Красный свет - Максим Кантор

В промежутках между вопросами Дешкову били резиновым шлангом по рукам и коленям. Следователь Фалдин задирал Дешковой юбку до пояса, чтобы ловчее добраться до колен, а старуха, стесняясь, закрывалась руками, тогда следователь бил Нину Алексеевну и по рукам тоже. Скоро Нина Алексеевна потеряла рассудок – сознание уплывало, она стала говорить бессвязно. Она называла Егора Романовича Фалдина «миленький» и «сыночка» и норовила поцеловать ему руки. Говорила: «Не бей меня, сыночка», – и плакала. Фалдину было крайне тяжело работать: допрашиваемая была очевидной дурой. Фалдин старался говорить разумно, сам формулировал нужные ответы, он ведь был без пяти минут журналист, но допрашиваемая не понимала подсказок.

Нина Алексеевна думала, что скоро умрет, и боялась одного: дать показания против сына и мужа. Она переспрашивала следователя: «А вы зачем это говорите?» – чем вызывала гнев Фалдина. Нина Алексеевна готова была согласиться со всем, ей хотелось жить, но боялась оговорить близких. Когда слышала имя Григорий, напрягалась всем существом, выплывала из небытия, говорила: «Невиновен». Она призналась в своем контакте с польскими троцкистами, в передаче сведений, полученных от Гамарника, германской разведке, в передаче антисоветской продукции троцкистским ячейкам в Москве. Но не сказала ни слова против Григория Дешкова. На вопрос: «Через кого познакомились с врагом народа Гамарником?» Нина Алексеевна ответила: «Так он за мной в школе ухаживал, я у него пионервожатой была», – и разразилась рыданиями. Фалдин бил ее по пальцам и требовал прекратить истерику, требовалось отвечать ясно и по существу, не тратить время следователя попусту. Нина Алексеевна почувствовала, что умирает, она сказала: «Иду к тебе, Григорий», – потом упала со стула – пульса следователь не обнаружил. Хрущев, присутствовавший на последнем допросе, спросил: «А кто протокол подписывать станет? Пушкин?» – и вышел Никита Сергеевич, сильно хлопнув дверью. Как с такими кадрами готовиться к большой войне?

Однако Нина Алексеевна не умерла, пришла в себя в лазарете тюрьмы. Перевели в общую камеру, сокамерницы отпоили кипятком с сахаром; обошлось. За то время, что ею не интересовались, произошли перемены в ведомстве: нарком Ежов был арестован, допрошен, впоследствии расстрелян. Следователь Фалдин в ходе чисток не пострадал – но был переведен на фронт. Егора Романовича откомандировали в особый отдел 20-й армии, где он постепенно занялся тем, чем мечтал заняться всегда, – стал военным корреспондентом. Фалдин писал статьи и репортажи – совмещая это с работой особиста; описав бой, отдав статью во фронтовую газету, Фалдин говорил друзьям: «Сына воспитаю настоящим писателем».

Никита Хрущев получил назначение в Киев, в Киеве Хрущев работал не покладая рук («Дорогой Иосиф Виссарионович! Украина ежемесячно посылает 17–18 тысяч репрессированных, а Москва утверждает не более двух-трех тысяч. Прошу принять меры. Любящий вас Н. С. Хрущев»). Про Нину Алексеевну Дешкову запамятовали. Дело Нины Алексеевны Дешковой завершено не было – но и на допросы ее перестали вызывать; такое случалось, причем нередко.

Вернулись к делу Дешковой в 1942 году. Ведомство НКВД разделили на Наркомат Внутренних Дел во главе с наркомом Берией и Наркомат Государственной Безопасности под наркомом Меркуловым. Следователь Виктор Бастрыкин, разбирая дела (по инициативе Берии был пересмотрен весь архив и выявлены должностные преступления), наткнулся на любопытный допрос крупного хозяйственника Яковлева, который длился много дней; начинали дознание Альтман и Голованов, в основном же допрос вели начальник 5-го отдела ГУГБ НКВД СССР Ямницкий и лейтенант Казакевич.

