Костры амбиций - Том Вулф

— Ха! Если бы мне заплатили сверхурочные за все те часы личного времени, которые придется вбить в это дело, — о, я бы тогда сам мог поселиться на Парк авеню. Впрочем, знаете что? Это для меня не важно. Правда не важно. Пусть я живу не бог весть как, мне важно, чтобы, оглянувшись назад, я мог сказать: «Я старался что-то изменить». А это дело очень значительное, причем во всех его мыслимых аспектах, а не только с точки зрения моей карьеры. Это просто… не знаю, как сформулировать… это новая глава. Я стараюсь что-то изменить, Шелли.

Он умолк и, все еще держа ее руку в своей, обнял ее за талию и привлек к себе. Широко открытыми глазами она смотрела на него снизу вверх. Их губы встретились. Разочек он приоткрыл веки, подсмотреть, закрыты ли у нее глаза. Закрыты.

Крамер почувствовал, что она прижимается к нему низом живота. Что это там — ее венерин холмик? Неужели так скоро, так сладостно, так прекрасно, и — черт! Некуда ее привести.

Это надо же! Ему! Восходящей звезде, вершителю дела Мак-Коя — и некуда… вообще некуда!! Во всем Вавилоне двадцатого столетия! — некуда привести готовую на все очаровательную девушку с темненькими губками. «Интересно, — пронеслось у него в голове, — о чем она сейчас думает?»

А думала она о том, что за странная манера у мужчин в Нью-Йорке. С кем ни встретишься, вечно приходится сперва часа два или три слушать, какой хвастает карьерой.

В тот вечер Фэллоу вошел в «Лестер» с видом победителя. Каждый из сидевших за английским столом и многие из толпы, суетящейся в шумном бистро, не исключая тех, кто от «Сити лайт» воротил нос, знали, что это он дал ход делу Мак-Коя. Даже Сент-Джон и Билли, редко относившиеся серьезно к чему бы то ни было, кроме взаимных измен, довольно искренне его поздравили. Сэмпсон Рейт, политический обозреватель лондонской «Дейли курьер», приехавший сюда на несколько дней, как раз сидел за столом, рассказывая о своем обеде с Ирвином Габнером, заместителем главного редактора «Нью-Йорк таймс»; тот жаловался, что «Сити лайт» практически захватила всю эту историю себе, то есть захватил, конечно же, Питер Фэллоу, основоположник и хранитель.

Алекс Бритт-Уидерс выставил ему за счет заведения коктейль «Саутсайд», и вкус водочного коктейля был так хорош, что Питер заказал еще. Приливная волна всеобщего одобрения так высоко взметнулась, что и от Каролины впервые за долгое-долгое время он дождался наконец улыбки. Единственный, кто был чем-то вроде ложки дегтя, — Ник Стоппинг. Свое одобрение он высказал как-то вяло и нарочито равнодушно. И тут до Фэллоу дошло, что Ник, этот марксист-ленинец, оксфордский спартаковец, Руссо Третьего мира, попросту завидует. Это был его материал, нагло перехваченный пустопорожним клоуном Фэллоу (теперь-то Фэллоу только подсмеивался над нахальством этого Ника); и вот — этот Фэллоу на переднем плане, выскочил, оседлал паровоз истории, тогда как он, Стоппинг, кропает очередную дребедень для журнала «Дом и сад» про новую виллу миссис Шик в Хоуб-Саунде или где там она ее себе выстроила.

Кстати, насчет шика: Рейчел Лэмпвик, надо сказать, не удержалась и упрекнула его за то, что он чересчур часто пользуется этим словом.

— Питер, все-таки ты мог бы быть с миссис Мак-Кой погалантнее, как ты думаешь? («Погалантнее» она произнесла на французский манер.) Все у тебя шикарные — шикарный Шерман Мак-Кой, его шикарный папочка, шикарная приятельница, или как ты назвал ее? клевая? — это как раз неплохо, — а бедная миссис Мак-Кой просто «его сорокалетняя жена», что рисует не очень-то влекущий образ, верно? Это негалантно, Питер!

Зато Рейчел явно с жадностью читала каждое написанное им слово. Поэтому к ней (впрочем, как и ко всем сегодня) он чувствовал одно только снисходительное дружелюбие триумфатора.

— Жену у нас в «Сити лайт» не считают интересным объектом, если она не изменяет мужу, — ответил Фэллоу. — Восторги мы расточаем только любовницам.

Затем все принялись строить догадки насчет Клевой Брюнетки, а Билли Кортес, искоса бросив взгляд на Сент-Джона, сказал, что, по его сведениям, мужчины иногда действительно возят своих милашек в нетривиальные места, чтобы их не застукали, однако Бронкс — это не просто нетривиально, это уже паранойя, и Фэллоу заказал себе еще один «Саутсайд».

Вся эта мельтешня была милой, приятной и британской, оранжево-охряный свет был мягким и британским, Каролина на Питера то и дело поглядывала, то приветливо, то с ухмылкой, которую он никак не мог истолковать, а потому заказал очередной «Саутсайд», и тогда Каролина встала со своего места, подошла, обойдя стол, наклонилась и сказала на ухо:

— Пойдем поднимемся на минуточку наверх.

