Прокаженная - Гелена Мнишек

XXVII

Стефа жила, словно в горячке. Мысли о предстоящем замужестве вызывали страшные чувства — радость, смешанную с беспокойством, перераставшим порой в опасения, даже в печаль.

Она была невестой майората, но, сколько ни пыталась, не могла представить себя его женой. Счастье было столь велико, что способно было убить. Видя расцветающую весну, она упивалась теплыми цветущими днями, как когда-то в Слодковцах, но уже по-другому. Быть может, еще поэтичнее, но уже не столь свободно, скорее, чуточку печально. Она не понимала причин своей тревоги, удивлялась, пыталась изгнать ее из сердца, но не могла. Неуловимые страхи опутывали ее тончайшей сетью все сильнее и сильнее. Временами в душе рождались смутные предчувствия чего-то ужасного.

И еще эта тоска! Стефа тосковала по Вальдемару.

Тоска способна растрогать несказанно, привнося в душу невесомую пыльцу сожалений, горечи и жалоб, Когда человек тоскует, разлад его чувств столь велик, что он и сам не понимает, что с ним происходит, — может быть одновременно веселым, грустным, нежным, грубым, и все замыкается в одном-единственном слове — тоска!

Письма от Вальдемара, длинные и пылкие, успокаивали Стефу. Но вскоре она стала получать и другие, анонимные. Никому не говорила о них, но тревога ее усилилась. Она с величайшим нетерпением ждала очередной почты, но слишком часто там попадались страшные для нее анонимные листы. Из каждого лоскутка человеческой подлости она узнавала, что она — убогая шляхтяночка, выскочка, охотящаяся за миллионами майората, за его именем и княжеской шапкой в гербе, за титулом майоратши.

Другие письма пытались убедить ее, что майорат женится на ней главным образом для того, чтобы искупить прошлое, что он всего лишь хочет затушевать грехи дедушки, прекрасно понимая сам, что совершает мезальянс и открыто говорит о том в кругу аристократов.

Стефа не верила, но яд проникал в ее душу…

Он с пугающей регулярностью сочился капля за каплей. Она мучилась, несколько раз собиралась написать об этих письмах Вальдемару, но боялась, что он придет в ярость и взрыв бешенства сможет превозмочь его врожденный такт. Стефа не хотела подвергать его такой опасности. Зная, что для написания анонимного письма потребны исключительные таланты и полное отсутствие порядочности, Стефа без труда догадывалась об авторах написанных крайне смело писем — это могли быть только Барский с дочерью и графиня Чвилецкая. Никто другой из аристократии на это не пошел бы. Стефа почти не сомневалась, что угадала правильно. Интрига разворачивалась с исключительным мастерством. Вопреки тому, как это бывает с большинством анонимных писем, эти не содержали грубых слов, грязных выражений — одни только грязные мысли, выраженные в изящной форме. Авторы не считали нужным подписываться «доброжелатели» — наоборот, они, смело высказывая свои обвинения, обличали ее с высокомерием и безжалостностью владык мира, хозяев жизни! Обвинения, никогда не повторявшиеся дважды, чередовавшиеся с дьявольской предусмотрительностью, имели целью привести Стефу в полное расстройство. Все было продумало до мелочей. Каждый изящный, насыщенный иронией оборот ранил Стефу, каждый дышал великосветской ненавистью. Каждое слово было взвешено и рассчитано. Внутренняя борьба обессиливала Стефу. Любовь к Вальдемару, горячее желание счастья им обоим, опасение, чтобы ее любовь не отравила его душевного покоя, — все это переплеталось самым ужасным образом. В горячечном воображении Стефы Вальдемар представал перед ней измученным, несчастным. Эти призраки мучили ее. Стефа свято верила в его чувства, вера в него ни разу не была поколеблена в ее душе, но опасения возрастали — она боялась стать несчастьем его жизни. Он защитит ее от любых напастей, но сможет ли укрыться от них сам? Не отравит ли его страх, что ему никогда не простят его отступничества от принципов аристократии? Он станет мучиться, затаит в душе сожаление по покинутым им кругам, и порой, охваченный мимолетным приливом горечи, станет жалеть о совершенном… Имеет ли она право думать только о себе и подвергать его тем опасностям? Не отомстит ли ей за это судьба? Не станет ли жизнь вечным горестным искуплением недолгих минут счастья?

— Боже! Боже! Дай мне силы! Смилуйся! Наставь на путь истинный!

Стефа в полной растерянности хваталась за голову, жадно хватая воздух пересохшими губами, словно выброшенная на горячий песок рыбка. В самые тяжелые минуты она писала Вальдемару длинные откровенные письма, но отправить их не хватило решимости, и Стефа складывала письма в стол.

Здоровье ее пошатнулась, стали мучить головные боли.

Родители, понятия не имевшие об анонимных письмах, никак не могли доискаться, что же происходит с девушкой; они решили, что все дело в горячем темпераменте девушки, ее любви и тоски по нареченному. А может, виной всему близящееся венчание, столь разволновавшее ее?

Рудецкие знали, что Стефа чуточку побаивается окружения майората, но, видя, какой успех она имеет, появляясь среди аристократов, не думали, чтобы эти страхи были такими уж сильными. Энергия майората, его уверенность в себе, любовь к Стефе, его исключительно высокое положение в обществе не позволяли сомневаться — уж он-то сумеет защитить Стефу при необходимости! Панна Рита, смягчая особенно острые моменты, как-то рассказала пану Рудецкому о схватке майората с родными в Обронном и о его полной победе. И пан Рудедкий был уверен, что дочка останется счастлива. Правда, майорат, приехав на Рождество в Ручаев, предусмотрительно попросил будущего тестя уберечь Стефу от анонимных писем, которые могут быть ей присланы, — Вальдемар ничего не знал точно, но хорошо представлял характер Барских. Сначала пан Рудецкий бдительно следил за почтой, но анонимных писем не было. Они, словно бы умышленно, посыпались как раз тогда, когда бдительность его ослабла. Читая их, Стефа не раз порывалась разорвать хотя бы одно, но боль и некая ирония не позволили ей этого.

Постоянная борьба, столкновение противоречивых, но одинаково сильных чувств изнурили ее. Она ходила бледная, почти не спала, глаза ее потухли. Губы, всегда свежие, теперь пылали, сжигаемые внутренней горячкой. Она стала неслыханно впечатлительной. Целыми днями просиживала с письмами Вальдемара в саду или в поле. Часто из своих бесконечных странствий по окрестностям она приносила целые охапки цветов и расцветшие ветки деревьев. С каждым днем ей становилось все хуже. Свою болезнь она скрывала от родителей, но видела, что они обеспокоены ее видом. Бросалась к ним в объятия, скрывая слезы. Один Юрек подсмотрел пару раз, как она плакала, но Стефа упросила его ничего не говорить родителям.