, наблюдая за ней из-под чуть приоткрытых век. Она еще не возбудилась, но была любопытна и Немного испугана. Протянув руку, он стал ласкать одну из ее дивных грудей, водя пальцем вокруг ее чувствительного соска, чтобы приободрить ее.

— Ты так прекрасна! — приговаривал он. — Так необыкновенно, необыкновенно прекрасна, Зенобия!

Он почувствовал, что она немного расслабилась. Зенобия переменила позу, наклонилась вперед и легко прикоснулась к его груди своими грудями, прижала свои ставшие твердыми соски к его соскам и стала тереться о них возбуждающими движениями. Вытянув руки, он нежно охватил ее ягодицы и притянул ее ближе к себе. Он ласкал и гладил ее, начиная раздувать тлеющие углы ее желания.

— О да, богиня! — шептал он ей на ухо, и она задрожала, когда его теплое дыхание коснулось ее.

Он так мягок, так добр, думала она. Единственное, чего он хочет, — это любить ее и чтобы она тоже любила его в ответ. Но это не значит, что она должна доверять ему. Она больше никогда не сможет по-настоящему доверять ни одному мужчине. Но он готов избавить ее от страданий в обмен на ее привязанность. В действительности она не любит его, но она может притворяться. Единственное, что ей нужно делать, — это перестать сопротивляться, расслабиться и наслаждаться его любовью, заставить его поверить, что она любит его. Ее упрямая гордость привела ее к этому, размышляла она, и ей уже надоело причинять ему боль!

Она ощутила его член, твердый, прижимающийся к ней. Казалось, он жил своей собственной, отдельной жизнью. Зенобия сделала движение, осторожно приподнялась, взяла его в свою руку и ввела в свое нежное лоно. Удивленный ее неожиданной смелостью, он громко судорожно вздохнул от восторга. Потом он обхватил ее обеими руками, перевернул и сел сверху. Он начал медленно проникать в ее тело, а потом так же медленно вышел. Так он проделал несколько раз, пока ее тело не затрепетало в восторге оргазма. С каждым движением его мощное орудие, казалось, проникало все глубже, и она стонала от неослабевающего наслаждения, напрягаясь, чтобы достичь еще больших высот, и наконец начала падать в ливне звезд, а его тело соединилось с ее телом в завершающем движении.

Ужасающее напряжение и страдание покинули ее тело, и Зенобия забылась в мирном сне. Рядом с ней император размышлял о событиях последних нескольких минут. Она так нежна, так абсолютно и невероятно нежна, отдаваясь ему! Он всегда мечтал, чтобы она была с ним именно такой, и вот наконец боги ответили на его молитвы! Он знал, что она не сломлена, но верил — теперь она принадлежит ему. Ему не надо опасаться других мужчин, даже Марка Александра Бритайна. Аврелиан заснул, и впервые с тех пор, как он взял себе Зенобию, он был уверен в ней.

Они проспали несколько долгих часов, и Зенобия проснулась первой. Она лежала неподвижно, вспоминая о недавней близости, о том, что произошло между ней и Аврелианом. На самом деле она ничего ему не обещала, и в то же время это было так. Но может ли она любить его? Нет! Это слово ясно пронеслось в ее мыслях. Она не может любить его! Он отнял у нее почти все, что было для нее дорого и свято. И все же она должна жить, чтобы отомстить. Кроме того, нужно защищать Мавию. Если она вдруг выкажет римскому императору презрение, после того, как он открылся ей, он, несомненно, убьет ее.

— О чем ты думаешь, Зенобия? — спросил он, и его голос разорвал тишину.

— О том, как добр ты был ко мне прошлой ночью, — ответила она.

— Я люблю тебя, — просто сказал он.

— Знаю, — ответила она, и он не стал требовать от нее большего.

На востоке еще было темно, но он сказал;

— Давай искупаемся!

— Рабы еще не встали! — запротестовала она.

— Мы разбудим их, — сказал он в ответ.

— Нет, — сказала она, — мы сами вымоем друг друга, римлянин. И она, обнаженная, поднялась с постели. Чуть-чуть повернувшись, она взглянула на него через плечо. Ее взгляд был возбуждающим, она протянула ему руку.

— Ну как, ты идешь?

Он почувствовал, как в нем растет желание, но подавил его И, взяв ее за руку, последовал за ней. В ванной, которая располагалась рядом со спальней Зенобии, стояла тишина. Масляные светильники мерцали и отбрасывали тени на украшенные фресками стены, изображающие обычные сцены преследования нимф сатирами и кентаврами. Она усмехнулась, и ему было приятно услышать теплый звук ее голоса. Аврелиан спросил:

— Что так забавляет тебя, любовь моя?

— Стены, римлянин! Росписи так тривиальны!

— Не следует ожидать чего-нибудь оригинального на вилле, находящейся в собственности государства, — поддразнил он ее.

— Я должна оставаться на этой вилле?

— Возможно, позже мы обсудим возможность переезда в другой дом, богиня. Но пока ты останешься здесь.

— Так же, как и ты, — ответила она и потянулась к фарфоровому кувшину с мягким мылом. Она набрала немного мыла и стала размазывать его по телу Аврелиана. Она работала медленно, ее руки описывали круги по его крепкому телу, растирая мыло в густой крем. Он начал испытывать восхитительное удовольствие от ее прикосновений и чуть не заснул, стоя в ванной. Она вывела его из мечтательного состояния, ополоснув несколькими кувшинами подогретой воды, и скомандовала:

— А теперь ступай отмокать в лохани с горячей водой, римлянин!

— А разве я не буду мыть тебя, богиня? — спросил он.

— Ты подхватишь простуду, стоя здесь, — возразила она.

— Я хочу помыть тебя! — сказал он, поставив точку в этом вопросе. Потом взял из кувшина мыло и начал подражать ее движениям. Повернув ее спиной к себе, он стал втирать мыло в кожу ее живота, потом двинулся вверх, к грудям, и обхватил эти нежные плоды ладонями, нежно обводя большими пальцами круги вокруг ее напрягшихся сосков. Она стояла очень спокойно, почти не дыша, пока его руки скользили по ее грациозным формам. Наконец, он ополоснул ее, и они вместе залезли в лохань с горячей водой.

— Что ты будешь делать здесь, в Риме? — спросил он.

— Вероятно, тебе следовало бы подумать об этом, прежде чем привозить меня сюда, — ответила она с улыбкой. — Однако, полагаю, я буду делать то же самое, что и все вновь прибывшие в этот город: осматривать достопримечательности, пытаться завести друзей.