Вся Робин Хобб в одном томе - Робин Хобб

я оставалась с Джени наедине и пыталась ее разговорить! Так-то она выглядит заправской болтушкой, а попробуй коснись ее — мигом замыкается, и молчок! Когда речь заходит о ее семье, она либо просто молчит в тряпочку, либо говорит ровно то же, что все в деревне, причем с тем же бессердечием: что, мол, ее мать была пьянчужкой, как и все ее предки. А пьяница, дескать, за порцию выпивки чего только не наболтает…

— Но ТУ историю она никому, кроме Джени, так и не рассказала?

— Вот именно. Поэтому я и думаю, что хоть какая-то крупица правды в ней обязана быть. Бедной женщине просто нечего больше было передать дочке, кроме славы, да и то не своей… «Твой дедушка, — наверное, говорила она ей, — был последним из нынешнего поколения, кто самолично трогал руками сундук Заклинательниц…» Ей, конечно, хотелось внушить ребенку хоть каплю гордости за свою семью, и притом хватило же ума внушить, что рассказ этот надо держать при себе и ни в коем случае не позволять, чтобы его делали поводом для насмешек и болтовни… В общем, только от нее эту историю можно получить в первозданном виде, точно такой, как ее рассказывал дедушка Джени. У каждого из наших балбесов, конечно, есть своя версия, но все это из пятых рук и через два поколения. Слухи и досужие вымыслы, из которых ничего полезного уже не выловишь. Истину, если она там вообще есть, знает одна только Джени.

— А мне она захочет ее рассказать, как ты думаешь, Зролан? — спросил Вандиен. — Помнится, некоторое время назад она была не прочь мне угодить…

Зролан покачала головой:

— Попробуй заговори с ней теперь, когда она закрылась в раковине и захлопнула створки. А тогда, в комнате, она не беседовать с тобой собиралась. Она шла дать тебе то, о чем и мечтать не смеют наши деревенские парни. Они, видишь ли, не решаются за ней приударить: она кажется им обиженной на весь свет, да притом еще ядовитой и злой на язык. Правду сказать, так она себя и ведет, но только потому, что ей кажется: они за ней не ухаживают, ибо презирают ее. Вот она и решила забраться к тебе в постель, чтобы всем показать: зря, мол, дерете носы, другие меня вон как желают. И стало быть, лучше уж с чужаком-возчиком, чем с такими, как они…

— Не очень я это понимаю, — смутился Вандиен.

— Она сама толком не понимает. Сама в себе, бедняжка, запуталась. Приходится ей расплачиваться за матушкину репутацию, вот она и замкнулась в самой себе. Нет, сегодня ты ни словечка от девочки не добьешься. И потом, ты уже раз ей отказал, а заново предлагать она не станет. Чтобы ты от нее опять отвернулся? Ну уж нет. Да и про тот-то раз ни словом, ни взглядом не признается, что что-то было. Уж такая она у нас щепетильная, самой себе на беду…

— Что же ты мне посоветуешь?

— Сделать то же, что всякий раз делают возчики. Отправляйся туда и потрать большую часть времени, разыскивая неведомо что и неведомо где. Барахтайся, поднимай тучу брызг… — Она вздохнула так глубоко и с таким чувством, что едва ли не сделалась меньше телом. — Я уже стара, Вандиен. Каждый раз, когда наступает Храмовый Отлив, я надеюсь, что этот раз окажется-таки последним, что сундук будет, наконец, найден. Но этого не происходит. И, по всему видать, не произойдет и теперь, как ты ни лезь из кожи вон… Так что иди-ка лучше спать, парень. Отдохни как следует и приготовься к завтрашнему. Самый отлив будет завтра вечером, не раньше, в общем, спи сколько влезет. Спокойной ночи…

Она поднялась и пошла прочь, и походка у нее была действительно старческая. Вандиен огляделся и увидел, что посетители успели разойтись. Он один еще сидел у гаснущего огня, а на другом конце комнаты Джени с угрюмым видом собирала пустые кружки на поднос. Вандиен встал, потянулся и попробовал улыбнуться девушке. Она смотрела сквозь него, словно не замечая. Вандиен сходил проверить, как там его упряжка, и отправился спать.

13

Гибким движением Рибеке повернула голову. Уж не причудилось ли ей тихое шипение, донесшееся со стороны входной двери?.. Ее глаза на миг перехватили взгляд Меди. Обе замерли в ожидании. И вот шипение повторилось.

— Войди!

Ученица вступила в комнату робко, бочком. Бледно-лазурное одеяние мело по ее босым ногам. Волнуясь, она облизала розовые губы, еще не тронутые чешуей. Она неуверенно переводила взгляд с Рибеке на Меди и обратно, явно не зная, к кому следует обращаться.

— Говори же, дитя, — приказала Рибеке. — В чем дело? Или я не посадила тебя наблюдать за прудами лицезрения? Зачем ты здесь? Кто-то уже пришел сменить тебя в твоем бдении? Что-то не припомню, чтобы я распоряжалась об этом…

— С вашего позволения, госпожи Мастерицы… — прошепелявила девочка. Ее личико под капюшоном было личиком тринадцатилетней человеческой девочки. Ее голос дрожал: — Мы с Лизантой и Кироли наблюдали у прудов… Мы держали в уме тот астральный облик, который ты нам велела высматривать… Мы концентрировали наше внимание, исполнясь решимости ни в коем случае не спутать его ни с каким другим… Мы помнили также, что при первых признаках его появления должны немедленно сообщить…

Она умолкла. Ее голос, звучный, хорошо развитый постоянными упражнениями, охрип от страха.

— Говори, маленькая, — подбодрила ее Меди. — Никто не накажет тебя за то, что ты выполняла свой долг в соответствии со своим разумением.

— Я боюсь… боюсь, что мы все-таки оплошали, Мастерица Ветров. В пруду Кироли появилось сияние. Она окликнула нас, сообщая, что заметила вторжение, которого мы ожидали. Но тут, еще прежде, чем мы успели сказать слово, сияние изменилось. О, я знаю, что подобное не может произойти, — добавила она торопливо, видя, что Рибеке открывает рот для замечания, — но, клянусь, именно так и случилось! Аура возникла и сразу же изменилась! И перестала быть тем, что ты нам велела высматривать. Тогда я решила, что мы с Кироли ошиблись, а может быть, наше неосторожное дыхание возмутило поверхность пруда и вызвало кажущееся изменение… И вот, как старшая, я велела им продолжать наблюдение, ибо эта аура была не той, которую мы ожидали…

— Все это не объясняет твоего присутствия здесь, в то время как ты должна была бы продолжать бдить над прудами!

Краска раздражения выступила на щеках Рибеке. Чтобы одна из ее учениц показала себя такой неуверенной и ненадежной, и притом ни раньше ни позже — на