Это я тебя убила - Екатерина Звонцова

по нелепой случайности этого не случилось на нем. Я даже хочу сказать что-нибудь, чтобы он расслабился, – вроде того, что выдерживала с ним же, а потом с Илфокионом многочасовые тренировки, что побеждала монстров, что… Слова тают: снова легко стучат деревянные бусины на моем подоле, пальцы Эвера скользят по внутренней стороне бедра, и я, охнув, кусаю губу. Его. Невольно выгибаюсь даже от этих пока еще легких касаний, впиваюсь одной ладонью ему в плечо, а другой в волосы. Вздрагиваю: его рука слегка сжимает грудь, и это сводит с ума даже поверх грубой ткани. Вторая… Наверное, стон слишком громкий: он снова целует меня, не прекращая плавных движений пальцами. Уже во мне. Так, что не представлять на их месте что-то другое невозможно. Впрочем, достаточно того, что это его пальцы, что постепенно в наш поцелуй вливаются и его стоны, что он тесно прижимается ко мне – и уже не сопротивляется, когда моя ладонь вновь скользит ему за пояс.

– Так тоже не пойдет, – шепчу, с трудом оторвавшись от его губ.

Ему идет эта темнота в глазах, то, как они расширяются, когда я сжимаю руку. Веду плавно. Еще раз. Снова. Расслабляю кисть, сжимаю снова – знаю, это ощущается как сокращение мышц, жаркое и жадное. Теперь вздрагивает он, хватает воздух губами. Щеки наконец окрашивает слабый румянец. Проклятие, как мне нравится это зрелище.

– Орф…

Мои пальцы прижимаются к его рту, снова ведут по груди. По шрамам, как можно осторожнее, словно это – интимнее всего прочего. Может, и так. Часто дыша, он касается носом волос на моем виске, словно прячась от слишком жгучего взгляда. Но ничего не может сделать со своим телом. С дрожью мышц. С этой горячей твердостью под другой моей ладонью.

На его лице все еще следы моей крови. И боюсь, мы так жмемся друг к другу, что в ней будет и его белая одежда. Так и есть. Уже. Красные подтеки на расстегнутой рубашке, красная полоса – прямо там, на поясе, но не похоже, что он заметил. Я тоже забываюсь быстро – стоны и пульсация под моей ладонью сводят с ума; сама я, кажется, горю – от все более настойчивых, ритмичных, но все еще нежных движений его пальцев. Он… даже вот так, в исступлении, он будто чувствует меня. Не то чтобы у кого-то получались со мной такие вещи – всегда было либо слишком рвано, либо слишком грубо. Не так. Не словно наши тела существуют как горячая, пульсирующая, слепящая звездная система. Могу ли я так же хорошо чувствовать его? Или?..

Быстрее – это уже нужно мне самой, я неосознанно подаюсь навстречу его пальцам, раз за разом. От очередного движения моей ладони он стонет так, что горячий узел внизу живота становится просто раскаленным. Ловлю его губы своими, скольжу языком по передним зубам. Секунда, две, пять… он вздрагивает, выдыхает – и я чувствую влажное тепло на пальцах, чувствую волну по всему его напрягшемуся корпусу и бедрам, чувствую, как она проникает в его кровь. Мягко провожу второй рукой по спутавшимся волосам – не вытирать же об них эту. Быстро… хотя нет, не очень. И так или иначе, ожидаемо, учитывая… сколько лет в пещере? Монстр-то вряд ли… и даже если… о нет, про это я думать не хочу, хотя даже эта омерзительная фантазия ничего не может со мной сделать. Эвер хрипло выдыхает, и меня опять пробирает до костей – этим звуком, теплом между шеей и плечом, дрожью. Жаль, я едва вижу, что делала с ним. Жаль, опустить глаза сейчас – это выставить себя еще большим… сатиром, чем я есть.

Он снова касается губами моих губ – настойчивее, лихорадочнее. Его замершие пальцы скользят в меня снова – ровно так быстро, как нужно, еще раз, еще. Я слушаю его дыхание, я неосознанно подаюсь навстречу последнему толчку – и приходится стиснуть зубы, чтобы никто не ринулся к дверям на мои крики. Руками впиваюсь в его рубашку. Дрожу, и это самая приятная дрожь за всю мою жизнь. Боги… не думала, что это ощущается так. Стремительным полетом на Святую Гору и падением с нее, диким пульсом и жаром, в котором я словно… забыла о царапинах, о ломящих мышцах, обо всем? Правда, спина, шея, плечи, нывшие прежде, утихли. Если не считать эту разнеженную слабость, я почти полна сил. Снова. А может, и как никогда. Да что это?

С усилием разжав руки, открыв глаза и чуть поведя головой, я ожидаемо вижу все ту же кровь, и на постели, и на чуть отстранившемся Эвере, и на своем задранном платье. Чувствую ее вкус на губах – мои ведь были в трещинах еще недавно. Беспокоит меня и легкий озноб, но что-то во мне явно поменялось. Что-то… Шевелю пальцами, плечами, языком – остальное все еще под теплой волной спадающего возбуждения, шевелиться не желает. Не понимаю.

– Орфо. – Шепот Эвера хриплый. Вновь подавшись ближе, он касается левой рукой того места на моей щеке, которое прежде обошел даже поцелуем. – Ты, кажется… регенерируешь.

Регене… в смысле раны заживают сами? От этого? Ох… Его голос звенит потрясением. Он гладит и гладит мою скулу, мягко, но все же так, будто изучает анатомическое пособие, а я лишь опять смежаю веки, отрешенно прислушиваясь к себе. Предположение не вдохновляет. Скорее наоборот. По крайней мере, сейчас, когда голова занята совершенно другим.

– М-м-м… – все, что я могу ответить, наконец посмотрев на него. Он, лежа рядом, вглядывается в меня теперь с беспокойством: не мог не среагировать на тон. – Здо-орово. Может быть… понятия не имею. Плевать.

– Так что, и раньше было? – Похоже, так просто он тему не оставит.

Медик и есть медик, даже недоученный, такое ведь и должно быть ему интересно. А вот мне нет. Все меньше и меньше. Он хмурится: возможно, моя реакция его удивляет, но я как раз отлично понимаю ее причины. Я уже не ребенок, дивящийся чудесам. Когда-нибудь я перестану спотыкаться о новые уродства, которыми одаривает меня метка, но нет, не сегодня. И тем более все выглядит диковато, учитывая, что это далеко не первый мой…

– Не замечала, – почти отрезаю, отпихивая непрошеную мысль и жар осознания в груди. – Знаешь, живу не настолько бурной жизнью. Я тебе не сатирка какая-нибудь, а все-таки принцесса.

Долбаная. Это он пропускает мимо ушей, продолжает хмуриться, и невольно я щетинюсь, добавляя:

– Еще скажи, что тебя это пугает. Тебе ли не знать, что