Идеология и филология. Ленинград, 1940-е годы. Документальное исследование. Том 1 - Петр Александрович Дружинин

“чистой истины”, “чистой науки”, не хотят принять участие в этой исторически оправданной и исторически необходимой работе. Тем самым они тянут назад, тем самым они все еще защищают отживший, неверный и реакционный тезис о русском народе как ученике Европы.

Русский народ вместе со всей семьей советских народов стал учителем и вождем современного человечества. Эта историческая роль обязывает»[1056].

Но «историческая роль» обязывала не только Кирпотина, но и многих других. Одним из главных «обязанных» оказался литературный критик Анатолий Кузьмич Тарасенков, который выступил в февральском номере журнала «Новый мир» с большой статей «Космополиты от литературоведения»[1057], в которой довольно определенно высказался и по вопросу о А. Н. Веселовском:

«Исторически Веселовский противостоит всей линии Белинского – Чернышевского – Добролюбова. Веселовский – один из столпов буржуазно-либеральной науки. Как философ Веселовский находился под огромным влиянием спенсеровского позитивизма.

Марксистско-ленинский метод познания литературы исходит прежде всего из того, что литературные образы рождаются в ходе конкретной, исторически сложившейся классовой борьбы. Веселовский стоит на прямо противоположной точке зрения. Его теория историко-сравнительного анализа приводит к тому, что любое литературное произведение начинает рассматриваться как результат многих, самых разнообразных слагаемых – и сословных, и хозяйственных, и моральных, и этнографических, и национальных факторов. Этот эклектизм равноправия различных факторов приводит к тому, что главное, определяющее в генезисе литературы – классовая борьба – выпадает из поля зрения исследователя.

Веселовский был влюблен в Запад и западную литературу, и ему казалось, что русское народное искусство, русская литература складывались под их коренным воздействием. Эта грубо ошибочная антиисторическая концепция привела Веселовского к благоговейному преклонению перед иностранными источниками.

Наше марксистско-ленинское литературоведение считает своими предшественниками революционно-демократических философов и критиков – Белинского, Чернышевского, Добролюбова. Веселовский же является отцом теорий декадентов и формалистов, основоположником многочисленных антинаучных разысканий о так называемом “западном влиянии” на русскую культуру»[1058].

Вместе с ширившимся обсуждением «реакционной школы Веселовского» в круговорот дискуссии попадали все новые и новые последователи его идей, которые тоже неизбежно «пресмыкались перед Западом». Почти сразу к академику В. Ф. Шишмареву прибавился В. М. Жирмунский, затем М. П. Алексеев, Б. М. Эйхенбаум, В. Я. Пропп, С. С. Мокульский и т. д.; список этот увеличивался постоянно. Основной фигурант доклада Фадеева на пленуме И. М. Нусинов побивался хотя и несколько обособленно, но с невероятной силой.

В январе 1948 г. отношение власти к Веселовскому окончательно определилось. 16 февраля А. М. Еголин выступил на Всероссийском совещании заведующих кафедрами литературы с докладом, где отдельно коснулся опального академика; вскоре точка его зрения была опубликована и для более широкой аудитории:

«Усваивая ценное наследство в историко-литературной науке, мы должны отвергнуть все еще имеющие распространение взгляды школы Александра Веселовского, как научно несостоятельные. Веселовский является знаменем безыдейной, объективистской науки. Восхваление его приемов исследования представляет собой пережиток буржуазных взглядов на теорию и историю литературы; попытки со стороны некоторых идейно и методологически отсталых ученых вернуть нашу науку к традициям буржуазного литературоведения должны встретить самый решительный отпор»[1059].

Слабые голоса, раздавшиеся тогда в защиту Веселовского, были сразу заглушены. Именно в этом контексте стоит рассматривать реплику «Литературной газеты», которая, сообщая 3 марта о Всероссийском совещании преподавателей литературы, отметила, что «доц[ент] Демешкан выступила с неожиданным славословием по адресу А. Н. Веселовского»[1060]. Похоже, Е. Б. Демешкан не сумела сориентироваться и похвалила не подпадающего под ее антисемитские воззрения академика Веселовского.

