Костры на берегах - Андрей Леонидович Никитин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Список поэтических заимствований оказался столь же велик. Исландцы перевели поэмы о падении Трои, переселении Энея в Италию и о прочих событиях древности, написанных в рыцарском духе Генрихом Вельдеком, Вольфрамом Эшенбахом и другими известными поэтами XII и XIII столетий. На северном наречии была составлена Трояборгская летопись, в которой излагались Гомер, Троюманнасага и сага о Гекторе. Культурная жизнь далекой Италии дала содержание саге о волшебнике Вергилии и о похождениях норманнов в Сицилии…
Мог ли я после такого перечня хотя бы на минуту допустить, что исландцами был не замечен перевод Орозия, содержавший рассказы о плавании их соотечественников — Оттара и Вульфстана? Такого быть просто не могло. Я нисколько не удивился бы, обнаружив, что кто-то из исландцев одного из них причислял к своим прямым предкам…
Именно в этой ситуации видел я причины того, что внимательный и осторожный летописец событий прошлого, каким был Снорри Стурлусон, встречая на своем пути «страну бьярмов», ограничивался самыми общими словами, К тому времени, как он начал собирать и записывать саги, то есть к началу XIII века, «страны бьярмов», как таковой, уже не существовало. Никто из живущих в Исландии, в Норвегии и в Швеции, где бывал Снорри, не мог сказать о ней ничего определенного. Сохранялась лишь смутная память, литературная традиция, подкрепленная стихами скальдов. А единственный достоверный документ, повествующий вроде бы о поездке Оттара к «беормам», не содержал никаких конкретных ориентиров, кроме четкого указания, что тот «поехал на север».
Иного объяснения у меня не было.
Сформулировав такой вывод, я даже вздохнул с облегчением. Наконец-то намечался выход из тупика, в который я забрел! «Путь на север», который никуда не вел, получал разумное объяснение, и о нем можно было не думать. Но вместе с тем у меня снова возникла надежда найти «страну бьярмов», о которой упоминали скальды, сопровождавшие туда конунгов. И если в тех немногих сагах, где упоминалась «страна бьярмов», оказывалось слишком много фантастики, с этим приходилось мириться, ибо выбирать было уже не из чего…
10
То, что фантастические саги остались бы в стороне, получилось непреднамеренно. Более достойными внимания казались мне саги родовые и исторические, тем более что существовали их переводы, снабженные комментариями, и посвященные им исследования. Фантастические, «лживые» саги были мне доступны только в переложениях и пересказах К. Ф. Тиандера. Как я уже говорил, в исландских сагах филолога интересовали только отдельные сюжеты, заимствованные из мировой литературы или европейского фольклора, получившие в дальнейшем специфическую скандинавскую окраску и развитие.
Если же учесть, что на Тиандера безусловное влияние оказала мифологическая школа, заставляющая видеть в персонажах малореального мира, с которыми встречается герой, олицетворение сил природы, старых языческих богов, а действие разворачивается в «царстве мертвых», то надежда обнаружить в его работе сколько-нибудь реальные географические приметы, сохраненные сагой, могла показаться напрасной.
Но иного выхода у меня не было. Кузнецов ничем помочь не мог. В своей работе о Биармии он приводил только те выдержки из текстов, где непосредственно упоминалась Биармия. Само содержание саг оставалась читателю неизвестным. Происходило так потому, что Кузнецов пользовался не текстами саг, которых было тогда опубликовано не слишком много, а сводом выдержек из них, напечатанным в середине прошлого века Рафном в Копенгагене в двух томах под интригующим названием «Русские древности». К выдержкам были приложены параллельные переводы на латынь, которыми и воспользовался для своей работы Кузнецов. Мне же нужны были переводы с подлинника, сохранявшие малозаметные, а то и просто исчезавшие при двойном переводе детали текста, те мелочи, «штампы», общие места, характерные для каждого сюжета, которые ведут исследователя сквозь чащу фантазий к источнику вымысла.
Как раз этого у Кузнецова и не было. Стараясь быть достаточно точным, он выбрал все, что содержалось в копенгагенском издании о Биармии, невольно оставив в стороне для меня самое важное — путь в эту страну.
Работа Тиандера в этом отношении оказалась более полезной. Немалую роль сыграла его научная добросовестность, выучка академической школы, которую редко встретишь в современных изданиях. Насколько слаб и поверхностен оказывался у него анализ исторический, настолько широк и многосторонен был анализ литературоведческий, правда, только в рамках школы, к которой он сам принадлежал. Тиандер не просто пересказывал саги, обращая внимание на интересующие его подробности, позволявшие связать и истолковать сюжеты и ситуации. В своем пересказе он старался сохранить всю терминологию саги, имена и прозвища действующих лиц, топонимы, яркие или непонятные для него реалии, приводя их обязательно в подлинном написании и, таким образом, восполняя в известной мере отсутствие оригинала.
Особенно ценно это было в отношении географических названий и имен героев. Тиандер не заменял, а лишь пояснял подлинное написание переводом, чтобы читателю было ясно, о ком именно или о чем идет речь, — правило, к сожалению, теперь почему-то совершенно оставленное переводчиками древней скандинавской литературы. Если же учесть, что тексты большинства саг и даже «Хеймскрингла» Снорри Стурлусона отсутствуют в наших центральных библиотеках, в том числе и в Библиотеке имени В. И. Ленина, то легко понять, с какими трудностями сталкивается исследователь, пытающийся разобраться в таком осовремененном и русифицированном переводе.
Надежда на добросовестность Тиандера была не напрасна. В отличие от неопределенного «пути на север» саг, упоминающих «страну бьярмов», я обнаружил приводимое Тиандером устойчивое сочетание — «і austrvegr», — которое можно было перевести как «на восточный путь».
Гиерлейф, герой Гальфсаги, испытывал денежные затруднения или, как говорил Панург у Ф. Рабле, «болел карманной чахоткой». Вступив на «восточный путь», он прибыл в «страну бьярмов» прямо в устье реки Вины, поднялся вверх по течению, как то сделал Одд Стрела, и ограбил курган, составленный из золотых и серебряных монет, перемешанных с землей. С небольшими вариациями Гиерлейф повторил подвиг Одда и Торира Собаки. Следуя во всем Одду, на обратном пути Гиерлейф попал в Финнмерк, где с ним произошли всякие чудесные приключения.
На «восточный путь» встает Гальфдан, сын Эйстейна, отправившийся в «страну бьярмов» из Альдейтьюборга, довольно известного города в сагах, который напрасно некоторые
