Фанфик Everything I am - Фанфикс.ру

— Полночи не спала — делала, хорошо хоть, помнила, какие должны быть ингредиенты, — отчитывается она. — Пришлось кое за чем по школе пробежаться… В общем, это зелье без цвета и запаха, когда его наносишь на кожу. Смажь уши — лучше всего ваткой, чтобы как можно глубже жидкость попала. Смягчит шумовые эффекты. Голоса будешь слышать нормально, а музыка по перепонкам бить не будет. Вроде как ремень безопасности в автомобилях: и свободу не стесняет, и по салону мотаться не дает… Годится?

— Да, спасибо, — отвечаю я благодарно и свинчиваю крышку. Запаха действительно нет — но неужели и цвета не будет? Вроде бы жидкость темная… Я смотрю пузырек на свет — и черно-кофейный превращается в темно-янтарный. — Что это?

— Я же сказала, Гарри: зелье, — Гермиона взъерошивает мне волосы, — зачем тебе рецептура, ты что, решил стать провизором, аптекарем или зельеваром?

От последнего слова я даже не морщусь, но она перестает улыбаться и прикусывает губу.

— Ничего, — отвечаю я, — все нормально, честное слово. Все в порядке. Ты молодец, не знаю, как тебя отблагодарить…

— Напомни Рону вечером, что он обещал мне танец, — принужденно смеется Гермиона, — и пригласи танцевать Луну… Хотя бы раз. Ей это важно.

— Важно? — переспрашиваю я с удивлением. — Да она вроде и идти не очень хотела?

— Гарри… Не будь ты таким безнадежным представителем мужского рода, — насмешливо дергает бровью Гермиона, — тебе что, все надо словами объяснять?

— И мне желательно тоже, — поднимает Рон руку, как на лекции. Гермиона не глядя отмахивается от него, продолжая смотреть на меня, а потом встает, со значением кивнув: — Я все-таки рассчитываю, что ты меня понял.

Я ничего не понял, если честно. Ладно — попробую вечером у самой Луны спросить. Она вроде бы понятнее формулирует.

Кажется, ликованием и в самом деле охвачена вся школа. По крайней мере, если бы я не знал, что в Хогвартсе готовится что-то грандиозное, то узнал бы, едва выйдя из комнаты. По коридорам носятся стайки оживленных девчонок, прогуливаются парни с блестящими от предвкушения вечера глазами, снуют в кои-то веки видимые — наверное, на постоянное поддерживание заклятий невидимости у них нет времени — домовые эльфы. К Большому залу даже приближаться жутковато. Но все это ерунда в сравнении с тем, какие на меня бросают взгляды, едва я покидаю гриффиндорскую гостиную. Как он сказал: эту славу я заслужил? Чем я ему так не угодил, что он мне ее предрек как удовольствие? Я просто не знаю, куда деваться — и когда в половине седьмого начинают собираться компании, чтобы вместе заходить и рассаживаться в Большом зале, меня уже бьет нервная дрожь. К счастью, ее никто, кроме Рона и Невилла, не замечает.

— Успокойся, — Невилл кладет мне на плечо руку, — тебя не съедят, через час после начала уже не будут таращиться, а до того времени мы прикроем.

— Желательно мантией-невидимкой, — я прерывисто вздыхаю. Сигарету бы сейчас. Я редко курю — но это как раз тот случай.

— Да ладно тебе. Под мантией-невидимкой тебя вообще никто не увидит… Тебе оно надо? — неожиданно проницательно роняет Рон.

Нет. Этого мне не надо. Кое-кто должен меня увидеть. Непременно должен. Лишь бы мне его не видеть. Лучше всего вообще не заметить — не притворившись, а по-настоящему. Я ведь даже сказать, что он меня предал, не могу. Он с самого начала ничего не обещал, и наше время действительно кончилось. Да и не было «нашего» времени. Я и он — всегда порознь. Даже когда… Мы ведь ни разу не делили на двоих мысли. Разве что удовольствие. Так почему мне при одном воспоминании о Снейпе хочется с размаху запустить чем-нибудь в стену и заорать? Мне его прибить хочется — а я намереваюсь его игнорировать. Потому что против выступать бесполезно. Ему даже моя магия, которой, кажется, и Дамблдор теперь опасается — не повод для беспокойства. Он ее погасил позавчера, как будто на свечку дунул. Ну и ладно. Я же больше про него не думаю.

— Гарри, Рон, Невилл, — раздается от порога, и в комнату входят все трое: Джинни, Гермиона и Луна. На Джинни черный джинсовый костюм, на Гермионе — открытое вечернее платье, а Луна в наглухо закрытом, но без рукавов. Только когда она проходит к окну, я замечаю, что у платья вырез на спине — глубокий настолько, что видна линия поясницы. Пепельные волосы уложены в высокую прическу, прозрачные глаза накрашены — подозреваю, что тут дело не обошлось без Джинни, у которой рыжая грива тоже забрана наверх, только одна прядь то ли случайно, то ли нарочно выпущена около уха. А гермионины кудри свободно падают на плечи — она, наверное, снова воспользовалась тем средством, которое заставляет их лежать послушно, волосок к волоску.