Просматривая многостраничный допрос, Бастрыкин, внимательный человек, выделил следующие фрагменты беседы:

«Вопрос: С кем, кроме Пятакова, из руководителей антисоветской троцкистской организации в СССР вы были связаны? Ответ: Кроме Пятакова у меня в 1930–1931 годах установилась сперва очень тесная личная связь, а затем и организационно политическая связь с одним из руководителей троцкистской организации Яном Гамарником. Вопрос: Каким образом вы установили связь с Гамарником? Ответ: Гамарника я знал во время гражданской войны по совместной работе на Украине. Моя жена Соколовская была другом его семьи. Начиная с 1930 года мы систематически встречались. Примерно в самом начале 1933-го в одной из бесед у меня на даче – в разговоре о положении на Дальнем Востоке и о внутреннем положении СССР – Гамарник заявил, что ему известно от троцкисткого центра мое положение как особо законспирированного руководителя специальной группы троцкистов, находящихся на руководящих постах в партии. Гамарник сказал о существовании большого троцкистского подполья в армии, организованного в военный заговор, объединяющий все антисоветские элементы в армии, которые готовят к вооруженному восстанию против партии и правительства. В последующие встречи Гамарник рассказал, что в руководстве заговора стоят такие люди, как Тухачевский, Якир, Уборевич и ряд других видных командиров. Заговор имеет два плана захвата власти: первый путем переворота, второй – путем организации поражения СССР в войне».

Поворот мысли существенный: то есть на тот случай, если переворот не удался (а он не удался), оставался запасной вариант – через Гитлера. Это еще в 1933 году решили. И далее:

«Вопрос: Ваше изуверское двурушничество и цинизм предателя очень красочны, тем не менее постарайтесь все же ответить на конкретный вопрос следствия: как строилась ваша связь с антисоветскими организациями? Ответ: Выкристализовалось основное ядро нашей организации: я – Яковлев, Варейкис, Бауман, Попов. Гамарник и Пятаков формально не входили в наш центр, но по существу информировали меня и направляли… Наряду с этим я имел самостоятельную группу, мною завербованных лиц, Михайлов, Гегечкори, Токарев, Цылько, Одинцов, Половинкин… (Список длинный, около тридцати фамилий, следователь проверил все фамилии – завели ли дело. Завели на каждого.) Вопрос: Вы имели личные связи с иностранной разведкой? Ответ: Да, имел связь с немецкой разведкой».

С этого места начиная – разговор вялый; несерьезно, оборвано. То ли обвиняемый устал, то ли следователь халтурил. Сталин собственноручно пометил протокол: «Жену Яковлева взять в оборот: он заговорщик, и она должна рассказать все. Спросить ее о знакомых-близких». Далее к делу приобщено заявление на имя Сталина жены Яковлева – Соколовской. «В связи с арестом моего мужа Яковлева Я. А., с которым я прожила с 1921 года, я решила рассказать все, что мне известно о борьбе Яковлева против партии, проводившейся им на протяжении многих лет. Яковлев являлся троцкистом с 1923 года, принимал активное участие в подпольной антисоветской организации, двурушничая для того, чтобы закрепиться на партийной работе»… Далее – имена; имена те же, впрочем, есть и добавления – но без конкретики.

Даже Сталин был удивлен неряшливостью допроса, он пишет на первой странице – поперек листа: «Т. Ежову. Кто такие? Даже имя-отчество не спросили… Хороши следователи. Нам важна не прошлая деятельность Яковлева и Соколовской, а шпионская работа за последний год! Последние месяцы 1937 года! Нам нужно знать, для чего оба мерзавца почти каждый год ездили за границу. И. Сталин» Четкие указания – и ноль по результатам. Халатность? Или хуже? Но ведь выход имеется: берем каждое из перечисленных до того имен, последовательно идем по нити его контактов. Смотрим, в каких местах обрывается нить. Любопытная получается картина.

Очевидно, что Гамарник – шпион, берем этот пункт за отправной; очевидно, что он стоит практически за каждой ячейкой троцкистов в армии; очевидно, что дата восстания в частях армии координировалась при его участии. Смотрим: в какое время и где в точности находился Гамарник. Получаем картину передвижений с Дальнего Востока – на Запад и обратно. А вот и страннейший документ о разоблаченной фашистско-троцкистской офицерской организации – с ячейками в Свердловске, Перми, Тагиле, Ворошиловске, Надеждинске, Хабаровске. То есть вплоть до Дальнего Востока тянется цепочка. Здесь даже прямо называется тактический центр и время удара: повстанцы должны захватить военный склад № 59 в Перми, затем захватить Пермь с ее оборонными заводами, разрушить железнодорожную магистраль, связывающую Европейскую и Азиатскую часть Советского Союза. Соответственно – западная часть отдается Германии, восточная – Японии. И опять среди имен – непременный Гамарник.

Был заговор – и какой!

И опять резолюция растерянного Сталина «Т. Ежову. Странное письмо! А кто из поименованных арестован?? Арестованы ли, скажем, Епифанов, Стихно, Булгаков и др.? Записка производит впечатление газетной статьи. И. Ст.». Кажется, ясно спросил Иосиф Виссарионович. И снова – ноль результатов. Нарочно? Впрочем, Ежов – враг, теперь мы знаем.