Собрание сочинений. Т.26. Из сборников: «Поход», «Новый поход», «Истина шествует», «Смесь». Письма - Эмиль Золя

Негодование вызывает у Золя то, что он называет «постыдными сценами». С холмов Монмартра можно было наблюдать подавление Коммуны, и тысячи буржуазных обывателей приходили сюда, как на свидание, испытывая омерзительное удовольствие от кровавой бойни, которая открывалась им с естественного амфитеатра Монмартрского холма. «Приносили с собой стулья, складные сиденья… За два су можно было приобрести места, как в партере театра». Толпа неистовствовала от восторга, когда видела вспышки разрывных снарядов, шутила, смеялась.

Двадцать четвертого мая Париж горел. Золя потрясен: «Вчерашний день — 24 мая 1871 года будет записан в нашей истории траурными буквами». «Прошедшая ночь была сплошным кровавым заревом». Но сильнее всего взволновала Золя — «кровавая неделя». «Представьте себе груды трупов, сваленных под мостами. Нет, никогда мне не забыть, как страшно сжалось у меня сердце, когда я оказался перед этим ужасным нагромождением человеческой плоти, валяющейся у причалов». И, наконец, — последняя сцена трагедии: кладбище Пер-Лашез — конечное прибежище павших коммунаров — и расстрел у кладбищенской стены.

Письма Золя в «Марсельский Семафор» проникнуты презрением к «победителям» и сочувствием к их жертвам.

Несколько месяцев спустя, возобновив сотрудничество в «Ла Клош», Золя напишет очерк «Добрые старые времена». В нем он покажет истинное лицо торжествующих победителей. Великая трагедия, обрушившаяся на Францию, не изменила привычек буржуазии. Как и в «добрые старые времена» Империи, молодые бездельники вновь вкушают все прелести праздной жизни; в Булонском лесу, как призраки «былых времен», появились роскошные экипажи с изнеженными дамами; человека, неосторожно крикнувшего: «Да здравствует республика!» — хватают полицейские… как это случалось в «добрые старые времена». Всей этой нечисти, воскресшей после кровавых дней Коммуны, Золя бросает слово «Седан» — символ поражения и унижения Франции. «Он ваш по праву. Седан — плод вашего веселья… Седан — последняя гримаса мертвецки пьяного карнавала».

После падения и разгрома Коммуны президентом Французской республики становится Тьер. Большинство в Национальном собрании принадлежит монархическим партиям, и только угроза нового народного восстания заставляет их терпеть «республику без республиканцев». Борьба за республику, против угрозы реставрации монархии становится первоочередной задачей демократических сил страны. И в этой борьбе Золя участвует с той же страстностью, с какой он выступал против режима Империи. В одной из корреспонденций, напечатанной в «Семафоре» (от 21 августа 1873 г.), Золя подверг разбору книгу умеренного республиканца Жюля Греви «Неизбежность республики». Соглашаясь с выводами Греви, он писал: «Все реставрированные монархии делали лишь привал между двумя бурями. Республика откроет нам дверь в будущее».

Вплоть до 1879 года положение во Франции было крайне напряженным, и только победа левых сил на выборах в сенат привела к окончательному утверждению республики.

Золя прекратил сотрудничество в «Семафоре» в 1877 году. Отчасти это было вызвано тем, что с 1875 года перед ним открылось новое поле журналистской деятельности. По рекомендации И. С. Тургенева Золя становится постоянным парижским обозревателем русского журнала «Вестник Европы». Помимо материальных соображений, которые в ту пору имели для Золя немаловажное значение, писатель трезво оценил некоторые преимущества печатания за границей. В «Вестнике Европы» он мог более свободно выразить свое мнение по многим вопросам, и прежде всего по вопросам искусства и литературы. На протяжении шести лет Золя ежемесячно должен был отправлять в Петербург свои парижские корреспонденции объемом от полутора до двух печатных листов. Позднее эти корреспонденции составили самые значительные его литературно-критические сборники — «Романисты-натуралисты», «Литературные документы» и частично «Экспериментальный роман». Сотрудничество в «Вестнике Европы» можно считать вершиной журналистской деятельности писателя.

Значительную часть корреспонденций, напечатанных в «Вестнике Европы» составили статьи по вопросам искусства и литературы. За ними шли очерки, посвященные парижским и провинциальным правам или каким-либо знаменательным событиям, рассказы и отрывки из крупных произведений, статьи на разные другие темы.

Из статей в «Вестнике Европы», характеризующих Золя как публициста, следует назвать такие, как «Ипполит Тэн и его новая книга о Франции» (1876), «Тьер — основатель Республики» (1877), «Мои воспоминания из военных эпох» (1877), «Французская революция в книге Тэна» (1878), «Литература и политика» (1879). Ни одна из этих статей (кроме статьи «Литература и политика») самим Золя не включалась в какой-либо сборник, вышедший во Франции.

Наименее удачной и даже огорчительной для передового русского читателя была статья «Тьер — основатель Республики». Опубликованная в декабрьском номере журнала за 1877 год, но написанная раньше, она отразила сложные политические переживания Золя. Республика вновь была в опасности. Правительство, возглавляемое монархистом герцогом де Брольи, распустило палату депутатов и организовало массовые репрессии по отношению к республиканцам. В этой обстановке даже Тьер пригрезился Золя защитником республики, и он всерьез восхваляет его патриотизм. В шовинистическом духе написана полустатья-полуочерк «Мои воспоминания из военных эпох», но есть в ней интересные мысли о династических и национальных войнах.

