Башня из пепла (сборник) - Джордж Мартин

Я также запоем поглощал комиксы о чудовищах, хотя был еще слишком мал для самых лучших — «Баек из склепа» и им подобных. Помню, как в парикмахерской мне попался потрепанный журнальчик, который показался мне намного страшнее тех, что я покупал обычно; не сомневаюсь, что этот журнал до сих пор валяется в той парикмахерской (кстати, там хранились огромные кипы старых комиксов). Еще до того, как «Таймли» стал «Марвел комикс», они печатали множество не слишком страшных комиксов о чудовищах с дурацкими именами, которые появлялись из далекого космоса. Этих у меня собралось немало, хотя по большей части они были не слишком интересными и нравились мне гораздо меньше комиксов с супергероями.

Сборники комиксов, фильмы и телевидение заронили семена в мою душу, и они оказались воистину чудовищными. Однако моя любовь к литературе ужасов дала всходы только в 1965 году, когда я заплатил пятьдесят центов (цены на книги росли возмутительно быстро) за антологию издательства «Эйвон» в мягкой обложке под названием «Любимые ужасные истории Бориса Карлоффа» и прочитал «Призрак в темноте» Лав-крафта. В той книге были и другие замечательные рассказы таких писателей, как По, Корнблат и Роберт Блох, но именно Лавкрафт поймал меня за горло и не отпускал. В ту ночь я боялся идти спать, а утром отправился на поиски новых книг с его рассказами. Итак, Лавкрафт моментально занял первое место в моем хит-параде, где и оставался долгое время, разделяя его вместе с Хайнлайном и Толкином.

Мы пишем то, что читаем. В детстве я не читал Зейна Грея, вот почему так и не начал писать вестерны. Именно поэтому мое преклонение перед вышеназванной троицей подвигло меня придумать собственных чудовищ. А что касается гибридов…

Задолго до того, как в мою жизнь вошел Лавкрафт, я обнаружил под рождественской елкой набор химикатов для опытов. В пятидесятые годы дети находили под елками такие наборы почти так же часто, как поезда Лайонеля и пояса с шестизарядными револьверами Роя Роджерса (такие подарки предназначались мальчикам — девочки получали наборы Дейл Эванс и Бетти Крокер). Наступила эра спутника, Чарльза ван Дорена[16], эра атома. Америка хотела, чтобы все мальчики стали специалистами по ракетам, одолели проклятых русских и первыми добрались до Луны.

Эти химические наборы (насколько мне известно, они продаются и сейчас) представляли собой следующее: большая металлическая коробка с дверцей на петлях, в которой имелись палочки с маленькими стеклянными бутылочками с химикатами, пробирками и мензурками, а также буклетом, где описывались различные опыты. В передней половине коробки обычно помещалась фотография аккуратного мальчика (и никогда — девочки) в белом лабораторном халате, делавшего один из опытов (впрочем, белые халаты не прилагались). Не сомневаюсь, что где-то существовали дети, которые старательно выполняли все инструкции, производили образовательные опыты и узнавали множество полезных научных фактов, в результате чего из них вырастали хорошие химики. Однако я не сумел узнать ничего полезного. Все знакомые мне обладатели таких подарков пытались сделать взрывчатую смесь, или получить нечто необычного цвета, или хотя бы дым. «Интересно, а что будет, если мы смешаем это с тем», — говорили мы, мечтая найти тайную формулу, которая превратит нас в супергероев или хотя бы в мистера Хайда. Возможно, наши родители рассчитывали, что химические наборы сделают из нас Джонасов Солков[17] и Вернеров фон Браунов[18], но нам гораздо больше хотелось стать великим фон Франкенштейном или фон Думом.

В большинстве случаев, когда мы смешивали химикаты, получалась всякая дрянь. И слава богу! Если бы мы нашли формулу, позволяющую создавать необычные цвета, дым или кое-что покруче, то вполне могли бы выпить эту жидкость… или хотя бы убедить младшую сестренку принять участие в эксперименте.

Мой химический набор закончил свои дни в кладовке, где успешно собирал пыль вместе с моей коллекцией «ТВ-гида», но страсть смешивать «это» с «тем» не оставила меня даже после того, как я вырос и начал писать.

Современные издатели любят сортировать истории, которые мы им продаем, на категории. Так появляются на свет длинные полки с табличками: ДЕТЕКТИВЫ. ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ. ВЕСТЕРНЫ. НАУЧНАЯ ФАНТАСТИКА ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА. До чего похоже на маленькие бутылочки с химикатами!

Фу, какая гадость, скажу я вам. Дайте мне смешать «это» с «тем», и посмотрим, что произойдет. Сотрем границы жанров, создадим новые истории, которые не уложатся ни в одну из известных категорий. Да, конечно, в некоторых случаях получится самая настоящая дрянь… но иногда возможно сочетание, которое приведет к самому настоящему взрыву! Поскольку я исповедую именно такую философию, не стоит удивляться, что мне удалось произвести на свет некоторое количество гибридов. «Грезы Февра» — один из них. Хотя многие относят его к романам ужасов, он в не меньшей степени может быть причислен к приключенческим или вампирским. А моя фэнтезийная эпопея «Песнь льда и огня» есть некий гибрид, вдохновленный исторической прозой Томаса Б. Костейна и Найджела Трэн-тера, а также фэнтези Толкина, Говарда и Фрица Лейбера.

Но чаше всего я смешивал ужасы и научную фантастику и сделал это уже во втором рассказе, который мне удалось продать. Несмотря на антураж, характерный для научной фантастики, «Дорога в Сан-Брета» по своей сути есть история о привидениях — впрочем, не слишком страшная. Мои первые два рассказа, где появляются трупы, — «Никто не покидает Нью-Питсбург» и «Перегрузка» — были очередными попытками взаимного обогащения, когда я попытался посмотреть на нашего старого приятеля зомби из мира ужасов с точки зрения научной фантастики. Мне хотелось создать настроение, характерное для жанра ужасов в «Туннели были темными-темными» и (со значительно большим успехом) в более поздней и более сильной повести «В доме червя».

Некоторые критики утверждают, что научная фантастика и ужасы несовместимы. Их доводы весьма убедительны, в особенности когда речь идет об ужасах Лавкрафта. Научная фантастика подразумевает, что Вселенная, какой бы таинственной или пугающей она нам ни казалась, остается познаваемой, в то время как Лавкрафт утверждает, что даже один взгляд на истинную природу реальности способен свести человека с ума. Едва ли это совместимо со взглядами Кэмпбелла на космос. В «Миллиарде лет веселья», где с большим пониманием излагается история научной фантастики, Брайан Олдисс относит творчество Джона Кэмпбелла к жанру «мыслящего полюса», а Г. Ф. Лавкрафта — к «мечтающему полюсу», то есть располагает его на противоположной стороне литературной вселенной. И все же оба писали рассказы, которые разумно отнести к гибриду научной фантастики и ужасов. Существуют поразительные совпадения между «Хребтами Безумия» и «Кто идет?». Это ужасы, но в них есть еще и элементы научной фантастики. «Кто идет?», вероятно, лучший рассказ Кэмпбелла, а «Хребты Безумия» — один из пяти лучших рассказов Лавкрафта. Вот какова сила гибрида.