Избранные циклы фантастических романов. Компляция.Книги 1-22 (СИ) - Измайлова Кира Алиевна

– Смотрите, шади дала мне колдовской камешек! – послышался вопль мальчишки. – В нем сразу три дырки, таких ни у кого нет!

«Платит, чем угодно, – закончил я мысль, – но золото остается при ней».

К вечеру в оазисе и впрямь сделалось людно.

Старый Хаксют приехал на унылом белом осле – и где только раздобыл такое чудо… Он сказал нам: самородки очень похожи на те, что показывал ему юный Ориш, но утверждать со всей уверенностью нельзя. А еще Хаксют, пройдоха, не прикасался к золоту – знал, что с предмета можно снять колдовские отпечатки и найти по ним того, кто держал вещь в руках. Он, по идее, был в безопасности, но… До руки Ориша он вроде бы дотронулся нечаянно, а этого твари хватит, так сказала Фергия.

Оталь и Зана, закутанная в одеяние из злосчастной синей шерсти, уже ждали на веранде. Даллаль устроился возле водопадика: по-моему, его настолько восхищало бесконечное истечение струй из обычного камня, что он готов был созерцать это вечно. Ну а я, оглядевшись, заметил Чайку под толстым деревом – не знай я, что сад вырос за одну ночь, решил бы, что этой сливе десятки лет, – и подошел к нему. Наш поэт выглядел чуточку лучше одетым и отмытым и уж точно – сытым.

– Вейриш-шодан, – улыбнулся он. – А я думал, хорошо спрятался. Даллаль-шодан вроде бы меня не видел, а?

Я кивнул: начальник стражи так старательно не замечал беглого преступника, что меня разбирал смех.

– Где ты прятался с утра?

– Я не прятался, Фергия-шади отпустила меня домой.

– К жене?

Чайка кивнул, и его некрасивое лицо вдруг тронула робкая улыбка.

– Она волновалась, наверно?

– Алманы знает, что я могу надолго исчезнуть. Беспокоится, конечно, – вздохнул он. – Но что поделать? Каким подобрала, таким я и остался… Одни беды от меня!

– А дети? – спросил я зачем-то. – Есть у вас сын или дочь?

Чайка покачал головой.

– Я себя-то прокормить не могу, какие уж тут дети? А Алманы говорит, что достаточно повозилась со своими младшими и со мной, так что уж обойдется. Да и возраст уже не тот…

– Что-то я не понимаю, – признался я.

– Алманы нашла меня в канаве, – просто сказал Чайка, оценил выражение моего лица и захохотал. – Нет, шодан! Не подобрала пьяного, всё было совсем не так!

– А как? – заинтересовался я и присел рядом.

Мне бы сейчас корзину любимых Фергией слив или хоть горсть орехов… Жаль, я не волшебник и у меня нет зачарованного бездонного кармана! Нужно будет озаботиться этим после, решил я.

– Когда ей было десять, в Адмаре случилась болезнь, – просто ответил Чайка. – Ее мать и почти все домашние умерли: взрослые тяжело переносят эту заразу, а дети обычно выживают. Так Алманы оказалась на улице.

– А отец куда подевался?

– Он был далеко – ушел с караваном. Младших братьев-сестер Алманы разобрала уцелевшая родня, а она… ну, ей позволили жить у порога и питаться объедками. Ее не очень любили: она совсем не похожа на отца. Говорили, не от него. Это бы ладно, но Алманы хромая с рождения, даже замуж не отдашь хоть с какой выгодой… – Чайка вздохнул. – Она еще и гордая. Ушла, попросилась помогать мусорщикам. Знаешь, что это за работа, Вейриш-шодан?

Я кивнул. Да уж, выгребать из канав отбросы, сортировать, грузить на телеги и вывозить прочь – явно работа не для десятилетней девочки!

– Мусорщикам много еды попадалось, – просто сказал Чайка. – Больше, чем ей давали в доме тетки по отцу. И она сильная, моя Алманы, хорошо работала. Ей позволили остаться, а кормилась она тем, что находила. И так прошел почти год.

Я даже представлять себе этого не хотел.

– А однажды Алманы услышала писк и подумала, что кто-то решил утопить в сточной канаве котенка, – продолжил он. – Полезла смотреть… и нашла меня. Выудила, отмыла и решила оставить себе – обращаться-то умела, столько младших братьев-сестер… Ее тогда чуть не выгнали из артели, сказали: как ты будешь работать? Брось его или иди к нищим, с младенцем больше подадут!

– Но она не ушла?