Окончательный приговор власти А. Н. Веселовскому был оглашен через несколько дней. Таковым стала редакционная статья в «газете для газет» – «Культуре и жизни», которая 11 марта 1948 г. подводила жирную черту под затянувшейся дискуссией. Название статьи – «Против буржуазного либерализма в литературоведении: По поводу дискуссии об А. Веселовском» – вполне вписывалось в русло дискуссии, но основные положения статьи исключали всякое продолжение таковой:

«В течение нескольких месяцев в журнале “Октябрь” и некоторых других литературных органах ведется дискуссия о значении историка литературы Александра Веселовского и его школы в русской науке. Чем объяснить, что такая фигура, как Веселовский, давно покрытая архивной пылью, стала предметом спора на страницах советской печати? Является ли в самом деле спорным вопрос о взглядах этого буржуазного ученого, давно отвергнутых марксизмом? ‹…›

Эта фигура извлечена на поверхность не случайно. Веселовский является ныне знаменем безыдейной, либерально-объективистской науки, а восхваление его научных приемов есть не только пережиток буржуазных взглядов на историю литературы, но и активная попытка со стороны некоторых ученых вернуть советскую науку к традиции буржуазного литературоведения. ‹…›

“Деятельность” школы Веселовского является проявлением того низкопоклонства перед иностранщиной, которое ныне представляет собой один из самых отвратительных пережитков капитализма в сознании некоторых отсталых кругов нашей интеллигенции. ‹…› Все мировоззрение А. Веселовского враждебно нам»[1061] и т. д.

Как часто бывало и ранее, глава государства – один из самых преданных читателей «толстых» литературных журналов – одним своим словом подвел итог этой дискуссии.

Хотя статья в «Культуре и жизни» носит характер редакционной, т. е. опубликована без всяких подписей, являясь таким образом точкой зрения редакции (Управления пропаганды и агитации ЦК), писалась она в отделе художественной литературы ЦК под руководством его заведующего Н. Н. Маслина (бывшего главного редактора Ленгослитиздата). Известно, что для написания этой статьи также привлекался и обвиненный впоследствии в космополитизме известный критик и философ М. А. Лифшиц (1905–1983)[1062].

Вместе с однозначным отношением, сформулированным предельно ясно в этой директивной статье, уже были намечены «оргвыводы» в отношении участников шумной дискуссии.

До появления этой статьи дискуссия воспринималась с иронией, о чем пишет в своих мемуарных набросках Наталья Леонидовна Трауберг:

«Летом или осенью 1947-го Ефим Григорьевич Эткинд[1063] уже купил для Жирмунских, у которых родилась дочь, гуттаперчевого попугая – мы думали, еще можно смеяться над тем, что Виктора Максимовича назвали “попугаем Веселовского”»[1064].

Но после приговора 11 марта стало очевидным, что грядут серьезные перемены. Шишки посыпались не только на вынужденных смириться со своим положением «попугаев Веселовского» – Нусинова, Шишмарева, Жирмунского и всех остальных, но и на самих критиков – участников дискуссии:

«Тов. А. Фадеев в своем докладе на пленуме правления Союза писателей в июне 1947 г. своевременно поставил вопрос о вредной возне вокруг Веселовского. Совершенно правильным было выступление А. Тарасенкова в журнале “Новый мир” со статьей “Космополиты от литературоведения”, в которой разоблачается реакционная сущность концепции Веселовского и его современных эпигонов. Нашлись, однако, литературные “деятели”, которые не только не поняли политического смысла этой вредной возни вокруг Веселовского, но и способствовали ее усилению. Журнал “Октябрь” затеял целую дискуссию по этому поводу –