Экспансия — II - Юлиан Семенов

— Я обещаю вам обсудить это предложение с моими боссами, мистер Роумэн. Но я еще не слышал определенного ответа на главный вопрос: вы отходите? Или намерены продолжать дело?

— А если я отвечу так… Да, я отхожу… Но я продолжаю дело… Такой ответ вас устроит?

— Пожалуйста, повторите еще раз… Вы любопытно сформулировали мысль, я хочу понять ее истинный смысл…

— Да. Я отхожу. А вы возвращаете Спаркам детей. Но я продолжаю мое дело.

— Знаете, все-таки лучше, если я передам моим боссам лишь первые две фразы. А третью я повременю передавать кому бы то ни было… Я найду вас, мистер Роумэн. И тогда я вам отвечу. Но это произойдет не в этой стране, мистер Роумэн, потому что на днях вас пригласят в комиссию по расследованию антиамериканской деятельности… В связи с делом Брехта. Вам известно это имя, не правда ли? Так вот, вам не надо появляться в комиссии… Вас не станут объявлять в розыск… И вы сможете жить в Норвегии, там же хороший дом и яхта… Сказав «а», вам не остается ничего другого, как произнести «б». Мне совестно говорить вам это, я тоже дрался против наци, так, как я это умею, — Пепе усмехнулся, — но я обязан вам сказать и это…

— Я вас должен понять так, что спектакль в комиссии должен быть сыгран в мое отсутствие?

— Вы меня поняли верно, мистер Роумэн. Если вы твердо обещаете отойти, его можно вообще отменить.

— Я хочу, чтобы вы связались с кем следует и сказали, что я отхожу. А я после этого позвоню в Голливуд. И я должен услышать голоса детей.

— Это по правилам, мистер Роумэн. Мне нужно часа два, чтобы вернуть малышей миссис и мистеру Спарк. Где бы вы хотели увидеться через два часа?

— В аэропорту. Это вас устроит?

Через два часа тридцать минут Роумэн позвонил в Голливуд. Он не очень-то понимал слова Грегори, тот смеялся и плакал. «Странно, у него визгливый голос, мне всегда казалось, что он говорит басом». Мальчишки, захлебываясь, кричали в трубку, как было интересно у «тети Марты». Потом подошла Крис; голос у нее был такой же, как тогда, ночью, в Мадриде; мертвый голос старой, измученной женщины.

— О кэй, — сказал Роумэн, повесив трубку, — я удовлетворен, Пепе. Я отхожу. Только передайте вашим боссам, что они теперь больше заинтересованы во мне, чем я в них. Поэтому я бы хотел получить телефон, по которому — в случае острой нужды — смогу найти вас.

— Нет, — ответил Пепе. — Это невозможно, мистер Роумэн. За вами будут смотреть наши люди. И как только мои боссы поймут, что вы им очень нужны, я приеду. Обещаю вам…

Пепе сдержанно кивнул Роумэну. «Хорошо, что ты не протягиваешь мне руку, — подумал Пол, — я вижу, как ты хочешь это сделать, парень, и я не могу понять, намерен ты это сделать искренне или продолжаешь свою игру? У тебя странные глаза. Крис была права, когда говорила мне про твои глаза, они у тебя не простые, и я вижу в них боль. Мальчишки дома, теперь можно подумать и про такие детали, как глаза гангстера, почему бы нет?»

Роумэн проводил взглядом Пепе: тот шел как бы сквозь толпу, остроплечий, тонкий, словно хлыст, очень высокий, с откинутой назад головой. Он дождался, когда Пепе вышел из дверей аэропорта, а потом медленно двинулся в туалет. Там, пустив холодную воду, он сунул голову под струю и долго стоял так, до тех пор, пока не почувствовал рядом с собою человека: тот тщательно мыл руки, словно хирург перед операцией.

Не глядя на Роумэна, высокий, коротко стриженный, бесстрастный парень, почти не разжимая рта, сказал;

— Он ездил на семьдесят третью улицу, дом девять, апартамент три; арендуют люди босса мафии Чарльза Луччиано. Туда приехали Меир Лански и Ланца. Они провели вместе сорок минут. Потом Пепе Гуарази поехал сюда. Три его человека стояли возле дверей аэропорта, наблюдая за вашим разговором.

Вытирая голову полотенцем, Роумэн сказал:

— Спасибо тебе, Джек Эр. Ты хорошо поработал. Иди. Когда потребуется, я найду тебя. А пока делай то, о чем мы договорились.

Штирлиц, Гелен (Барилоче, Мюнхен, март сорок седьмого)

«Генералу Гелену,

Строго секретно,

В одном экз. № 54/285-А

Служба визуального прослушивания интересующих «организацию» разговоров, пользующаяся услугами наших ученых, работающих в подразделении ИТТ, — в интересах возрождения немецкой государственности — решила провести опробование опытных образцов, позволяющих записывать беседы людей, находящихся в лесу, на реке или в поле с расстояния в 400–500 метров, и получила санкцию на эксперимент в городах Малаге и Бургосе (Испания), Асунсьоне (Парагвай), Кордове и Барилоче (Аргентина).

