Костры амбиций - Том Вулф

— Поздно.

— Что еще такое, что значит поздно? Имейте чуточку терпения. Пока нам это нужно, Фланнаган из «Ньюс» будет дудеть в нашу дудку. Поганец-бритт, этот чертов Фэллоу из «Сити лайт» уже мозги себе вывихнул с этой историей, теперь схавает, что я ему ни подсуну. Последнюю статью так написал, точно под мою диктовку. Мало, что назвал этого Обэрна, но и тюремную фотографию, что раздобыл Куигли, тоже не забыл! — Киллиана распирала радость. — К тому же включил в статью тот факт, что две недели назад Вейсс называл Обэрна «королем крэка с Вечнозеленой аллеи».

— Ну и что это меняет?

— Да выглядит скверно. Если у тебя парень сидит в тюрьме за серьезное преступление и вдруг вылезает в свидетели, чтобы ему скостили срок или вообще выпустили, это выглядит скверно. И присяжные на это смотрят косо, да и пресса тоже. Будь на нем административный какой-нибудь проступок или мелкое правонарушение, еще куда ни шло: считалось бы, что по малости срока ему это почти все равно.

— Я вот одного никак понять не могу, Томми, — сказал Шерман. — Зачем Обэрн, изобретая свою историю, придумал, что это я был за рулем? Почему не Мария, которая вела машину, когда мы Лэмба стукнули? Обэрну-то какая разница?

— А ему иначе нельзя. Он ведь не знает, вдруг кто-нибудь видел вашу машину непосредственно перед тем, как был сбит Лэмб, и сразу после этого. И ему надо было как-то объяснить, почему вы были за рулем вплоть до того момента, когда это произошло, а она — когда уезжали. Если скажет, что вы остановились, а потом поменялись с ней местами, и, отъезжая, она сбила Лэмба, тогда логичный вопрос будет: «А зачем они остановились?» и логичный ответ: «Потому что какой-то подонок типа Обэрна устроил на дороге препятствие и пытался их грабануть».

— А этот, как его, Фланнаган — он ведь ни во что такое не вдается.

— Правильно. Заметьте-ка, я ему ничего вообще не говорил — была женщина в машине, не было… Когда до этого дойдет, нам надо, чтобы Мария оказалась на нашей стороне. И еще заметьте: Фланнаган всю статью составил так, чтобы не напирать на то, что существует еще и «неизвестная женщина».

— С его стороны очень любезно. А это ему зачем?

— Так я же его знаю. Он тоже ирландец и всеми силами старается пробиться в Америке. Делает вклады в «Банк Взаимных Услуг». Америка — удивительная страна.

На короткое время у Шермана настроение на пару делений поднялось, но затем упало еще ниже. Виной тому было неумеренное воодушевление Киллиана. Очень уж Киллиан раскудахтался по поводу своей гениальной стратегии в этой «войне». Провел, видите ли, удачный рейд по тылам противника. Для Киллиана это игра. Если выиграет — прекрасно. Если проиграет… что ж, можно начинать следующую кампанию. Тогда как ему, Шерману, выигрывать нечего. А проиграл он уже почти все, причем невосполнимо. В лучшем случае можно надеяться сохранить остатки.

В библиотеке зазвонил телефон. Шерман опять сжался, но в дверях снова появился Оккиони.

— Мистер Мак-Кой, там мужик какой-то по имени Поллард Браунинг.

— Кто это? — спросил Киллиан.

— Он живет в нашем доме. Председатель правления кооператива.

Шерман перешел в библиотеку и взял трубку. С улицы вновь донесся рев, опять заорал мегафон… Мак-КОЙ!.. Мак-КОЙ!.. Без сомнения, весь этот гвалт так же хорошо слышен и у Браунингов. Можно себе представить, что тот по этому поводу думает.

Однако голос в трубке звучал довольно дружелюбно.

— Как держишься, Шерман?

— Ну, нормально, наверное, Поллард.

— Я бы хотел зайти повидать тебя, если я тебя этим не слишком обременю.

— Ты дома?

— Только что пришел. Пройти в дом было не так-то легко, но я исхитрился. Ну так как, я подымусь?

— Конечно. Жду.

— Подымусь по пожарной лестнице, если ты не против. Эдди там по уши занят охраной парадной двери. Я не уверен даже, услышит ли он звонок.

— Я тебя встречу.

Киллиану Шерман пояснил, что пойдет на кухню впустить Браунинга.

— Воооо, — прогудел Киллиан, — видите? Они вас не забыли.

— Посмотрим, — отозвался Шерман. — Сейчас вы встретитесь лицом к лицу с Уолл-стрит в ее наиболее чистом виде.

