Вещий князь: Сын ярла. Первый поход. Из варяг в хазары. Черный престол (сборник) - Андрей Посняков

– Играем, друже Имат? – Мозгляк вытащил стаканчик и кости.

– Играем, Истома-хакан, – осклабился Имат – старший помощник хазарского гостя Вергела. – Вели хозяину кумыс принести.

– А есть у него? – недоверчиво спросил Истома.

– Есть, – хохотнул Имат. – Вергел-купец два бурдюка ему продал.

– Дело у меня к тебе, Имат… – Отпив кумыса и сморщившись, тихо произнес Мозгляк. – Где б поговорить, чтоб никто не слышал? А то, не дай боги, донесут Ильману Карасю, а уж тот-то лиходей известный… Не даст нам дело сделать – виру запросит.

– Да уж, Ильман такой, – согласился хазарин. – Да не узнает он ничего, коль ты сам не скажешь. Пошли на двор.

– Хорошо. На двор, так на двор…

Во дворе они даже поспорили, повысив голос до крика, затем испуганно оглянулись по сторонам – не подслушал ли кто? – и, почесав затылки, наконец ударили по рукам…

В доме варяга Ульфа по прозвищу Сломанная Стрела было непривычно тихо. Сам хозяин вместе со слугами и сыновьями вот уже три дня, как отбыл на охоту, оставив вместо себя управителя, тощего старика Кнута. Остались и гости – Альв Кошачий Глаз и чернявый Истома Мозгляк. Как ни звал их Ульф на охоту – не поехали, на дела сославшись. Ну, дела, так дела. На самом-то деле не очень-то рад был их видеть Ульф, но гостеприимство проявил – куда денешься? Альв Кошачий Глаз приходился ему то ли четырехюродным братом, то ли троюродным племянником, в общем, родич. А родича следовало принять, тем более здесь, в чужом городе, который, собственно, сам Ульф, живший в Ладоге уже более десяти лет, давно считал своим. По отъезде Ульфа Альф Кошачий Глаз откровенно маялся бездельем. Пил хозяйскую брагу да оставшееся от недавнего праздника пиво, а еще – забродивший сок брусники. Тоже вещь неплохая, глотнешь – аж глаза на лоб лезут, а они у Альва и без того выпученные, зеленые, потому и прозвали – Кошачий Глаз. Приходу напарника Альв обрадовался, даже придвинул поближе к тому кружку. Истома не отказался, нашарил в полутьме – жилище У льва представляло собой обычный северный дом, большой и длинный, без окон, с обложенной дерном крышей – лавку, плюхнулся.

– Вот что, Альв, – отхлебнув начал Мозгляк. – Хватит пить, пора подумать и о нас самих. Да, да! Этот Хельги-ярл, за которым мы следим, похоже, просидит здесь до самой осени. Можно и нам все это время так же сидеть в безделье.

– Вот, вот!

– Да вот только – нужно ли? Не лучше ль какой-никакой навар получить?

Альв Кошачий Глаз громко расхохотался, выплеснув брагу на пол. Все ж таки налил из кувшина еще и стал язвительно выспрашивать, много ль у Истомы лишнего серебра и с чего он намеревается получить доход.

– Не смейся зря, Альв, – обиженно буркнул Мозгляк. – Лучше послушай. Говорил я сегодня с Иматом, помощником хазарского гостя… Он бы купил молодых красивых рабынь, можно даже и порченых. Погоди, не переспрашивай… Ты, верно, хочешь знать, откуда мы этих рабынь возьмем? А я скажу – откуда. Люди на торжище говорили… Тут, недалеко за рекой, в сопках, есть одно озерко…

– Стой, стой. – Варяг неожиданно замахал руками. – Клянусь молотом Тора, ты хочешь навлечь на себя гнев здешних хозяев! А за гневом непременно последует месть!

– А мы что, собираемся здесь поселиться? – злобно ощерился Мозгляк. – Да и хазарин не сегодня-завтра снимется с места, на дни счет идет, Имат предупреждал. Да и мы б с тобой, прихватили девок да развлеклись бы… потом бы Имату продали… Никто ничего и не узнает.

