Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники, 1985-1991 - Светлана Бондаренко

М. А. В глазах всех, кроме Ленина?

Б. С. К Ленину мы еще вернемся. Такое представление о крестьянстве было вбито в головы всей предшествующей политико-идеологической пропагандой. Поэтому в самых широких слоях партии было распространено убеждение, что крестьянство надо брать к ногтю, пока оно не пожрало революцию. Не случайно ведь любая фракция, любая оппозиция в те годы поднимала вопрос: а не пора ли скрутить крестьянство?

Вот вы сказали — Ленин. Надо было быть Лениным, чтобы понять: если к крестьянству относиться так, никакого справедливого общества не построить. Но даже Ленин это понял, к сожалению, слишком поздно, когда после Гражданской войны, в обстановке всеобщей разрухи Советское государство оказалось на краю гибели. Кронштадтский мятеж стал зримым выражением всеобщего кризиса. И Ленину хватило мудрости, и даже не только мудрости, наверное — не он один понимал это, — но политической власти и воли убедить партию принять НЭП.

М. А. А может быть, помимо мудрости и политической воли — еще способности переступить через доктрину?

Б. С. Можно и так формулировать, для меня это входит в понятие мудрости. Партия последовала за Лениным, как это не раз бывало и раньше, но это был, скорее, акт доверия авторитету, чем акт убежденности. А всё, что последовало потом, было просто возвращением на привычный политический путь. Большинство партийцев искренне считало: конечно, крестьянство надо прижать. И конкретную жестокую работу по коллективизации партийный аппарат исполнял не только послушно, но, осмелюсь предположить, с радостью и удовлетворением.

М. А. Работали не за страх, а за совесть?

Б. С. Выполняли задачу, которая представлялась им абсолютно правильной и необходимой. Кулак — враг злобный, открытый, но и с крестьянством вообще церемониться не следует. Это класс опасный для социализма, его надлежит беспощадно приспособить к новой жизни, и чем скорее, тем будет лучше для всех.

М. А. То есть это укладывалось в рамки самой что ни на есть базовой теории и вытекало из нее, а не было каким-то злостным искажением, чего до сих пор многие не понимают…

Б. С. У нас не любят об этом писать, но, полагаю, так оно все и было. Это был момент, когда партия вынесла приговор себе и своему делу. Трагедия состоит в том, что она не способна была поступить иначе. Она была построена, организована, выкована как боевой механизм для захвата и удержания власти. Она ничего не умела, кроме как с бою захватывать власть и с боями ее удерживать. Отсюда вся сила ее и все ее слабости. Преклонение перед дисциплиной, почти военной. Страх фракционности, неприязнь к оппозиционерам. Убеждение в том, что всегда, при любых обстоятельствах существует лишь один-единственный верный путь, причем — так уж устроен мир! — это путь беззаветной и жестокой борьбы. Безоглядная вера в теорию, почти наивная убежденность, что существует социальная теория, способная предусмотреть все повороты истории…

Был ли альтернативный путь нашей истории? Да, был. Ленин увидел его к концу своей жизни и попытался сделать достоянием своих соратников. Могла ли партия, именно эта партия, ценою огромных жертв захватившая власть в стране, где ее программу поддерживала лишь малая часть населения, — могла партия в этих условиях осознанно выбрать ленинский путь? Отказаться от жестокого, «безвариантного» управления страной? Экономикой? Деревней? Пожертвовать частью завоеванной власти, рискнуть, вернее, продолжить ту рискованную линию, на которую ее подвигнул Ленин? Мне кажется, не могла. Наверное, лишь единицы из тогдашних партийных руководителей — в том числе Ленин — понимали то, что и сейчас мы только начинаем усваивать: коммунизм нельзя построить, можно лишь создать условия для его появления, убрать то, что ему мешает. Если почва хорошо взрыхлена и унавожена, общественные формации прорастают в историю сами — как хлеб, как сад, как лес.

Так что не будем обманывать себя: великий перелом хребта истории произошел не по несчастливой случайности и не по чьему-то недосмотру. Просто он не мог не произойти, он вытекал из всего предыдущего хода событий. Порожденная этим ходом событий правящая партия не умела и не желала принять альтернативный путь, она избрала путь насилия над историей, а на этом пути ей нужен был совершенно определенного типа вождь, вождю же нужен был совершенно определенного типа аппарат. Не Сталин создал систему, и не система — Сталина. Всех их вылепила история из подходящего к делу материала.

Гораздо более интересным с теоретической точки зрения кажется мне вопрос: что было бы, если бы Ленин прожил еще лет двадцать? Но это — тема для отдельной беседы, и не со мной, а с настоящим историком-профессионалом.

27 июля АН благодарит Романа Арбитмана за его статью в саратовской газете.

Дорогой Роман!

С удовольствием и не без чувства благодарности прочел Вашу статью. Жаль, конечно, что Вам не удалось продвинуть ее за пределы области. Что делать, игра в одни ворота продолжается, и не видно ее конца. И все же хорошо.

Жаль только, что Вам не пришло в голову пометить, из какой газеты и за какое число эта вырезка. При возможности — сообщите. Кстати, а Вы не пробовали отправить эти вырезки по адресам «заинтересованных» печатных органов и даже с прямой просьбой передать эти вырезки «заинтересованным» авторам? Конечно, это не очень бы на них воздействовало, но кто знает?

Речь о статье Романа в газете «Железнодорожник Поволжья», в номере от 21 июля.

<…>

Творческий путь известных советских писателей-фантастов Аркадия и Бориса Стругацких никогда, что называется, не был усыпан розами. Всегда им доставалось изрядно: за независимость суждений, за скепсис, за «намеки», за сатирические обобщения. На них шли в поход со страниц «Известий» и журнала «Коммунист», «Литгазеты» и тогдашних «Огонька» с «Октябрем»… Цензоры (как официальные, так и добровольные) бдительно вглядывались в каждое их слово, нашаривая крамолу. Их обвиняли в непонимании настоящего и клевете на будущее, в тлетворном влиянии на молодежь, в очернительстве, в непатриотизме и прочих вредных «измах» (кроме, разве что, расизма — это чудовищное обвинение изобретено уже новейшими критиками). Каждая книга Стругацких пробиралась к читателю с трудом, через всяческие препоны и рогатки. Не один редактор поплатился своим местом из-за того, что публиковал фантастику Стругацких. Из цитат, собранных из разносных статей-доносов на писателей, можно было без труда составить обвинение по статье «Антисоветская агитация и пропаганда» (ныне, к счастью, отмененной)…