– Нет, конечно. У нищих свои законы, Алманы к ним не хотела. Привязала меня на спину и стала работать, как раньше. Только уже для двоих. Меня тогда Чайкой и прозвали… догадаешься, почему, шодан?

– Орал мерзко, ел много, причем отбросы, а уж гадил… – покачал я головой.

– Именно так. А потом наконец вернулся ее отец.

– И, наверно, не пожелал тебя видеть?

– Он и Алманы не сразу признал. Потом подумал, что я – ее сын, хоть лет ей было совсем немного… Сказал, может оставить дочь приживалкой, если она избавится от меня, но Алманы отказалась, и тогда он…

– Выгнал? – коротко спросил я, и он кивнул.

– Мусорщики зато не выгнали. Не так-то много желающих ковыряться в отбросах, знаешь ли… Ну а потом я подрос и стал помогать Алманы, – сказал Чайка. – Сперва все считали нас братом и сестрой, потом – мужем и женой, а мы не спорили. И, знаешь, Вейриш-шодан, не так уж плохо мы жили…

– Хочешь сказать, до тех пор, покуда ты не начал сочинять стихи? – спросил я.

– Сперва я связался с дурной компанией. Алманы платила, чтобы меня выручить. Потом… – Он махнул рукой. – Много всякого было. Наконец Алманы ушла из мусорщиц, ей помогли наняться к мяснику. Она сильная, быстро научилась рубить мясо лучше мужчины. Я уж точно так не сумею!

– То-то она тебя откормила, – усмехнулся я и ткнул его в тощий бок.

– Алманы честная, она никогда не берет обрезки, если хозяин не позволит, – сурово сказал Чайка.

– Даже для тебя?

На этот раз он опустил голову.

– Как ты вообще ухитрился сделаться поэтом?

– Сам не знаю, шодан, – развел руками Чайка. – Вижу что-то, хочу сказать, до чего это неправильно, а слов нет! Не ученый я, не знаю их… Вот и говорю, как умею. Видишь, сам Даллаль-шодан за мной гоняется, значит, не так уж плохо выходит? Только Алманы жалко. Она думала, я стану погонщиком верблюдов или хоть буду помогать в лавке, а мне на месте не сидится… Правда, вот тут побыл немного, и подумалось: может, о чем другом стихи сочинить? А не выходит, поверишь ли?

– Почему не выходит?

– Не умею, наверно. Сидел вот, смотрел на пустыню, придумал… Послушаешь?

– Отчего же нет?

– Ночь над пустыней, – сказал Чайка, помедлив, – песок серебрится, крылья расправил Дракон. Так было от века, так будет веками, таков непреложный закон… А дальше – хоть головой об дерево бейся, ничего не выходит!

– Может, и не надо дальше-то, – проворчал Хаксют, подсев с другой стороны. – В Арастене говорят, мол, краткость с одаренностью рука об руку ходят.

– Неужто? – приободрился Чайка.

– У Фергии-шади спроси, если не веришь. Ладно… Если живы будем, возьму тебя к себе. Хоть грамоте выучу. И познакомлю со стихами того поэта, имя которого нельзя называть, – угрожающе добавил Хаксют. – Тогда, может, поймешь, что подмечать сиюминутное хорошо, да только в вечности останутся не эти сочинения, если вообще останутся… Да и то, мне помирать скоро, а кому я книги оставлю?

– Шодан… – только и смог выговорить Чайка, приник к руке старика, а я встал и отошел прочь.

Так… Чайка и Хаксют общались прежде. А как же Алманы, с которой наш поэт виделся вот только недавно? Она ведь тоже рискует, и ее хозяин, и любой, кто отведал купленного в той лавке мяса! Но нельзя ведь собрать в Проклятом оазисе всех без исключения…

– Скоро полночь, – сказала Фергия мне на ухо. Она снова была босиком, и шаги ее оказались совершенно неразличимы. – Если что и случится, то теперь. Идемте?

– Вы уже объяснили Оталю и Зане, что случилось с Оришем?

– Да, но они не очень-то верят. Правда, согласились дать по капле крови и поучаствовать в представлении по мере сил.

– А остальные?

– Не знаю, Вейриш, – честно сказала она. – Никогда не сталкивалась ни с чем подобным. Но у нас есть вы: случись что, превращайтесь, сгребайте стольких, скольких сможете унести, и…

– Шади, неужели даже добрая сталь не возьмет эту тварь? – вмешался Даллаль. По-моему, он старался не оставлять нас наедине. Блюл, стало быть, целомудрие Фергии. Несчастный…