Время демографических перемен. Избранные статьи - Анатолий Вишневский

– Поздравляю, поздравляю! Теперь уже вам никогда не вырасти, особенно тебе, Безочка.

– Это почему же? – заволновалась Безочка.

– Как это почему? – притворно удивился внутренне сгнивший Либерал. – Ломоносова, что ли, не читали: «сколько чего у одного тела отнимется, столько присовокупится к другому»? Чтобы денег умножилось в одном месте, надо, чтобы их где-то убыло. Мазочке кушать надо, а у бабуси-то своих денежек нет. Придется подати увеличивать, на вашу долю мало что останется.

Безочка, хоть она, конечно, и не верила лицемерному Либералу, а немножко забеспокоилась.

– А как же экономический рост после кризиса? Нам же обещали… Повысится спрос на рынке труда, и мы начнем расти.

– Так ведь и Мазочке придется расти, иначе не удержит она мамочек у колыбельки. И тетю Пенсию надо все время ублажать, старенькая она у нас. Все с податей, с податей… Уж за счет чего инвестировать будем, ума не приложу.

Недалекая Безочка все больше расстраивалась, а трезвая Сезочка, пока не принимавшая участия в разговоре, напротив, успокаивалась. Она чувствовала, что у нее появляются перспективы. Волк Либерал был, может быть, и не глуп, но, как говаривал еще дедуся, он совершенно неспособен к самостоятельному творческому действию. Инвестировать, повышать производительность труда – это у него еще как-то получается. А вот обходить законы экономики ему никогда не удается, не то что нашему Совету Федерации.

– Я, конечно, очень привязана к Безочке, – думала Сезочка, – но все-таки у меня есть и своя личная жизнь. С меня-то податей не платят, так что эти нововведения дают мне определенный шанс на рост.

И она сухо оборвала зарвавшегося Либерала:

– Вы всегда только о своих шкурных интересах думаете, а нам надо рождаемость поднимать. Права бабуся: воспитание детей – тяжелый труд, и за него надо платить. А откуда возьмутся деньги на прокормление Мазочки, которую народ уже любит, – это не наше дело!

Часть третья

Между тем ужасный мороз давал о себе знать. У волка Либерала и своя шкура, о которой он постоянно думает, да еще и овечья, которой он лицемерно прикрывается, так что ему мороз не страшен. А вот Безочка с Сезочкой довольно-таки озябли.

Они шли по городу, приплясывая, чтобы согреться. Господи, какой город! И улица, – ох какая широкая! Большая Дмитровка, бывшая Эжена Потье, бывшая Пушкинская, но эти названия нам больше не понадобятся. Зато какой здесь стук и гром, какой свет и люди, лошади и кареты, и мороз, мороз! Мерзлый пар валит от загнанных лошадей, из жарко дышащих морд их; сквозь рыхлый снег звенят об камни подковы, и все так толкаются, но движения никакого, весь город стоит в пробке. Это даже и лучше, а то раздавили бы бедных сестричек. Они осторожно пробираются по тротуару. Мимо прошел блюститель порядка, отвернулся было, чтобы не заметить сестричек, а потом снова повернулся и заинтересованно посмотрел на Сезочку.

А это что? Ух, какое большое стекло, а за стеклом комната, а в комнате дерево до потолка; это елка, а на елке сколько огней, сколько золотых бумажек и яблоков, а кругом тут же куколки, маленькие лошадки; а по комнате бегают дети, нарядные, чистенькие, смеются и играют, и едят, и пьют что-то. Наверное, дети из трехдетных семей, чьи мамы не работают, а с утра до вечера занимаются их воспитанием.

Вот эта девочка начала с мальчиком танцевать, какая хорошенькая девочка! Вот и музыка, сквозь стекло слышно. Не удержались Безочка с Сезочкой, отворили дверь и вошли. Ух, как на них закричали и замахали! Они даже не сразу поняли, в чем дело, думали, это их приветствуют, им рады, как обычно.

А оказывается, нет, совсем не рады, чуть не прогоняют. Окружили их дети со всех сторон, кричат что-то, даже и не разберешь сразу.

Одна девочка в красивом платьице кричит:

– У меня мама за высшее образование надбавку получает!

– А у меня – за знание иностранного языка!

– А моей маме скоро первый разряд дадут. Ей папа сказал, чтобы она еще нам родила одного братика или одну сестричку, – тогда, говорит, тебе первый разряд дадут, и мы получше машину купим. На этих «Ладах» и «Жигулях» теперь разве что уж совсем бездетные ездят. А вещички новые для ребенка ведь покупать не придется, смотри, старшенькие сколько не доносили. Не выбрасывать же. Растерялась Безочка, ничего не понимает, только спрашивает:

– А работать кто же теперь будет? У нас ведь сокращается трудоспособное население? А я даже потихоньку расту. Вы, наверное, не знаете еще, что я выросла на 16 % по сравнению с аналогичным периодом прошлого года, правда, в номинальном выражении.

