Свидание с хичи. Анналы хичи - Фредерик Пол

Он помолчал. Его еле видное лицо довольно улыбалось.

Я напряженно думал, глядя на шар. Он начал демонстрировать — нет, не структуру, но по крайней мере намеки на то, что внутри что-то происходит, как на планете Уран, видимой издалека.

— Альберт, — сказал я. — Это все прекрасно, но смотри, тут еще очень много фотонов, верно? Так почему они не соединяются и не создают еще больше частиц, чтобы вселенная снова стала непрозрачной?

— О, Робин, — страстно ответил он. — Иногда мне кажется, что вы вообще не тупы. Я дам вам ответ. Помните мое знаменитое е равно мс в квадрате? У фотонов есть энергия — е. Если два фотона сталкиваются и их объединенная энергия равна массе любой частицы, умноженной на квадрат скорости света, они при своем столкновении могут создать частицу. Когда вселенная была молода — пороговая величина температуры примерно десять в девятой степени градусов Кельвина, фотоны обладали огромной энергией и могли создавать дьявольское число частиц. Но вселенная остыла. И теперь они не могут. У них просто не хватает энергии, Робин.

— О, — сказал я. — Знаешь что? У меня появилась иллюзия, что я почти понял!

— Не принижайте себя, — усмехнулся он. По-видимому, напомнил, что понимать полагается ему. Немного помолчат, потом раздраженно сказал: — Я еще не рассказал вам о создании кварков и адронов. Ничего не сказал даже об ускорении, а это очень важно. Видите ли, чтобы модель работала, нужно предположить, что в какое-то время после Большого Взрыва расширение шло быстрее. Я вам дам аналогию. У вас есть взрывчатка, которая продолжает взрываться, так что вначале взрыв не замедляется, а ускоряется. Настоящее объяснение гораздо сложнее, и…

— Альберт! Мне обязательно знать это?

— Нет, Робин, — сказал он немного погодя. Тон его был печален, но не настойчив.

— Почему бы нам тогда еще немного не передвинуть камеру?

— Хорошо.

Вероятно, все дети любят играть в железную дорогу. Смотреть, как разрастается созданная Альбертом модель вселенной, все равно что играть с огромной игрушечной железной дорогой, какую только может вообразить ребенок.

Конечно, тут нельзя заставить двигаться поезд. Но смотреть все равно интересно. Шар раскачивался и вертелся, потом начал раскалываться. Наша «камера» приблизилась к одному обломку, и я увидел, что он раскалывается на еще меньшие тела. Образовывались кластеры и метагалактики, в знакомых спиральных формах начали вращаться настоящие галактики. Вспыхивали и гасли отдельные точки света; в центрах газовых облаков возникали новые.

— Теперь у нас есть звезды, — объявил Альберт откуда-то рядом со мной. — Это первое поколение. Облака водорода и гелия сжимаются, в центре их начинается ядерная реакция. Здесь готовятся все тяжелые элементы, те самые, Из которых сделано ваше плотское тело, — углерод, азот, кислород, железо, все элементы тяжелее гелия. Потом, когда взрываются сверхновые, — он указал на одну звезду, которая послушно вспыхнула в потоке света, — все эти элементы расплываются в пространстве, пока не сожмутся в другую звезду и ее планеты. А потом из них образуются другие предметы. Как вы, Робин.

Я закричал:

— Ты хочешь сказать, что все атомы побывали в звездном ядре?

— Те, из которых состоит ваше плотское тело, — поправил он. — Да, Робин. В сущности тут наша Галактика. Можете узнать ее?

Он остановил вращающееся облако, так, чтобы я смог вглядеться.

— Они все кажутся одинаковыми, — пожаловался я.

— Большинство действительно похожи, — согласился он.

— Но вот это М-31, а вот это Магеллановы Облака. А вот эта спираль — это мы.

Он показывал на сверкающий водоворот светлячков, окруженный другими светлячковыми пятнами на фоне слабо искрящейся темноты.

— Не вижу, где здесь мы с тобой, — сказал я, пытаясь пошутить.

Он воспринял это серьезно. Кашлянул.

— Боюсь, я немного забежал за нынешнее время, — извинился он. — Вся человеческая история вместе с образованием планет и превращением Солнца в красный гигант — все это уже миновало. Вы все это пропустили.

Я повернулся и взглянул на его туманное лицо.

— Не знаю, хочу ли я слушать дальше, — сказал я, и сказал серьезно.

Он чуть насмешливо смотрел на меня.

— Но это только реальность, Робин, — сказал он. — Это правда, хотите ли вы ее слушать или нет. Вероятно, это способно изменить ваше мнение о собственном значении во вселенной…

— Еще бы!

— Ну, что ж, — сказал он, — это не так уж плохо. Но не воспринимайте это слишком близко к сердцу. Помните, все это — абсолютно все — пытается изменить Враг.

— О, отлично! И поэтому я должен чувствовать себя лучше?

Он какое-то время разглядывал меня.

— Не лучше, нет. Но в более тесной связи с реальностью. Помните, что у вас, и у меня, и у остального человечества, и у хичи, и у машинных разумов есть только два выхода. Мы можем позволить Врагу делать то, что он делает. Или мы можем противостоять ему.

— А как нам это сделать?

Он задумчиво посмотрел на застывшую модель.

— Показать, что будет дальше?

— Ты меняешь тему!

— Я знаю, Робин. Я собираюсь запустить модель. Возможно, если вы поймете все, что это влечет за собой, вы сможете каким-то образом помочь в решении проблемы. А может, нет. Может, проблема не поддастся решению; но в любом случае я не вижу у нас — или у кого-то еще позже — другого выхода, чем попробовать. А эффективная попытка без знаний невозможна.

— Но я боюсь!

— Вы были бы сумасшедшим, если бы не боялись, Робин. Ну, так хотите увидеть, что будет дальше?

— Не знаю, хочу ли я!

Я говорил серьезно. Начинал по-настоящему нервничать. Смотрел на пятнистое сияние, которое некогда содержало в себе меня, и Эсси, и Клару, и всех фараонов и королей, всех святых и негодяев, и всех исследователей хичи, и певцов лежебок, и динозавров, и трилобитов — все было здесь и все исчезло, давно исчезло, теперь оно так же далеко от нас, как рождение Солнца.

Да, я испугался. Все это такое огромное.

Никогда в жизни я не чувствовал себя таким крошечным, беспомощным и нереальным. Все это вошло в мою жизнь. И оказалось хуже умирания, хуже даже, чем когда меня расширили. Конечно, то было ужасное испытание, но у него было будущее.

А теперь это будущее стаю прошлым. Все равно что смотришь на собственную могилу.

Альберт нетерпеливо сказал:

— Вы хотите увидеть. Я продолжаю.

Галактика завертелась, как волчок. Я знал, что каждый оборот занимает четверть миллиарда лет, но она вращалась, как бешеная, и происходило кое-что еще. Окружающие галактики-спутники расползались.