Альв Кошачий Глаз задумался. Потеребил вислые усы, хищно, по-волчьи, улыбнулся. Айв самом-то деле, чего б не развеяться? Чай, им здесь, и в правду, не жить. Съедет Хельги-ярл – и они за ним, по велению Дирмунда-конунга. А Хельги наверняка к Рюрику подастся – они ж родичи – а Рюрик в Ладоге жить больше не собирается – всем об этом говорил – и подался прочь, ближе к истокам Волхова, видно, новый город выстроит вместе с «сине хюс» и «тру вагр» – родичами и верной дружиной.

– Ладно, Истома. – Варяг хлопнул ладонью по столу. – Не худое дело ты замыслил. Будь по-твоему, словим девок. Словим…

Солнце еще не село, когда Альв и Истома, прихватив с собой слуг, на лодке хозяина Ульфа отчалили от низкого берега Ладоги.

Припозднившийся одинокий рыбак, дядько Нехряй, задумчиво посмотрел им во след и покачал головою. И куда людей несет, на ночь глядя?

А закат над Волховом был красив – ярко-алый, с чистым, чуть тронутым оранжево-желтыми облаками небом и длинными черными тенями сопок.

– Не спится, ярл? – Распахнув двери, в дом вошел хозяин, Торольв Ногата, приземистый, длиннобородый, в узких, по моде фьордов, штанах с железными обручами на щиколотках, в зеленой тунике тонкой шерсти и красном богатом плаще, расшитом золотыми нитками. Такие плащи запросто можно обменять на нескольких рабов или даже на целое коровье стадо. Хельги был одет не хуже – такие же штаны, туника тепло-коричневого цвета, темно-голубой, с серебром, плащ из фризской ткани, заколотый изящной золотой фибулой местного, ладожского производства. На фибуле был изображен зубастый ящер, глазами которому служили два мелких красных камня.

– Я выполнил твою просьбу. – Торольв уселся ближе к очагу, бросил плащ слугам. Светильники на длинных подставках тускло чадили, отгоняя надоедливых комаров. Жены и слуги хозяина целый день занимались сушкой холстов, а теперь, к вечеру, сворачивали их, под песни и детские крики, доносившиеся из приоткрытой двери.

– Конунги из северного народа правят в Белоозере, Полоцке, Кенугарде – здесь его называют Киевом – и еще много где, но я назвал тебе самые крупные города.

– Полоцк, Белоозеро, Кенугард, – повторил Хельги. – Который ближе?

– Белоозеро, – не задумываясь, отвечал хозяин. – Вот смотри.

Он положил на стол ячменную лепешку, не маленькую, с ладонь, какие принято печь в Халогаланде и Вике, а побольше, изрядно побольше…

– Вот здесь, по рекам… Сясь, Воложба… – Торольв тщательно выговаривал местные названия, рисуя схему ножом на лепешке. – Тут волок. Может напасть весь – местный народ, язык их похож на язык финнов. Там вот и Белоозеро. Если с купцами – быстрее получится, они все пути знают. Можно наоборот, сначала на полночь, в Полоцк, это у народа кривичей, затем к югу, в Кенугард. Не знаю, зачем тебе это нужно, ярл…

– Хочу предложить свой меч и дружину наиболее достойному.

– Хорошее дело, – одобрительно кивнул Торольв. – Но добраться до всех ты не сможешь и за год. К тому же, чем плох Рюрик? Зачем тебе другие конунги?

Хельги-ярл улыбнулся:

– Не хотелось бы начинать службу у родича. Ведь больше славы в том, что добудешь сам!

– Так ты, ярл, родственник Рюрику?! – изумился хозяин дома. – А я и не знал!

– Не совсем так, – покачал головой Хельги. – Просто моя сестра Еффинда стала его женой.

– Ха! Значит, по законам фьордов, ты будешь самым близким родичем детям Рюрика! – Торольв хлопнул себя по ляжкам.