— Мы готовы, — Джинни подходит к Невиллу и лукаво смотрит снизу вверх. В ярких глазах прыгают смешинки, потому что он глядит на младшую сестренку своего друга, приоткрыв рот. Я и так знал, что у Джинни хорошая фигура, как-никак она капитан нашей сборной по квиддичу — но теперь, в обтягивающей джинсе, она смотрится просто потрясающе — для тех, кто может оценить. Рукава курточки закатаны до локтей, на одной из брючных штанин сделан прорез, в котором светится круглое колено, и когда Невилл предлагает ей руку, на его лице расцветает гордость.

Гермиона подходит к точно так же утратившему дар речи Рону. Ее темно-вишневое платье с открытыми плечами позволяет увидеть в вырез декольте не то чтобы очень много… но Рон уж точно не допустит, чтобы ее приглашал танцевать кто-нибудь, кроме него. А я смотрю на Луну, обегаю взглядом хрупкие запястья, покатые плечи, линию шеи, крупные клипсы, почти полностью закрывающие уши. Если не знать, как открыто платье сзади, кажется, что она оделась не для вечера, а для скромных дружеских посиделок.

— Ты чудесно выглядишь, — говорю я, разбивая затянувшуюся паузу. — Ты красивая.

Луна смотрит на меня очень серьезно, не могу понять, о чем она думает; а потом она слегка вздыхает. По-моему, ей грустно. Но я же искренне сказал? Никогда не пойму, как вести себя с девушками. Это был даже не комплимент, а констатация факта. Рон тоже сказал бы Гермионе, наверное, если бы слова нашел. А он стоит красный как рак и молчит. Больше никто ничего не произносит — две парочки влюбленно смотрят друг на друга, а я отвожу глаза, потому что чувствую, что у нас с Луной вовсе не те отношения, чтобы позволить долгие взгляды глаза в глаза.

— Может быть, пойдем? — как будто читает мои мысли Гермиона. — Алаверды, Гарри: вы классно смотритесь. Все трое. И тебе очень идет этот ансамбль.

Ну, ансамбль — это спорный вопрос, но единственная шелковая серо-голубая рубашка оказалась опять же единственной вещью, которая будет уместно смотреться на предстоящей публичной экзекуции. Мантии не требуются, и то слава Богу. А джинсы я оставил те же самые, будничные. Так что ансамбль — сильно сказано… Однако пора.

— Пойдемте, — соглашается Невилл, встряхивая головой и словно отгоняя наваждение.

Мы выходим из спальни, потом — из гриффиндорской гостиной, где нервно переминаются с ноги на ногу в ожидании подруг несколько наших однокурсников, и начинаем спускаться вниз. Я поступил, как мне велела Гермиона — зелье оказалось и впрямь чудодейственным. Я точно могу не бояться, что оглохну — уши как будто закрыли какими-то защитными пластинками. Я прекрасно слышу голоса друзей — но радостные вопли, которые слышатся уже на подходе к галерее, ведущей к Главному залу, не оглушают.

— Рон!

— Гарри! Невилл!

— Ребята!

— Девчонки!

Два огненно-рыжих смерча вырастают как из-под земли, и вымахавшие чуть не под два метра ростом Фред и Джордж сгребают нас в медвежьи объятия.

— Сестричка! — проникновенно выдыхает Джордж, целуя руку Джинни, а потом хватает ее за талию и подбрасывает вверх, с удовольствием слушая, как она визжит.

— Ах, мисс Грейнджер, вы хороши, как майская роза в цвету… — начинает Фред, хлопает себя ладонью по лбу и поправляется: — Виноват, июньская! — он уже тянется поцеловать Гермиону в щеку, но на пути встречает недвусмысленно сжатый кулак Рона. Гермиона закатывает глаза:

— Ох, Мерлин, Рон… Твоя ревность…

— Это не ревность, — отказывается Рон тут же, делая невинные глаза. Джинни фыркает.

— Гарри и Луна, какой сюрприз, — ну вот, теперь и до нас добрались. — Счастливая парочка, да? А мы ни сном ни духом…

— Фред, сделайте одолжение, — немедленно начинает Рон, видя, как я против воли заливаюсь краской. Кажется, теперь понимаю… И все подумают то же самое — потому что когда у Луны умер отец, именно я о ней беспокоился… А она могла пойти с Лавинией, а пошла со мной… Черт!

— Одолжение? Какое, брательник? — немедленно вклинивается Джордж.

— В сторону отойдем, — говорит Рон серьезно. Так серьезно, что это действует даже на счастливых сверх меры близнецов.

— Что ты собираешься делать? — перехватываю я его за руку.

— Не беспокойся. Я не скажу ничего лишнего, — говорит он мне в ухо, — не хочу, чтобы они вам с Луной персональные танцы ставили и представляли ее, как твою большую и светлую любовь.