Открыв в просторной тихой кухне дверь на балкон, Шерман услышал, как Поллард громыхает по металлическим ступенькам пожарной лестницы. Вскоре появился и сам Поллард, отдувающийся после восхождения на два пролета, но с виду холеный и одетый безупречно. Поллард был из тех сорокалетних толстяков, которые выглядят здоровее любого спортсмена того же возраста. Его гладкие скулы вздымались над сверкающей белизной хлопковой рубашки «Си-Айленд». Прекрасно сшитый серый костюм лучшей шерсти без единой морщинки облегал каждый квадратный дюйм его налитого тела. Ко всему этому синий галстук с эмблемой яхт-клуба и черные ботинки, так скроенные, что ноги в них казались маленькими. Он весь лоснился как тюлень.

Шерман провел его из кухни в прихожую, где телохранитель-ирландец сидел в кресле работы Томаса Хоупа. Сквозь отворенную дверь в библиотеку был виден Оккиони.

— Телохранители, — счел необходимым вполголоса пояснить Полларду Шерман. — Спорим, ты никогда не думал, что окажешься знаком с человеком, у которого есть телохранители.

— Один из моих клиентов — Клин Джойнер из «Юнайтед Карборундум»… ты его знаешь?

— Нет, не знаю.

— У него телохранители уже лет шесть или семь. Ходят за ним повсюду.

В гостиной Поллард смерил цепким косым взглядом щегольской наряд Киллиана, и на его лице появилась болезненная кислая гримаска.

— Здравствуйте, — сказал Поллард. Киллиан ответил со своей ирландской оттяжкой, и у Полларда, совсем как у отца Шермана, слегка затрепетали ноздри, когда он услышал название «Дершкин, Беллавита, Фишбейн и Шлоссель».

Шерман и Поллард опустились в кресла одного из тех мебельных ансамблей, которыми Джуди постаралась заполнить необъятные просторы помещения. Киллиан вышел в библиотеку к Оккиони.

— Вот что, Шерман, — начал Поллард. — Я переговорил со всеми членами бюро правления, кроме Джека Моррисси, и хочу, чтобы ты знал, что мы тебя поддерживаем и сделаем все от нас зависящее. Я понимаю, каково вам сейчас — и тебе с Джуди, и Кэмпбелл. — Он покачал гладкой круглой головой.

— Что ж, спасибо, Поллард. Хорошего, конечно, маловато.

— Вот, а еще я лично связался с инспектором из девятнадцатого участка, и они обеспечат охрану нашего подъезда, чтобы можно было входить и выходить, но он сказал, что совсем удалить демонстрантов от здания он не имеет права. Я-то думал, они могут хотя бы футов на пятьсот их отогнать, но он уперся, дескать, нельзя. Безобразие, честно говоря. Эту банду… — Шерман чуть не воочию видел, как зашевелились извилины в круглой гладкой голове Полларда в поисках корректного эпитета, обозначающего расовую принадлежность банды. Нет, не нашел, прекратил поиски. — Эту свору! — Он еще покачал головой, потом еще.

— Идет игра в политический футбол, Поллард. А я в нем — мяч. Так бывает с теми, кто всю жизнь пытался выше головы прыгнуть, — Шерман попробовал изобразить улыбку. Вопреки здравому смыслу он старался расположить к себе Полларда, вызвать в нем сочувствие. — Ты, я надеюсь, читал сегодняшний номер «Дейли ньюс»?

— Нет, «Дейли ньюс» я и вижу-то редко. Но я читал «Таймс».

— А ты возьми, почитай статью в «Дейли ньюс», если будет время. Это первый материал, который дает представление о том, что произошло в действительности.

Поллард принялся качать головой еще печальнее.

— Пресса — такая же гнусь, как эти демонстранты, Шерман. Газетчики как с цепи сорвались. Караулят у двери. Набрасываются на всякого, кто хочет войти в дом. Меня прямо сквозь строй по дороге к дому прогнали. А потом всем скопом — на моего шофера! Такая наглость! Грязные азиаты. — Азиаты? — Ну а полиция, разумеется, ничего не может сделать. А как же, раз человеку повезло жить в таком доме, валяй налетай на него, громи.

— Не знаю, что и сказать. Мне очень жаль, что так получилось, Поллард.

— Н-да, самое печальное… — Он не докончил. — На Парк авеню такого никогда не было, Шерман. Не было демонстрации против Парк авеню как жилого района. Безобразие. Словно, если человек живет на Парк авеню, у него нет права на неприкосновенность жилища. А в эпицентре — наш дом.

Нервы Шермана напряглись в предчувствии того, что может воспоследовать, но что именно? Он принялся качать головой в такт с Поллардом в знак того, что разделяет его чувства.

— Оказывается, — продолжил Поллард, — они собираются приходить сюда каждый день или вообще устроить круглосуточное дежурство до тех пор, пока-пока я не знаю что. — Голова у него расходилась уже не на шутку.

Своей голове Шерман придал тот же темп качаний.

— Кто тебе это сказал?

— Эдди.

— Эдди, швейцар?

— Да. И Тони, он дежурил перед Эдди, до четырех. Он Эдди то же самое сказал.

— Я не верю, что они это сделают, Поллард.