Мотылек - Анри Шарьер

Благодаря энергичным действиям капитана, солдаты оставили нашу группу в покое и отправились тешить свою мясницкую натуру в других местах. Тогда-то мы и стали свидетелями самого омерзительного и самого гнусного истязания человека, перед которым спасовало бы даже изощренное воображение.

Колумбийца, привязанного к правежному столбу в центре лагеря, лупцуют сразу трое – два солдата и капрал. Начали в пять пополудни и будут бить до шести утра. Не знаю, как такое может выдержать человек и сколько времени потребуется, чтобы забить его до смерти. Во время порки делаются короткие передышки для того, чтобы спросить, кто соучастники, кто дал ложку и кто ее заточил. Человек никого не выдал, даже не отреагировал на посулы прекратить пытку, если он заговорит. Несколько раз он терял сознание, но его приводили в чувство ведрами холодной воды. В четыре утра наступила кульминация. Увидев, что кожа никак не реагирует на удары и больше не дергается, они отступились.

– Сдох? – спросил офицер.

– Не знаем.

– Развязать и бросить на четыре кости.

Поддерживая вчетвером, они кое-как поставили его на четвереньки. Затем один из мучителей прошелся плеткой по складке между ягодицами, при этом кончиком хлыста наверняка достав гениталии. Мастерский удар мучителя вырвал у жертвы крик отчаяния.

– Продолжайте, – сказал офицер, – еще не сдох.

Пороли до рассвета. Это средневековое истязание сгубило бы лошадь, но не прикончило колумбийца. Они оставили его одного на какой-то час, вылив на несчастного перед тем несколько ведер воды. В конце концов он нашел в себе силы даже подняться на ноги, правда с помощью солдат. Ему удалось какое-то время даже стоять прямо самостоятельно. Но вот появился санитар со стаканом в руке.

– Выпей слабительного, – приказал офицер, – легче будет.

Колумбиец помедлил, но затем одним глотком осушил стакан. Через минуту он упал на землю, и на этот раз к лучшему. В предсмертной агонии он выдавил из себя:

– Дурак, они тебя отравили.

Стоит ли говорить, что никто из заключенных, никто из нас не имел ни малейшего намерения пальцем пошевелить, чтобы прийти к нему на помощь. Каждый в отдельности был запуган. Второй раз в жизни мне захотелось умереть. Рядом стоял солдат и очень небрежно держал винтовку. Меня так и подмывало схватить ее, но останавливала единственная мысль, что не успею я передернуть затвор, как меня убьют.

Спустя месяц Негро Бланко снова стал грозой лагеря. Он свирепствовал даже больше, чем прежде. Но судьба распорядилась так, что он должен был умереть в Эль-Дорадо. Однажды ночью солдат из охраны взял его на прицел, когда капрал проходил мимо.

– Встань на колени, – приказал солдат.

Негро Бланко повиновался.

– Молись. Пришла твоя смерть.

За короткой молитвой прогремели три выстрела. Заключенные говорили между собой, что солдат убил его потому, что ему самому надоело смотреть на бесчинства этого мясника и его издевательства над подневольными людьми. Некоторые утверждали, что Негро Бланко выдал солдата, сказав офицерам, что он знал его как вора еще по Каракасу, до призыва того в армию. Негро Бланко похоронили вместе с замученным колумбийцем, кстати в прошлом действительно вором и в то же время, как мы убедились, человеком необычайного мужества и достоинства.

Разыгравшиеся события помешали властям принять по нашему вопросу какое-либо решение. Более того, остальные заключенные оставались в лагере в течение двух недель, не выходя на работу. Штыковую рану Барьера лечил врач из деревни и делал это очень хорошо.

Нас зауважали. Вчера Шапара пригласили работать поваром у начальника. Гитту и Барьера освободили, так как из Франции на нас всех пришли бумаги, из которых стало ясно, что Гитту и Барьер отбыли свой срок. Я выдавал себя за итальянца, по документам установили мое подлинное имя. В них были отпечатки моих пальцев и выписка из приговора – пожизненная каторга. Депланк и Шапар были приговорены на двадцать лет каждый. Губернатор с гордостью объявил нам эти «новости» из Франции. Однако добавил:

– Учитывая тот факт, что вы не сделали ничего плохого в Венесуэле, вы временно остаетесь под стражей, а затем вас освободят. Но для этого надо работать и вести себя хорошо. Вы проходите испытательный срок.

Разговаривая со мной, офицеры несколько раз жаловались на большие трудности со свежими овощами. В поселке занимаются сельским хозяйством, но не выращивают овощи. Сеют только рис, кукурузу, сажают фасоль – вот и все. Я предложил свои услуги по огородничеству, если мне достанут семена. Согласились.

