Бессонная война - Сэм Альфсен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Хорошо, – выдохнул Нуска, низко склонив голову. – Я готов заплатить за всех четверых. Это я самовольно отправился расследовать дело с поджигателем и позволил Гирру убить Жери, не позвал стражу. И это я испортил праздник и без дозволения выступил на нём.
– Эй, Нуска, ты совершенно не понимаешь, о чём говоришь, – сощурившись почти так же, как и Тирра, подхватила Мара. – Ты не эрд, чтобы терпеть подобную боль.
– Что?.. – непонимающе переспросил Нуска. Даже в глазах у него на секунду прояснилось: он обвёл взглядом комнату и вдруг заметил на второй софе у балкона чёрный плащ эрда. Ошибки быть не могло – лекарь почувствовал, насколько этот предмет пропитан знакомой дэ.
– Ты, маленький хаванец, чай, думал, что твои выходки проходят бесследно. Что и тебя, и главного сурии огня я терплю по доброте душевной. За каждой ошибкой следует расплата. Только в этом случае платить приходилось не тебе, – с лёгкой улыбкой заметила Тирра, а затем махнула рукой. – Будь по-твоему. Всем выйти. Хаванцу остаться.
– Сурии Тирра, – взволнованно обратился Гирру.
– Молчать! У тебя нет власти во дворце Сифы.
– Мама!
– А ты и вовсе никто. Не смей обращаться ко мне так, тебе не два года.
– Главная сурии Тирра! – вскрикнула Тайя.
– Либо со мной расплачивается хаванец, либо вы все.
Нуска усмехнулся и помотал головой. Он уже не боялся, ему всё это казалось до боли смешным.
– Вы считаете это справедливым, главная сурии? – не без насмешки в голосе спросил Нуска, медленно выпрямляясь. Не моргая, он уставился прямо в лицо Тирры, на котором уже отчётливо виднелись морщины.
– Верно. В Сифе я решаю, что справедливо, а что нет. Это моё право.
– Вы самодур?
– Можешь припомнить ещё сотню мерзких словечек, хаванец. Тебе всё равно придётся заплатить за каждое, – улыбаясь шире, спокойно отозвалась Тирра. Она медленно засучила рукава, словно готовилась придушить Нуску голыми руками.
– Интересно, как бы сильно изменилась Сифа, если бы до вас дошло, что человек не обязан нести ответственность за каждый свой шаг. Что человек неспособен повлиять на обстоятельства. Что человек иногда ошибается не для того, чтобы разозлить вас, а потому, что он человек.
Через приоткрытые окна и балкон внутрь покоев вползли лозы. Точно удавы, они оплели всех, кроме Нуски. Тайя послушно склонила голову, Мара застыла, а вот Гирру попытался сопротивляться.
– Нет, Гирру, если ты даже случайно подожжёшь их…! – выкрикнула Мара.
– Тогда никто не уйдёт отсюда живым. Никому нельзя простить посягательство на наших предков, – закончила Тирра. Улыбка уже исчезла с её лица, осталось только всё возрастающее раздражение.
Однако Нуска, который словно не слышал других, повысив голос, вдруг продолжил:
– Главная сурии, человек не обязан расплачиваться за каждый проступок и ошибку. Вы так обращаетесь со всеми сифами? Поэтому они похожи на хорошо выдрессированных зверьков, а не на живых людей?
– Нуска, я тебя прошу, успокойся! Не усугубляй ситуацию! – снова влезла Мара.
Однако двух сиф и арцента лозы постепенно обхватывали, сжимая всё крепче в своих объятиях. Вскоре им стало трудно дышать и уж тем более – говорить.
Тирра позволила уголку своих губ приподняться вверх в надменной усмешке. Встав с места, она подошла к Нуске, который всё ещё столбом стоял у выхода и софы. Взгляд её зелёных глаз с проблеском бирюзы прожёг лекаря лютым холодом. Тирре хватило одного движения руки, чтобы заставить Нуску повалиться на пол и свернуться, как побитая собака, поскуливая на ковре.
На него обрушились муки самой бездны. Возможно, это было подобно тем страданиям, которые Нуска испытывал, испив тёмной дэ. Но к тем ощущениям всегда примешивалось что-то мягкое, словно тот, кто влил пламя лекарю в глотку, не желал ему зла. Эта же боль резала больнее меча и пронзала глубже копья. Тот, кто причинял её, делал это намеренно, задевая самые болезненные участки тела, самые большие скопления нервных окончаний.
– За проступком всегда следует наказание. За ошибкой – боль. За грехами – расплата. И, Нуска, поверь, твоих грехов столько, что никто не захочет за них расплачиваться. Ты провинился перед сифским народом и самими духами. А эрда тут нет, чтобы принять удар на себя. Ты – просто куча грязи, в которую многим не посчастливилось наступить. Но я стану твоим мучителем, отмою тебя от позора, очищу от скверны само твоё существо. Человека можно переучить, Нуска, и лучший учитель – боль.
* * *
Как много может вытерпеть человек? И как много может вытерпеть сурии? А если он хаванец?
Нуска задавался этим вопросом каждый раз, когда ему доставалась такая невиданная роскошь – думать.
Его тело терзали тысячи частиц земляной дэ. Возможно, спустя сутки лекарю удалось понять, что же такое эта магия боли.
Тирра приходила в темницу только раз в день. Она разбрасывала частицы дэ, которые превращались в подобие грибка. Нуска читал об этом в книгах: паразитический грибок мог уничтожать кожу, ногти, волосы человека, даже его лёгкие. Но впервые Нуска столкнулся с тем, что подобная дрянь через воздух проникала в организм и напрямую воздействовала на нервные окончания.
Первые двое суток прошли в самой глубокой бездне, из которой Нуска уже не мечтал выбраться живым. Иногда, будучи не в силах терпеть, он просто выл, мысленно вознося мольбы даже духам. Острая волнообразная боль протекала по его телу, а к ночи, когда грибок множился, нескончаемые иглы одновременно пронзали его тело. Нуска терял сознание и уж больше не думал о том, прочистил ли он желудок, обмочился ли или обделался.
К рассвету дэ Тирры в теле лекаря растворялась. Грибок, теряя подпитку, умирал, а Нуску безудержно тошнило. После этого приходило облегчение, только в эти моменты лекарю удавалось обдумать своё положение. Но и это давалось ему с трудом, потому что в этой темнице держали не только его. И, видимо, не всех накачивали земляной дэ с утра, страдания не всех заключённых подходили к концу именно в этот час. Потому что Нуска отчётливо слышал крики, плач, вой и рвотные позывы других мучеников.
В этой бездне Нуске удавалось держаться лишь за одну мысль – о том, что это точно закончится. Пускай даже его смертью, но точно закончится. Ему нужно потерпеть, чтобы остальным не пришлось проходить через эту бездну.
Он не мог проглотить даже кусок хлеба. Каждое утро перед приходом Тирры его