Наиболее значительной представляется статья «Французская революция в книге Тэна». Золя объясняет интерес, проявленный Тэном к революции конца XVIII века, недавними событиями 1870–1871 годов. «Политическая тревога слишком просвечивает из-под научной методы. Тэн, несмотря на свою кажущуюся холодность аналитика, проявляет страсть консерватора, которого Коммуна привела в негодование и устрашила». Золя уличает Тэна в ненависти к революции и в тенденциозном освещении связанных с ней событий. Особенно неубедительным кажется Золя утверждение историка об иностранном влиянии на революцию. «Во время Коммуны тоже толковали, что восстание произведено иностранцами… Но мы, очевидцы событий Коммуны, мы пожимаем плечами…» Тэн изображает революционеров, как страшилищ, потерявших человеческий облик. И на это Золя отвечает ему, вспоминая дни Коммуны: «…то были рабочие, мелкие лавочники, с которыми ежедневно сталкиваешься на улице…» Золя осуждает Тэна за то, что тот в угоду своей концепции подтасовывает всем известные факты, клевещет на революцию: «Читая Тэна, можно также подумать, что никогда на свете не проливалось столько человеческой крови… Считают, что число жертв террора доходит до одиннадцати тысяч. А между тем известно, что эта цифра была далеко превзойдена при одном взятии Парижа в 1871 году. В три дня было больше расстреляно, нежели гильотинировали революционеры в несколько месяцев».

После победы республиканцев на выборах и досрочной отставки в 1879 году президента Мак-Магона положение в стране стабилизировалось, республика победила. Новым президентом был избран Жюль Греви, а председателем палаты депутатов Леон Гамбетта. Казалось бы, «старый республиканец» Золя мог свободно вздохнуть, ибо все его мечты осуществились. На самом же деле писатель скоро увидел, что Республика, которую он так долго ждал и за которую так горячо ратовал, обманула его, как обманула она и других. Придя к власти, умеренные республиканцы не выполнили своих обещаний. Вместо того чтобы провести реформы, они выдвинули оппортунистические лозунги, отложив наиболее радикальные мероприятия до «удобного момента».

Разочарованный Золя решил начать кампанию против недавних своих соратников. С 20 сентября 1880 года по 22 сентября 1881 года он публикует в газете «Фигаро» серию статей, которые позднее объединит под общим названием «Поход». Статьи в «Фигаро» были новым шагом в развитии публицистического творчества Золя. Сохранив присущую ему страстность и убежденность, он поднимается теперь до больших обобщений. Пользуясь конкретными поводами, критикуя действия определенных политических партий и определенных лиц, Золя создает обобщенную картину буржуазных политических нравов. Перечитывая эти статьи, удивляешься их сегодняшней злободневности — так метки характеристики, так выразительны типы, — не портреты конкретных лиц, а именно типы буржуазных политиканов.

Что же заставило Золя отвернуться от буржуазной политики, причислить себя к «партии равнодушных», провозгласить воинствующий аполитизм? Исследуя нравы буржуазных партий, в том числе и нравы партии республиканцев, Золя приходит к выводу, что современные ему политики мало чем отличаются от лавочников, вся жизнь которых устремлена на достижение корыстных целей. В статье «Будущий министр» он говорит о некоем Шарле Флоке, одном из многочисленных честолюбцев, «рвущихся к правительственному пирогу». Флоке бездарен и тускл во всех отношениях, но «буржуазная расчетливость у него в крови». Это-то и сулит ему непременный успех. В статье «Тридцать шесть республик» Золя с горечью восклицает: «Неужели нельзя быть честным республиканцем, не стремясь упрятать Францию себе в карман?» Республика перестала быть единой, потому что каждый политический деятель, стремясь к политической власти, отстаивает свою «республику», и Золя насчитывает их тридцать шесть — этих выдуманных «республик»: Республику Гамбетты, Республику Рошфора, Республику Эбрара и т. д. С усердием лавочников они добиваются выгодной распродажи своих идей и, как лавочники, стараются погубить своих ближайших конкурентов. «Знаю я эти республиканские лавочки: меня обвиняют в том, что я в них не остался». И Золя дает им названия: «лавочка непримиримых, лавочка романтического толка, лавочка республиканцев-доктринеров, лавочка республиканцев-педагогов». Золя зло высмеивает вчерашних революционеров, которых собственное возвышение превращает в робких и стыдливых консерваторов. Наиболее типичной в этом отношении фигурой он считает Гамбетту, который «сумел использовать политические события в своих интересах». Не подлинная революционность, а пустозвонные речи обеспечивают Гамбетте успех у толпы. «Когда вчерашние революционеры пристроились к делу и довольны, они уже больше не страшны», и Золя поднимает на щит роман Доде «Нума Руместан», прототипом главного героя которого послужил тот же Гамбетта. «Отныне Нума Руместан будет жить как одна из разновидностей лжеца… Тип этот порожден определенным народом и определенной эпохой».