Неандертальский параллакс - Роберт Сойер

— Ты много рассказывала мне об этой стране, Соединённых Штатах, когда мы были в Филадельфии, — сказал Понтер. — Я знаю, как высоко американцы ценят демократию. Дай угадаю: США послали войска, чтобы принудить лидера Южного Вьетнама провести обещанные демократические выборы?

Мэри покачала головой.

— Нет, нет, США поддержали Юг в его нежелании проводить выборы.

— Но почему? Правительство Севера было коррумпировано?

— Нет, — сказала Мэри. — Нет, оно было достаточно честным и разумным — по крайней мере, до тех пор, пока обещанные выборы, к которым оно стремилось, не были отменены. Но там было коррумпированное правительство — на Юге.

Понтер озадаченно покачал головой.

— Но ты сказала, что американцы были на стороне Юга.

— Так и было. Видишь ли, правительство Юга было хоть и коррумпированное, но капиталистическое — оно принимало американскую экономическую систему. Правительство Севера было стояло на стороне коммунизма — экономической системы, принятой в Советском Союзе и Китае. Но северное правительство было популярнее, чем коррумпированное южное. Соединённые Штаты боялись, что если будут проведены свободные выборы, коммунисты получат власть над всем Вьетнамом, и это приведёт к тому, что под властью коммунистов окажутся и другие страны юго-восточного Галасоя.

— И поэтому туда отправились американские солдаты?

— Да.

— Чтобы умереть?

— Да, многие умерли. — Мэри помолчала. — Вот что я хотела, чтобы ты понял: как важны для нас принципы. Мы умираем, защищая идеологию, умираем в поддержку идеи. — Она указала на стену. — Эти люди, эти пятьдесят восемь тысяч человек, сражались за то, во что верили. Им сказали идти воевать, сказали идти спасать слабый народ от того, что считалось страшной коммунистической угрозой, и они сделали, как им сказали. Большинство из них были молоды — восемнадцать, девятнадцать, двадцать, двадцать один год. Многие впервые покинули дом.

— И теперь они мертвы.

Мэри кивнула.

— Но не забыты. Мы вспоминаем их здесь. — Она украдкой показала рукой вдоль стены. Охрана Понтера — теперь это были агенты ФБР, которых организовал Джок Кригер — не подпускали народ близко к нему, но стены невероятно длинны, и в отдалении кто-то стоял, прислонясь к чёрной поверхности. — Видишь вон того человека? — спросила Мэри. — У него листок бумаги и карандаш, и он переносит на бумагу отпечаток имени кого-то, кого он знал. Ему… ну, в общем, он выглядит на пятьдесят-шестьдесят, так ведь? Вполне возможно, он сам был во Вьетнаме. А имя, которое он копирует, возможно, принадлежит другу, который погиб там.

Понтер и Мэри молча смотрели, как человек заканчивает то, что делал. А потом он свернул листок, положил его в нагрудный карман и начал говорить.

Понтер недоумённо качнул головой. Потом указал на компаньон у себя на левом предплечье.

— Я думал, ваш народ не пользуется коммуникационными имплантами.

— Так и есть, — сказала Мэри.

— Но я не вижу у него никакого внешнего устройства — как вы его называете? — сотового телефона.

— Его нет, — тихо сказала Мэри.

— Но с кем он тогда говорит?

Мери слегка пожала плечами.

— Со товарищем, которого потерял.

— Но он мёртв.

— Да.

— Но ведь нельзя разговаривать с мёртвыми, — сказал Понтер.

Мери снова указала стену; отражение в обсидиановой поверхности повторило её жест.

— Люди считают, что можно. Некоторые утверждают, что здесь чувствуют себя ближе к ним.

— Здесь хранятся останки мёртвых людей?

— Что? Нет, нет.

— Но тогда я…

— Это имена, — сказала Мэри, немного сердясь. — Имена. Здесь их имена, и через эти имена мы вступаем в контакт с теми, кто их носил.

Понтер нахмурился.

— Я… прости, я не хочу показаться тупым. Но ведь это не может быть правдой. Мы — мой народ — устанавливаем взаимоотношения посредством лиц. Есть множество людей, которых я знаю в лицо, но никогда не знал по имени. И, в общем, я устанавливаю взаимоотношения с тобой, но, хотя я и знаю твоё имя, я не могу его правильно произнести даже мысленно. «Мэре» — это лучшее, на что я способен.

— Мы считаем, что в имени есть… — Мэри пожала плечами, сознавая, как смехотворно прозвучит то, что она сейчас скажет, — …некая магия.

— Но вы же не можете общаться с мёртвыми, — не унимался Понтер. Он не упрямился, вовсе нет — он просто не понимал.

Мэри на мгновение прикрыла глаза, словно собираясь с силами — или, подумал Понтер, словно обращаясь к кому-то, кого здесь нет.

— Я знаю, что твой народ не верит в жизнь после смерти.

— «Жизнь после смерти», — повторил Понтер, словно откусывая кусочек мяса на пробу. — Оксюморон.

— Не для нас, — сказала Мэри. Потом, с бо́льшим чувством: — Не для меня. — Она огляделась вокруг. Поначалу Понтеру показалось, что это лишь экстернализация её мыслей: она будто ищет путей объяснить, что чувствует. Но потом её глаза сверкнули, и она пошла вдоль стены. Понтер поспешил за ней.

— Видишь эти цветы? — спросила Мэри.

Он кивнул.

— Конечно.

— Их оставил здесь один из живых для одного из мёртвых. Для кого-то, чьё имя вырезано на этой секции. — Она указала на участок полированного гранита прямо перед собой.

Потом Мэри нагнулась. Цветы — красные розы — были с длинными стеблями, связанными друг с другом нитью. К букету была прикреплена лентой небольшая карточка.

— «Для Вилли», — сказала Мэри, очевидно, прочитав написанное на карточке, — «от любящей сестры».

— Ах, — сказал Понтер, не найдя лучшего ответа.

Мэри прошла дальше. Она подошла к желтовато-коричневому листу бумаги, прислонённому к стене и подняла его.

— «Дорогой Карл», — прочитала она и замолчала, осматривая гранитную панель перед собой. — Это, должно быть, он, — сказала она, протягивая руку и касаясь одной из надписей. — Карл Боуэн. — Она продолжала смотреть на вырезанное в граните имя. — Это тебе, Карл, — произнесла она — по-видимому, от себя лично, поскольку не смотрела на бумагу. Потом она опустила глаза и начала читать вслух с самого начала:

Дорогой Карл,

Я знаю, что должна была прийти раньше. Я хотела. Честно. Но я не знала, как ты воспримешь эту новость. Я знаю, что была твоей первой любовью, и у меня не было больше такого замечательного лета, как лето 66-го. Я думала о тебе каждый день с тех пор, как ты погиб, я плакала и плакала. И я снова плачу сейчас, когда пишу эти слова.

Я не хочу, чтобы ты подумал, будто я перестала скорбеть по тебе, потому что это не так. Но у меня была своя жизнь. Я вышла за Бакки Сэмюэлса из Истсайда. Помнишь его? У нас двое детей, оба сейчас старше, чем ты был, когда погиб.