Ересь Хоруса: Омнибус. Том I - Дэн Абнетт

— А не опасно ли устанавливать связь на таком огромном расстоянии? — спросил Максим Головко. В багровых сполохах его ауры Ибн Халдан распознал враждебность этого человека. — Не надо ли расставить Черных Часовых вокруг зала мысли?

Головко был убийцей псайкеров, их тюремщиком и палачом. Его присутствие в Башне Шепотов обусловливалось новыми ограничениями, введенными после Никейского собора, и Ибн Халдан с трудом подавил вспышку раздражения, вызванного лицемерием Головко. Недовольство может затуманить восприятие, а сегодня, как никогда раньше, ему необходима полная ясность мысли.

— Нет, Максим, — ответила Сарашина. — Я думаю, будет достаточно одного твоего присутствия.

Головко, явно не распознав завуалированной насмешки, что-то пробурчал в знак согласия, и Ибн Халдан отсек от себя помехи его деструктивной психики.

Ибн Халдан ощутил, как все окружающие отдаляются от него, словно он погрузился в амниотический раствор, в каком плавали принцепсы боевых машин Механикум. Он сознавал безотлагательную настойчивость вызова, но позаботился тщательно воспроизвести охраняющие мантры. Для установления связи с незнакомым астропатом требовалась немалая смелость, тем более что его корреспондент находился на другом краю Галактики, да еще и в варпе.

Надвигалась недавно совершенно немыслимая битва между воинами, когда-то стоявшими плечом к плечу, как подобает братьям.

И этого не мог предсказать даже самый проницательный оракул.

В герметично закрытом зале появилась еще одна личность, настолько яркая, что на нее было больно смотреть, отчего сердце Ибн Халдана забилось еще чаще. Остальные тоже почувствовали неожиданное вторжение, и все головы повернулись в сторону вошедшего. Внутренний свет этого существа был подобен вспышке сверхновой звезды в момент ее зарождения. Каждую конечность пронизывали блестящие, словно ртуть, сосуды, в которых вместо крови словно тек свет, а плоть под кожей и доспехами была соткана из множества слоев невообразимой энергии. Ибн Халдан не мог даже рассмотреть его лица, поскольку каждая молекула, его составлявшая, была подобна миниатюрной галактике, мерцающей раскаленными звездами.

Столь непостижимой красотой могло быть отмечено только одно существо.

— Лорд Дорн? — Удивление хормейстера проявилось в его голосе, и приветствие превратилось в вопрос. — Как вы смогли?..

— Для меня на Терре не существует закрытых дверей, хормейстер, — произнес Дорн.

Его слова ослепительными потоками сорвались с губ, словно протуберанцы с короны потревоженной звезды. Воздействие его голоса продолжалось даже после того, как Дорн умолк, так что Ибн Халдан ощутил, как оно отозвалось в сознании астропатического хора рябью благоговения.

— Это секретный ритуал, — протестующим тоном произнес хормейстер. — Вы не должны при нем присутствовать.

Дорн прошествовал в центр зала мысли, и от близости его могучего и непреклонного разума у Ибн Халдана по всему телу побежали мурашки. Мысли большинства смертных мерцали под самой поверхностью личности, но разум Рогала Дорна оставался неприступной крепостью, надежно хранившей его секреты. Никто не мог узнать у Дорна то, что он не желал открыть.

— Мои братья приближаются к Исстваану-пять, — сказал Дорн. — Я должен быть здесь.

— Связь еще только предстоит установить, лорд Дорн, — пояснила Сарашина, отчетливо сознавая невозможность удалить примарха из зала мысли. — Но если вы хотите остаться, вам придется довольствоваться ролью наблюдателя. Прошу вас ничего не произносить во время контакта.

— Я не нуждаюсь в лекциях, — ответил Дорн. — Мне известно, как происходит общение астропатов.

— Если бы это было так, вы бы с уважением отнеслись к охране этого зала, — заметила Сарашина.

Ибн Халдан отметил мгновенную вспышку гнева из-за монолитных стен мысленной крепости Рогала Дорна. Но она почти сразу сменилась мягким сиянием сдержанного уважения. Ибн Халдан понимал, что увидел все это лишь потому, что Дорн позволил ему увидеть.

— Замечание принято, госпожа Сарашина, — ответил он. — Я буду молчать. Даю слово.

Ибн Халдан перестал обращать внимание на примарха, что само по себе было делом нелегким, поскольку его личность притягивала мысли всех окружающих. Астропат направил свой разум в гулкое пространство огромного зала, в котором он находился.