– Да, пожалуй, что так, – кивнул молодой ярл. И правда, дядя по матери считался у людей ясеня (как иногда называли норманнов) ближайшим родственником своим племянникам, уж, по крайней мере, куда более близким, чем родной отец. Это накладывало определенные обязательства, но Хельги пока о них не думал. Мысли его были о другом: во-первых, разыскать наконец черного кельтского колдуна и снести ему башку, чтоб не замысливал больше разных злых дел, ну, а во-вторых… Ну, а во-вторых, нужно и о себе подумать, и, даже не столько о себе – хотя и это важно – сколько о давних друзьях, что составляли теперь костяк его верной дружины. Многие из давних друзей погибли, сгинули в чужедальних землях – Ингви Рыжий Червь, Харальд Бочонок, парни со Снольди-Хольма. Их души теперь на вечном пиру Одина. Из тех молодых воинов, что когда-то тренировались у Эгиля Спокойного На Веслах, один Снорри и остался. Верность и честь – именно такие слова могли бы быть девизом этого молчаливого восемнадцатилетнего парня, никогда в жизни не предававшего друзей. Верность и честь. Именно за эти качества и ценил Снорри Харальд сена Хельги-ярл, сознавая, однако, что при всех положительных качествах Снорри – ясности ума, порядочности и смелости, недостает ему, пожалуй, только хитрости, коварства и злости. А может, и хорошо, что недостает? Зато этих качеств в избытке у Конхобара Ирландца, бывшего любовника недавно умершей Гудрун – мачехи Хельги. Когда-то вместе с Черным друидом Форгайлом Коэлом бежав из Ирландии на кнорре старого бильрестского ярла Сигурда, молодой жрец Конхобар быстро понял свою выгоду и, бросив Форгайла, сделал ставку на Хельги, тогда – совсем еще юношу. Прогадал или нет материально, наверное, сказать трудно, несомненно одно – именно на службе у молодого ярла столь удачно проявились такие качества Ирландца, как хитрость, рассудительность и здоровый цинизм. В этом он вполне дополнял Хельги. Именно рядом с ярлом Конхобар наконец почувствовал себя в своей стихии – стихии интриг и хитроумно разработанных комбинаций. Именно рядом с Хельги Ирландец избавился от неизбывного страха перед своим бывшим хозяином – Черным друидом, именно с ярлом впервые почувствовал себя по-настоящему свободным… и очень нужным. Друид Форгайл проклял Ирландца и поклялся отомстить предателю – Конхобар знал о том и относился к угрозе более чем серьезно, несмотря на насмешки брата Никифора. Брат Никифор, ирландский монах из монастыря Келл-Дара, что означает «Дверь из Дуба», являлся в действительности единственным сыном ромейского вельможи Константина Дреза, убитого пиратами с подачи императора Михаила Исавра. Константин был влиятельным иконоборцем и даже, по слухам, поддерживал явных мятежников – павликиан, осмелившихся усомниться в божественной сущности императорской власти. Совсем еще ребенком Никифор был продан в рабство и оказался на далеком Севере, в земле фьордов, где несколько лет тянул лямку раба под позорной кличкой – Трэль Навозник. Он тогда ненавидел всех жителей Бильрест-фьорда, но, тем не менее, оказал большую услугу Хельги, ошибочно обвиненному в краже. Хельги-ярл не забыл об этом и сделал Трэля вольноотпущенником, а впоследствии, довольно неожиданно, встретил его на английской земле, куда занесла Никифора-Трэля прихотливая и злая судьба… Уже будучи ирландским монахом, он все-таки добрался до своей далекой родины, но, увы – не нашел там ничего, на что надеялся: ни любящих родственников, ни дома, ни достойного занятия. Походил по шумным улицам Константинова града, постоял перед жемчужными водами залива, да и вернулся обратно в Ирландию, в ставшую родной обитель. Из-за того, что владелец заезжего дома узнал в скромном монахе одного из спутников норманнского ярла Хельги, нанесшего немалый урон его чести и заведению, пришлось Никифору бежать из Ирландии– хорошо, помогли братья, да и Конхобар кстати встретился… А ведь они раньше друг друга ненавидели – Конхобар и Никифор, но вот теперь, поди ж ты – днями напролет играли в финдхелл – древнюю ирландскую игру, чем-то напоминавшую шахматы…