Нулевые, боевые, пенсионные. 2000–2010 годы - Юрий Николаевич Безелянский

Оруэлла «Бирманские дни», но до этого он писал стихи, статьи и эссе. В романе Оруэлл рассказывал, как хотел побыстрее «уйти из мира респектабельности» в мир небритых и оборванных бродяг, безработных и калек, но по-своему гордых и свободных людей. В 1927 году Оруэлл вернулся в Англию и решил стать писателем. На первых порах никакого успеха не имел: «Мне приходилось месяцами жить среди обездоленных, живших в беднейших кварталах, среди людей, промышляющих попрошайничеством или мелким воровством… Вплоть до 1930 года я в общем-то не считал себя социалистом, – вспоминал впоследствии Оруэлл. – Действительно, я не определился в ту пору в своей политической позиции. Я склонялся к социалистическим взглядам в силу того, что осуждал угнетение и пренебрежение, которым подвергается беднейшая часть промышленных рабочих, а совсем не потому, что испытывал восторги по поводу теорий планового общества».

Из Бирмы Оруэлл перебрался в Париж. Начинающего писателя никто не хотел печатать, и ему пришлось сочетать творчество на пишущей машинке с работой посудомойщика в отеле. И это – с дипломом Итона!

Из Парижа – в Лондон, но мало что изменилось, и будущей литературной знаменитости приходилось частенько ночевать на скамейке под мостами через Сену или Темзу. Случайная работа репетитора и учителя в частной школе, помощника продавца в книжном магазине и что-то подобное не приносило дохода, а только позволяло с трудом сводить концы с концами. Об этом периоде Оруэлл написал в книге «В полном отчаянии в Париже и Лондоне». И все же Оруэлл не отчаивался, а упорно продолжал писать. За «Бирманскими днями» последовали другие романы: «Дочь священника», «Не бросай ландыши», «Дорога на пирс Уиган». Сначала Оруэлл только описывал то, что видел и чувствовал, но постепенно стал касаться и политики, пытаясь ответить на извечные вопросы: кто виноват и что делать. Сама жизнь заставляла писателя ставить вопросы и искать на них ответы. Как отмечал Бертран Рассел по поводу Джорджа Оруэлла: «Живи он в менее тяжелое время, он был бы человеком добродушным». Да и сам Оруэлл признавался: «В мирное и благополучное время я мог бы писать повествовательные и просто описательные книги и мог бы остаться почти в неведении о своих политических привязанностях. Случилось же так, что я вынужден был стать кем-то вроде памфлетиста… Чего я больше всего желаю в последние десять лет, так это превратить политическую литературу в искусство… И когда сажусь писать книгу, я не говорю себе: «Хочу создать произведение искусства». Я ее пишу потому, что есть какая-то ложь, которую я должен разоблачить, какой-то факт, к которому надо привлечь внимание, и есть желание – главная моя забота – постараться быть услышанным».

Мир 30–40-х годов был тревожным и огненным. Военные конфликты, политические схватки, социальные потрясения. Тоталитарные режимы Германии и Советского Союза входили в свой зенит. Джордж Оруэлл с болью следил за событиями и никак не мог оставаться спокойным и равнодушным, он весь кипел, и когда заполыхала Гражданская война в Испании, отправился туда, на Пиренеи. «Сражаться против фашистов за всеобщую порядочность!» – вот что захотел Оруэлл.

Не совсем понимая, что происходит в Испании, Оруэлл бросился в испанское пекло как корреспондент одного из лондонских еженедельников и был зачислен в отряд барселонской милиции, в аппарат ПОУМ (Объединенной марксистской партии). Оруэлл пробыл на фронте полгода. Его многое ужасало в ополчении: неразбериха, хаос, необученность бойцов, нехватка всего самого необходимого – на весь гарнизон, насчитывающий 100 человек, 4 миномета, 20 заржавленных винтовок и 12 шинелей (а в декабре было холодно), и ни одного одеяла. И в этих условиях ополчение держало фронт. Держало потому, что был крепкий воинский дух. Оруэлл писал: «В испанском ополчении никто не стремился занять место получше, не было ни привилегированных, ни лизоблюдов. Многие из общепринятых побуждений – снобизм, жажда наживы, страх перед начальством – просто-напросто исчезли из нашей жизни. Мы дышали воздухом равенства».

Но, увы, все кончилось печально. Республиканцы в Испании были разгромлены, и к власти пришел в 1939 году фашистский диктатор генерал Франсиско Франко. Одна из причин поражения – разношерстность и разобщенность в стане республиканцев. Барселонскую милицию, в которой был Оруэлл, с подачи московских коммунистов, сражавшихся в Испании, объявили троцкистской организацией.

Последовали массовые аресты, тюрьмы и убийства. Парадокс: антифашисты истребляли антифашистов.

На фронте Оруэлла тяжело ранили. «Узнав, что пуля пробила шею, я понял, что моя песенка спета», – написал позднее Оруэлл. Но он ошибся. Его основные песни были впереди!.. Оруэллу грозил арест и, соответственно, смерть, и он тайно покинул Барселону и Испанию, где погибли тысячи невинных людей, испанцев и иностранцев, приехавших на помощь испанскому народу в его борьбе против фашизма и погибших от рук коммунистов. Об этом Оруэлл поведал в книге «Дань Каталонии».

Реальность, открывшаяся Оруэллу на испанской войне, стала травмирующей раной на долгие годы. И он сказал об этой войне горькую правду. Оруэлл был убежден, что идейная нетерпимость, расправы над теми приверженцами Республики, кто имел смелость отстаивать независимые политические мнения, наносят великому делу непоправимый ущерб.

«Дань Каталонии» вышла в 1938 году, а на следующий год вышел четвертый роман: «На свежий воздух». Советский исследователь Вячеслав Недошивин в послесловии к однотомнику Оруэлла (Лениздат, 1990) отмечает: «Одиночка, скептик, бунтарь, Дж. Оруэлл отныне борется и разоблачает все, что связано с той или иной властью. Уже в романе он предрекает, что после войны (ее он тоже предсказывает!) наступит век тоталитаризма, век резиновых дубинок и очередей за продуктами, лозунгов и садизма. В романе появляется ненависть как позиция, там уже звучит мотив, что и Сталин, и Гитлер (впервые он поставил эти два имени рядом, кажется, еще в 1934 году, в рецензии на «Майн кампф») думают о гаечных ключах и разбитых физиономиях, разбиваемых гаечными ключами. В последнем романе, «1984», гаечный ключ как символ заменит «кованый сапог тоталитаризма», который с легкостью будет наступать на лицо человека…»

Немного личного

Незадолго до Испании Оруэлл женился на одной из самых умных женщин из всех, кого он встречал. Особенно Оруэлл ценил в Эйлин ее чувство юмора. Они прожили в браке девять лет, писатель любил свою музу, но часто уходил от нее в свой собственный мир. В марте 1945 года Эйлин умерла на операционном столе. Ей было 39 лет…

Оглядываясь назад, Оруэлл вспоминал: «Это был настоящий брак в том смысле, что мы вместе прошли через суровые испытания, она понимала все, что касалось моей работы, и так далее». От брака с Эйлин у Оруэлла был сын Ричард. Через год после смерти