Но тут один мальчик, стройненький такой, видно, из Кадетского корпуса, как припечатал:

– У меня мама – порядочная женщина, она не может продавать себя на рынке труда!

– Ничего, – послышался приятный голос за спиной у Безочки, – для работы мы таджиков наймем. У них с детьми проблем нет.

Обернулась Безочка – и обомлела. Да это же Мазочка, Материнская Зарплата, их новая сестричка, пусть даже и от другого папы, зачатая, возможно, с помощью вспомогательных репродуктивных технологий в этом самом здании, где дети сейчас веселились на елке. Дочка самого Совета Федерации!

Безочка сразу узнала Мазочку – тоже небольшая, это у них фамильная черта, но почему-то уже любимая народом. Она была одета во все китайское – видимо, чтобы не утруждать наших женщин пошивом одежды.

– Да, – молвила Мазочка, – такие дела. Хоть мы и сестрички, но не вижу смысла вам больше здесь оставаться. Вы еще расти вздумаете, а это только мотивацию снижает к деторождению, из-за вас женщины перестают понимать свое призвание. Права была Бабуся, когда меня придумала.

Безочка не нашлась что ответить, на глазах у нее выступили слезы, взяла она за руку Сезочку и говорит:

– Ну что же, сестричка, видно, не судьба нам больше песни петь. Пойдем отсюда поскорее!

А Сезочка отобрала свою руку и глазки опустила.

– Знаешь, Безочка, ты не обижайся, но я уже так привязалась к нашей новой сестричке, что, наверное, с нею и останусь. Я чувствую, что должна помочь этим бедным женщинам, ведь одной Мазочки им может не хватить. А со мною они не пропадут. Тебя же им все равно не видать, так что ты уж одна иди.

Заплакала Безочка, а делать нечего. Вышла на улицу, а там ужасный мороз, никаких перспектив роста, а от Пушкинской площади, пока еще не переименованной в Страстную, в сторону Кремля бежит, накрывшись овечьей шкурой, зубастый волк Либерал и лицемерно косит в ее сторону, якобы сочувствуя маленькой Безочке.

Бедная, бедная Безочка!

Набег табеков на Трим

Святочный рассказ[351]

Михаил ДЕЛЯГИН, директор Института проблем глобализации, знает, что: «клановость и централизованная коррупция уже сегодня разъедают власть, ставят государство под контроль этнических групп, некоторые из которых, насколько можно понять, используют свое влияние не только в коммерческих, но и в политических целях».

Михаил Делягин. Невольные могильщики России. «Однако», 28 ноября 2011 г.

Демоскоп знает больше.

Нам кажется, что все должны обязательно прислушаться к мнению такого компетентного человека, каким видит себя Михаил Делягин, и тогда все у нас кончится не хуже, чем в Тримской империи. О ее крайне поучительном опыте и повествует наш сегодняшний святочный рассказ.

1

Широко раскинулся на семи холмах вечный город Трим, столица Тримской империи, хороша в нем столичная жизнь. Особенно хороша она стала с тех пор, как в нее переселилась лучшая часть жителей бывшей столицы империи, экс-Трима, милицию переименовали в полицию, что приблизило тримских граждан к Европе, а часы с летнего времени не стали переводить на зимнее, что несколько отдалило их от нее, правда, только на время зимней спячки. Не станем утверждать, что в Триме после этих важных преобразований наступило вечное лето, пока нет. Может быть, наступит позднее. Но все-таки элементы экс-Трима давали о себе знать, жить в столице стало как-то не так, как прежде, помодерновее что ли. Во всяком случае, тримские граждане, с которыми власти, конечно, всегда заранее советовались, встречали перемены радостными аплодисментами, а жизнь в городе Триме, которая и прежде была хороша, становилась еще лучше.

Только ведь и на Солнце бывают пятна, были свои проблемы и в Тримской империи, и даже в самом богоспасаемом городе Триме.

2

Главной бедой города Трима было необычное природное явление, на тримском языке оно называлось «зима». Явление сие выражалось в том, что каждый год в одно и то же время, примерно в конце осени, наступали холода, и с неба начинала сыпаться манна небесная. Само собой, перед другими тримичи (ударение на последнем слоге) гордились своей манной, которая с такой щедростью ежегодно покрывала улицы и площади их любимого города. Но в глубине души они понимали, что ничего хорошего в этой холодной, а иногда и мокрой манне нет. Может быть, где-нибудь в сельской местности на просторах Тримской империи и можно было еще говорить о веселье оманенных нив, но в самом городе Триме сыпавшаяся в таком изобилии манна очень быстро и всегда неожиданно затрудняла, а то и делала невозможным передвижение экипажей по дорогам, а пешеходов по тротуарам. Тримичам это почему-то не нравилось, и они начинали ворчать и выдумывать всякие небылицы, вроде того, что в старину в Триме были специальные люди, так называемые дворники, которые чистили улицы от манны, а теперь они перевелись.