Вся Робин Хобб в одном томе - Робин Хобб

сказала Джени. — Там труднее что-нибудь разглядеть, потому что глубже. Но я не люблю проплывать там в отлив. С теми, кто так поступает, случаются, говорят… всякие разные вещи. К тому же и рыба в этом месте плохо ловится. В старых домах — косяк на косяке, а там — хотя бы одна. Ну как, видишь или еще нет?

Вандиен оглянулся на девушку, но она нетерпеливо кивнула на воду. Ее руки были заняты веслами: короткими гребками она старалась удержать лодку на одном месте. Вандиен снова уставился вниз, напрягая зрение. Морская глубина здесь была почти непроглядна. Где-то там, в сплошной черноте, ему померещился силуэт стены… но и только.

— Вот то, что моя мать передала мне со слов своего отца, — заговорила Джени. — Эта история старше, чем ты, наверное, думаешь. Она была у него очень поздним ребенком, и он все рассказал ей, уже будучи глубоким стариком. Мать тоже очень долго не выходила замуж, и я родилась, когда ее уже много лет считали бесплодной. Люди говорят, что моя сестренка, родившаяся позже, совсем ее доконала. Женщинам в таком возрасте опасно беременеть… Даже если они и переживут роды, здоровью их обычно приходит конец… Одним словом, это старая, очень старая повесть. Слушай же, что рассказал матери ее отец. — Джени откашлялась, прочищая горло, и, когда она заговорила, голос ее неузнаваемо изменился: теперь это был голос настоящей сказительницы. — «Знай, Карли, что это случилось много, много лет тому назад. Я был тогда юнцом, отличным шустрым парнишкой, и лучшим рыбаком во всей нашей флотилии. Да, в те времена мы по-настоящему любили нашу деревню и не желали забывать, что учинили над нею проклятые Заклинательницы. Мы хотели восстановить справедливость и мечтали добиться этого по-своему. В наше время и разговору не было ни о каких наемных возчиках, которые, стало быть, приедут и сделают всю грязную работу за нас! Еще не хватало, говорили мы, чтобы чужаки вместо нас вершили месть над теми, кто причинил нам страшное зло! Не-ет, говорили мы, вмешивать в наши дела посторонних — это не для нас, ребята! Гордый жил в те времена народ, еще какой гордый. Ну, и я был не из последних: я был шустрым парнишкой, первым рыбаком во всей нашей флотилии. И, думается, самым гордым, хотя и другие не больно-то глаза опускали. Да. В те времена мы не считали гордость чем-то зазорным. А уж когда наступал день Храмового Отлива, вся молодежь на денек забывала об удочках и сетях. Пусть хоть самая что ни на есть путина или там нашествие крабов, — мы все равно бросали все дела и старались исполнить свой долг. Случалось, шли вслед за отливом, чтобы не потерять ни минуты. И как только в храме оставалось воды меньше чем по горло, мы забирались вовнутрь. И сразу принимались искать. Мы, правда, не знали, что именно потеряли там поганые Заклинательницы. Но мы были уверены, что рано или поздно мы ЭТО найдем. Ну, и я, уж конечно, не пропустил ни одного Храмового Отлива с тех самых пор, как повзрослел и смог лазить там вместе со всеми, не боясь утонуть. Другие, случалось, поворачивали назад, потому что Заклинательницы из кожи вон лезли, накликая опасные шторма… но я не отступался никогда. Я всякий раз забирался внутрь храма и шарил там среди мусора и развалин, ища то, что не сумела вытащить та маленькая Заклинательница. Остальные, как сейчас помню, залезут, потычутся чуток по тем же углам, что и в прошлом году, и скорее назад. Но только не я! Я переворачивал камни, двигал с места на место тяжеленные топляки… Штормовые волны и приливы с отливами тоже перемещают вещи будь здоров как, никакому силачу не под силу, а уж землетрясение, которое обрушило крышу и почти все стены, — и подавно. Что хочешь упрячут и похоронят. Только дурак будет считать, будто сундук Заклинательниц торчит на самой верхней куче и только и ждет, чтобы его вытянул кто-нибудь… Ну да ведь я-то дураком не был. Ладно. В тот год, про который я говорю, парни выбились из сил и свалили обратно на берег, а я остался, да не один: со мной был Пол. Про него, про Пола то есть, в деревне теперь и говорить никто не желает, верно? А ведь был их любимчиком, да. До такой же степени любимчиком, до какой я — отщепенец. Вот только мне он был другом, и даже тогда, когда мое имя превратили в ругательство. Так-то вот. Если я напивался — а напивался я часто, — Пол всегда был рядом, трезвый как стеклышко, и всякий раз провожал меня домой до порога. Если у меня не ловилось, он делился своим уловом со мной. Если кто-нибудь начинал меня поносить и Пол это слышал, он за меня сейчас же вступался… Всем мужикам мужик. И притом мой лучший друг. Хочешь не хочешь, а попробуй такого не полюби. Его и любили, ой как любили!.. И парни, а уж про девок что говорить. И все ждали от него больших дел. Больших, великих дел! Так что никто и не подумал дивиться, когда темным-темным вечером Храмового Отлива он не побежал отогреваться на берегу, а остался внутри храма. Вода уже доходила нам до бедер, но мы не обращали внимания. Мы занялись большими каменными блоками — теми, которые сдвинуть одному человеку было не под силу. Вдвоем мы кое-как перевернули их и стали смотреть, что же там под ними. Как сейчас помню, дело происходило в юго-западном углу храма. Мы знай себе переворачивали каменюки, не очень-то заботясь, как они после этого лягут. Просто отпихивали их с дороги и шарили под ними, но находили еще одного краба или просто песок. А в самом углу нас дожидался здоровенный такой валунище. Тяжел был, зараза, — даже вдвоем нам никак не удавалось его раскачать. Но и нам упрямства было не занимать. Пол еще смотался на берег, хотя буря, которую знай себе высвистывала Заклинательница, уже вовсю бушевала. Он пошел прямиком в таверну и позвал ребят на подмогу. И что ты думаешь? Хоть бы один стервец согласился помочь. «Там холодно, — ныли эти недоноски, — сыро, и вообще, скоро начнется прилив. Оставайся-ка лучше с нами, Пол, опрокинь чарочку. Дус соскучится там без тебя и скоро явится назад…» Но Пол, он был такой, он о чести не забывал. Он не остался с ними греться и выпивать. Он вернулся ко мне, таща с собой старое сломанное