Неужто правда? Трудно поверить, но… а вдруг? Они поднялись по винтовой лестнице в контору Бритт-Уидерса, и Каролина, внезапно сделавшись серьезной, проговорила:

— Питер, я собираюсь тебе кое-что сказать, хотя, наверное, зря. Ты этого не заслуживаешь. Ты себя плохо вел со мной!

— Я?! — воскликнул Фэллоу с радостным смешком. — Каролина! Ведь ты пыталась размазать мой хобот по всему Нью-Йорку!

— Что? Твой хобот? — Чуть покраснев, Каролина улыбнулась. — Ну, все-таки не по всему Нью-Йорку. Ладно, после того подарка, который я собираюсь тебе преподнести, думаю, мы будем квиты.

— Подарка?

— Думаю, это можно считать подарком. Я знаю, кто такая эта твоя клевая брюнетка. Я знаю, кто был с Мак-Коем в машине.

— Ты шутишь!

— Я не шучу.

— Ну хорошо, так кто?

— Ее зовут Мария Раскин. Ты с ней познакомился тогда в баре «Рампа».

— Я?

— Питер, ну нельзя же так напиваться. Она замужем за человеком по имени Артур Раскин, который старше ее раза в три. Он еврей и чем-то таким занимается, не знаю чем. Но очень богат.

— Откуда ты все это знаешь?

— Помнишь моего приятеля художника? Итальянца. Филиппе. Филиппе Кирацци.

— А, да. Не так-то сразу его забудешь, верно?

— Ну так вот он ее знает.

— В каком плане?

— В том же, в каком ее знают многие мужчины. Она потаскушка.

— И она ему рассказала?

— Да.

— А он рассказал тебе?

— Да.

— Мой бог, Каролина. Где мне найти его?

— Не знаю. Сама не могу его найти. Гаденыш чертов.

25

Судьи — мы

— Просто Система заботится о своих, — произнес Преподобный Бэкон. Он говорил по телефону, по-домашнему откинувшись на спинку кресла, но тон его был официальным. Потому что говорил он с представителем прессы. — Структура власти изобретает и внедряет ложь с помощью своих верных лакеев в средствах массовой информации, но вся эта ложь шита белыми нитками.

Несмотря на молодость, Эдвард Фиск III отчетливо уловил фразеологию политических радикалов конца шестидесятых — начала семидесятых. Преподобный Бэкон взирал на микрофон телефонной трубки с выражением праведного гнева. Фиск еще больше ссутулился и обмяк. С лица Преподобного Бэкона он переводил взгляд на болотно-желтую листву платанов во дворе за окном, потом снова на Преподобного Бэкона и снова на платаны. Глядеть этому человеку в глаза он пока не решался, даже при том что праведный гнев предназначался не ему. Бэкона рассердила статья в утреннем выпуске «Дейли ньюс», где высказывалась гипотеза, что Шерман Мак-Кой, возможно, сбил Генри Лэмба, уходя от попытки ограбления. «Дейли ньюс» намекала, что сообщником Лэмба был уже уличенный преступник по имени Роланд Обэрн и что вся прокурорская версия дела Шермана Мак-Коя зиждется на сказке, сочиненной этим индивидом, который теперь пытается добиться смягчения приговора по делу о наркотиках.

— Вы сомневаетесь, могут ли они пасть так низко? — декламировал Преподобный Бэкон в телефон. — Вы сомневаетесь, способны ли они на откровенную подлость? Но вы же сами видите теперь, как низко они пали: пытаются вывалять в грязи юного Генри Лэмба. Вы теперь видите: они пытаются представить жертву преступником — жертву, мальчика, который смертельно ранен и не может за себя постоять. То, что они называют Генри Лэмба грабителем, само по себе… понимаете ли… преступное деяние. Да, преступное деяние. Но в этом и проявляется извращенная логика властных структур. Их насквозь расистская ментальность. Поскольку Генри Лэмб — черный юноша, они думают, что могут навесить на него ярлык уголовника… понимаете ли… Думают, что могут вывалять его в грязи. Но они ошибаются. Вся жизнь Генри Лэмба опровергает их гнусную ложь. Генри Лэмб как раз таков, каким властные структуры предписывают быть черному юноше, однако, как только одному из их лагеря понадобилось… понимаете ли… одному из их лагеря… они тут же, недолго думая, все переворачивают с ног на голову и пытаются уничтожить доброе имя этого молодого человека… Что?.. Вы сказали: «Кто — они?»… Думаете, Шерман Мак-Кой такой уж одиночка? Думаете, он сам по себе? Он ведь один из самых влиятельных сотрудников компании «Пирс-и-Пирс», а «Пирс-и-Пирс» одна из самых влиятельных сил на Уолл-стрит. Компанию «Пирс-и-Пирс» я знаю… понимаете ли… Знаю, на что они способны. Вы слышали о капиталистах. Слышали о плутократах. Взгляните на Шермана Мак-Коя и увидите перед собой капиталиста, увидите перед собой плутократа.