Это помещение в самом сердце Башни Шепотов имело форму амфитеатра и было создано древними когносцинтами, которые заложили Город Зрения много тысяч лет назад. Их непревзойденное понимание психически настроенной архитектуры было получено в мучительных психических войнах давно забытых времен, но с тех пор это искусство было утрачено, и умение создавать подобные резонирующие сооружения умерло вместе с последними мастерами.

Только Башня Шепотов среди всех потемневших от времени залов мысли Города Зрения давала возможность достичь самой дальней точки в межзвездных пространствах, что бы ни говорили знаменитые архитекторы Империума, понастроившие вокруг нее множество разукрашенных шпилей.

Тысяча астропатов высокого ранга расположились вокруг Ибн Халдана на опускающихся к центру ярусах, словно внимательные студенты, присутствующие на занятии в анатомическом театре. Каждый из них полулежал в специально смонтированном кресле, оснащенном зажимами, а в сознании Ибн Халдана проявлялся мерцающим световым пятном. По мере усиления концентрации мысли резонанс хора постепенно менялся, позволяя достичь вершин восприятия.

Башня притягивала послание.

Шепчущие камни, вставленные в облицованные металлом стены, засияли невидимым светом, словно освещая путь посланию и направляя его к центру зала.

— Он здесь, — прошептал Ибн Халдан, когда сущность отправляющего сообщение астропата мощной приливной волной заполнила зал. Сигнал оказался рассеянным и несфокусированным; далекий крик, направленный каждому, кто его слышит. Ибн Халдан окутал его своей мыслью.

Словно два незнакомца, стремящиеся пожать друг другу руки в темной комнате, их мысленные потоки медленно перемещались, и наконец Ибн Халдан резко вдохнул, ощутив жесткое касание чужого разума. Резкое и грубое, неприкрыто агрессивное — подобное послание было типично для астропатов, которые долгое время находились среди Железных Рук. Вспыхнули замысловатые последовательности цифровых и цветовых кодов, подтверждающие личности обоих астропатов, и лишь потом установился контакт.

— Ты достал его? — спросил хормейстер.

Халдан не ответил. Прием мыслеобразов, направленных ему издалека, требовал полной концентрации внимания. Флуктуации варпа, случайные течения эфирной энергии и неумолчный гул миллионов отголосков эха могли в любой момент разорвать связь, но он твердо удерживал контакт.

Как любовники постепенно узнают ритмы и предпочтения своих партнеров, так и их мысли медленно сближались, образуя союз. Но назвать этот процесс легким мог только тот, кто не понимал его сложности. Ибн Халдан ощутил охвативший его холод имматериума, бурлящего, словно разъяренный океан. И подобно океанам Старой Земли, это пространство служило пристанищем существам самых различных форм и размеров. Ибн Халдан чувствовал, как они кружат вокруг яркого луча объединившихся мыслей подобно осторожным хищникам, подкарауливающим потенциальную жертву.

— Я установил контакт, — произнес он. — Но не смогу долго его поддерживать.

Далекий радужный ореол в мысленном восприятии Ибн Халдана начал совмещаться с границами зала, словно на одном экране одновременно проявились сразу два пикта. Он стал различать туманные очертания помещения на корабле, где находился второй астропат, отличающегося простотой, присущей Десятому легиону. Вокруг, словно безликие привидения, возникали расплывчатые фигуры — полупрозрачные гиганты в черненых доспехах, окруженные холодноватой аурой, отдающей механистичностью.

Да, это определенно корабль Железных Рук.

Ибн Халдан отстранился от постороннего присутствия и впустил в свое сознание передаваемое послание. Оно хлынуло потоками бессмысленных и неясных видений, но другого он и не ожидал. Психическая песня хора астропатов росла и усиливалась, согласуясь с его усилиями обработать послание, и он сам словно плыл в потоке концентрируемой энергии. Сила воли и моральная стойкость помогали расшифровать простые послания с соседних планет, но сигнал, оформленный так далеко, как этот, требовал больше усилий, чем мог обеспечить один астропат.

Халдан был особенным астропатом, его талант метафизического восприятия мог трансформировать расплывчатую путаницу отстраненного символизма в послание, доступное для толкования даже неопытному новичку. По мере того как отрывочные и резкие мысли экспедиционного астропата просачивались в его мозг, накопленная энергия сглаживала их и соединяла в единое целое, помогая определить смысл сообщения.