В Барилоче, где начались атомные исследования Перона, службе было рекомендовано — и в интересах нашего дела — опробовать качество записи на Штирлице, работающем инструктором горнолыжного спорта в прокатной станции политического эмигранта г. Отто Вальтера, подозреваемого в давних связях с левыми.

Записанные в горах разговоры Штирлица и Вальтера оперативного интереса не представили.

Однако в воскресный день 21.III.1947 служба, следившая за Штирлицем во время его уединенной прогулки в горах, записала тексты, которые он читал самому себе, разложив костер на берегу озера.

Приводим расшифровку текстов, записанных с расстояния в 420 метров:

Странное слово «доверие»,Похоже на жеребенка,Нарушишь — чревато отмщением,Словно обидел ребенка.Нежное слово «доверие»,Только ему доверься,Что-то в нем есть газелье,А грех в газелей целиться.Грозное слово «доверие» —Тавро измены за ложь.Каленым железом по белому,Только так и проймешь!Вечное слово «доверие»,Сколько бы ни был казним,Жизнь свою я им меряю —Принцип неотменим.

Я в своей жизни часто пил,Смеялся много, пел немало,И если счастья не хватало,То хвастался избытком сил.Я зря собак своих не бил,Друзей любил, врагов дразнил,И когда горе обступало,Судьбу свою я не корил:Пустили в жизнь, так будь с ней мил,Равно приемля свет и жало.

Не говори: «Последний разЯ прокачусь сейчас по склону».Не утверждай: «В рассветный часЗвезда бесстыдна в небосклоне».Не повторяй ничьих причуд,Чужих словес и предреканий,Весна — пора лесных запрудИ обреченных расставаний.Не плотью измеряют радость,Не жизнью отмечают смерть.Ты вправе жить. Не вправе падать.В неискренности круговерть.Упав — восстань! Опрись о лыжу,Взгляни на склона крутизну.Я весел. Вовсе не обиженИ в черном вижу белизну.

Снег идет, и слава богу,Отдыхаю понемногу,Скоро, видимо, в дорогу,Что ж, наверное, пора.Снег идет, катанья нет,Александр и бересклет,Склон другой, в Николке осеньВ облаках заметна просинь,Восемь бед, один ответ,Кому страшно, а мне — нет.Ожидание барьера —Звук разорванный холста,Жизнь прошла; не жизнь — химера,Сделанное — полумера,Да, наверное, пора.Долги ль сборы, коль решил?Сам себе давно не мил,Боль в лопатке, лидерал,Срок отпущенный так мал,Холода стоят всю осень,Нет Николки, не та просинь,Восемь бед, один ответ:Бузина и бересклет.До свиданья. Не до встреч.Встану снова. Дайте лечь.

Срок — веселью, грусти — мера,Смысл порочного примера,Необъятность бытияИ непознанность причиныВ чем-то наподобье мины,Или таинству огня,Или алогизму слова…Что-то подтолкнуло сноваК рассуждениям меня.

Есть возраст? Есть. А если «нет»?Отвергни однозначность истин,Тебе сегодня столько лет,Как в Безинги подводных быстрин.Есть возраст? Нет. А если «да»?Но в Безинги бурлит вода,Она умчит тебя туда,Куда не каждому повадно,Но ощущение отрадно:Прозрачна с выси быстрина.

Зачем нам всем глаза даны?Чтобы смотреть в них беспрерывно,Все понимая неразрывно,На что владельцы их годны.Зачем всем руки нам даны?Чтоб прикасаться кожей пальцевК щекам случайных постояльцев,Которые нам не верны.Зачем даны всем нам сердца?Лишь только для вращенья крови?… С годами истины суровейИ четче облик подлеца.

Когда идешь в крутой виражИ впереди чернеет пропасть,Не вздумай впасть в дурацкий раж.Опорная нога — не лопасть.Когда вошел в крутой виражИ лыжи мчат тебя без спросаИ по бокам каменьев осыпь,Грешно поддаться и упасть.Прибегни к мужеству спины,К продолью мышц, к чему угодно.Запомни: спуски не длинны,Они для тренажа удобны.Иди в вираж, иди смелей,Ищи момент врезанья в кручу,Судьба еще готовит бучуТем, кто весы и водолей.И наконец, опор ноги,Буранный снег под правой лыжейИ солнца отблеск сине-рыжий,Но самому себе не лги.Не лги. Иди в другой вираж.Спускайся вниз, чтобы подняться,Не смеешь просто опускаться,Обязан сам с собой сражаться,Чтоб жизнью стал один кураж,Когда смешенье света с темьюНесет тебя, как к возрожденью,А в снежной пелене — мираж.

По моей просьбе отдел математических исследований проработал тексты, записанные службой визуального прослушивания.