Нас с Депланком выпустили из лагеря – это уже дело. В нашу компанию добавили еще двоих беглых ссыльных, арестованных в Сьюдад-Боливаре. Один из них – парижанин Тотó, другой – корсиканец.

Вчетвером мы соорудили два небольших домика, деревянных, с крышами из пальмовых веток. Один заняли мы с Депланком, в другом разместились наши новые товарищи.

Мы с Тото смастерили высокие стеллажи, ножки которых поставили в банки с керосином, чтобы до семян не добрались муравьи. Очень скоро у нас появилась прекрасная рассада томатов, баклажан, дыни и бобов. Высадили ее в открытый грунт на грядки, поскольку молодые растения достаточно уже окрепли и муравьи им теперь не так страшны. Вокруг каждого кустика томатов сделали углубления, которые постоянно заполняем водой. Влажная почва мешает многочисленным паразитам подобраться из невозделанной земли к растениям.

– Посмотри, что это? – спросил Тото, рассматривая крошечный камешек, ослепительно сверкавший на солнце.

– Промой-ка его.

– Держи.

Маленький кристалл величиной с зернышко нута. Промытый, он блестит еще ярче, особенно со стороны скола жильной породы в обрамлении очень твердой оболочки.

– Неужто алмаз?

– Заткнись, Тото. Хотя бы и так, зачем орать на всю вселенную? Предположим, нам чертовски повезло и мы нарвались на кимберлитовую трубку? Спрячь, подождем до вечера.

Вечером я даю уроки математики одному капралу (сегодня он полковник), который готовится к конкурсному экзамену на звание офицера. Человек он порядочный и честный (доказательство тому – наша уже более чем двадцатипятилетняя дружба). Сейчас его зовут полковник Франсиско Баланьо Утрера.

– Что это, Франсиско? Кристалл кварца?

– Нет, – ответил он после долгого и внимательного изучения. – Это алмаз. Хорошенько спрячь, чтобы никто не видел. Где ты его нашел?

– Под кустом помидоров.

– Странно. Может, ты занес его туда с водой из речки? Ты скребешь ведром по дну, когда зачерпываешь воду? Бывает в ведре песок?

– Иногда бывает.

– Вот тебе и ответ. Ты добыл свой бриллиант из реки Карони. Внимательно осмотри грядки, не принес ли ты еще несколько камешков: где один, там обязательно и другие.

Тото принялся за работу. Никогда в жизни он так не вкалывал. Наши товарищи, не ведавшие о секрете, принялись его уговаривать:

– Остановись, Тото. Что ты так надрываешься? Все равно всю воду из реки ведрами не перетаскаешь. Да не зачерпывай так глубоко – в воде один песок.

– Я хочу, чтобы земля стала легкой, как пух, брат. Когда ее смешаешь с песочком, она лучше пропускает воду.

Несмотря на то что все мы открыто потешались над ним, Тото продолжал таскать воду и совершенно не думал останавливаться. Однажды в полдень, когда мы отдыхали в тени, он проходил мимо нас с очередным ведром и, засмотревшись на что-то, споткнулся и упал. Из перевернутого ведра вместе с водой и песком выкатился бриллиант величиной с два зернышка нута. И на этот раз на камешке был скол, иначе его никто бы не заметил. Тото сделал тактическую ошибку: слишком поспешно стал его поднимать.

– Ты смотри, – сказал Депланк, – похож на алмаз! Солдаты говорили, что в реке есть алмазы и золото.

– Вот поэтому я и ношу воду. Теперь убедились, что я вам не хрен собачий?! – сказал Тото, довольный тем, что наконец-то и мы увидели, что он не зря так работает.

Короче, чтобы закончить эту историю с бриллиантами, скажу, что через шесть месяцев у Тото их скопилось от семи до восьми карат. У меня – двенадцать и сверх того тридцать мелких-премелких камешков, которые на языке шахтеров называются промышленным или техническим алмазом. Но однажды я нашел камень весом более шести карат. Уже позже, в Каракасе, мне огранили его, и получился бриллиант в четыре карата; с тех пор этот камень всегда при мне, я не снимаю его с пальца ни днем ни ночью. Депланк и Антарталья тоже набрали драгоценных камней. Я никогда не расстаюсь с моей гильзой, сохранившейся еще с каторги. В ней я храню камешки. Ребята сделали себе что-то наподобие гильз из бычьего рога и тоже хранят в них свои сокровища.

Ни одна душа ничего не знала об этом и даже не догадывалась, кроме будущего полковника, а в то время капрала Франсиско Боланьо. Томаты росли и вызревали. Поспевала и другая зелень. Офицеры честно расплачивались с нами за свежие овощи, которые мы ежедневно поставляли в столовую.