Том 2. Лорд Тилбери и другие - Пэлем Вудхауз

— Откуда ты узнал, что он тут?

— Слухи долетели. Табби говорил, вы подумываете купить усадьбу.

— Да.

— Значит, житье мое там не затянется.

— Оборвется сразу. Ты сейчас туда? Могу подвезти.

— Благодарю.

— Если только у тебя не намечено новых уличных боев.

— Нет, на сегодня хватит. Слышал, вы снова ездили в Нью-Йорк.

— Да. Позавчера вернулась. Ездила повидаться с адвокатами по поводу налогов. Клерки из казначейства доходят до абсурда.

— Выколачивают деньги из богачей?

— Пытаются, во всяком случае.

— Надеюсь, вас они ободрали как липку.

— Напротив, все уладилось прекрасно. Сигареты не найдется?

— Пожалуйста.

— Благодарю. Да, я победила по всем линиям.

— Уж вы такая!

Снова Джо испытал невольное восхищение и одновременно негодование. Его часто испытывали те, кому довелось сталкиваться с этой женщиной. Непринужденная легкость, с какой она одолевала все препятствия и самодовольно неслась по жизни, всегда на гребне волны, оскорбляла его как драматурга. Она настолько очевидно была отрицательным персонажем, что судьба, казалось бы, неизбежно должна покарать ее. Но ничего такого не случалось. Тот, кто пустил в ход идейку, будто Добро торжествует над Злом, не был знаком с княгиней фон цу Дворничек.

Джо наблюдал, как она покуривает, тихо улыбаясь какой-то мысли, и старался проанализировать убийственные чувства, которые она всегда возбуждала в нем. Была она явственно непобедима, и он пришел к выводу, что именно это и порождает в нем дурные чувства. Сердца у нее не было, деньги — были, что и позволяло ей встречать все жизненные бури в тройной броне. При ней Джо всегда ощущал себя пигмеем, легкой волной, бьющейся о высокую, самоуверенную скалу. Без сомнения, клерки американского казначейства испытали те же ощущения.

— Черт знает что! — воскликнул он.

— Извини?

— Видимо, нет никаких надежд, что справедливость над вами свершится.

— У тебя такой вид, словно бы ты с наслаждением придушил меня.

— Ну, что вы! Только бил бы по голове такой вот медной вазой и смотрел, как вы извиваетесь.

— А ты все такой же милый! — расхохоталась княгиня.

— Наверное, ни один из нас не переменился.

— Но переменились обстоятельства. Последний раз, когда я про тебя слыхала, ты служил матросом на грузовом судне.

— А после этого — официантом. Еще снимался в массовках и был довольно плохим боксером. Какое-то время работал вышибалой в нью-йоркском баре. Тут я потерпел провал. Однажды вечерком я принялся вышибать буйного клиента, но, к несчастью, вышиб он меня. Босс утратил веру в мой профессионализм, и вскоре я отплыл в Англию, строить новую карьеру. С той поры дела двигаются довольно успешно.

— Рада слышать.

— Еще бы! Работал в газете, а затем стал не то марионеткой, не то мальчишкой на побегушках у издателя с сомнительной репутацией по имени Басби.

— Да, бурной ты жил жизнью. Пойдем?

Они двинулись через зал.

— А затем, — подсказала княгиня, — ты стал драматургом?

— Слышали про мою пьесу?

— Видела.

Пигмей чуть подрос и взбодрился, словно охотник, стреляющий в носорога из духового ружья и обнаруживший, что один из его бумажных шариков вынудил того поморщиться. Если его собеседница и поморщилась, он этого не заметил, но ему было известно, что чувства свои она скрывает здорово.

— Уже? Очень лестно. Ну и как?

— Может, кое-кому твоя пьеска покажется умной…

— Лучшие критики здесь единодушны. Хотите, почитаю рецензии?

— Нет, благодарю.

— Поразительно! Ну никто не желает их слушать! Пожалуй, скоро я заподозрю заговор. А как прошел спектакль?

— Недурно.

— Зал был полон?

— Набит битком.

— И публике понравилось?

— Вопили от восторга.

Они вышли на улицу.

— Моя любимая сцена, — сообщил Джо, — та, во втором акте, между злобной мачехой и ее пасынком. Зритель оценил?

— Весьма.

— А вы?

— Меня это позабавило.

— Отлично. Я и старался развлечь.

— Джозеф, я хотела обсудить с тобой твою пьесу. Давай спокойненько и уютненько побеседуем в машине.

Княгиня изящно скользнула в «роллс-ройс», Джо — за нею следом. Когда она устроилась на своем месте, он заметил, что она опять улыбается тихой улыбкой счастья, и поежился бы, если б не знал, что сейчас нанести ему гибельный удар — не в ее власти.

Улыбку эту он помнил еще с прежних, давних дней.

21

Как раз когда Джо с княгиней выходили на улицу, запыхавшаяся малолитражка въехала туда же и медленно поползла. Девушка за рулем зорко поглядывала направо и налево, точно Эдит,[91] разыскивающая тело Гарольда после битвы при Гастингсе.

Презрев приказания, Джин вернулась на поле боя. На всей скорости она домчала Булпита в Холл, где передала Поллену, наказав уложить его в постель и немедленно вызвать врача. И, пришпорив свой «Виджон», погнала обратно в Уолсингфорд.

Коматозное спокойствие Главной улицы вызвало в ней смешанное чувство. Что же это? Только «роллс-ройс» стоит перед «Синим Вепрем», мальчишка гонит прутиком вдоль тротуара жестянку, да собака закусывает тем, что отыскалось в канаве. Джин стало легче — все ж нет Горностая и его массовки, но и тревожней: куда подевался Джо? Отправиться пешком в Холл он не мог, она бы встретила его по дороге. Единственное объяснение, приходившее ей на ум, заключалось в том, что его избил верзила, а там — отвезли в больницу.

С растущим беспокойством она проехала по одной стороне улицы и возвращалась по другой, когда из «Вепря» вышла величественная дама, в которой она узнала княгиню фон цу Дворничек, за которой шел совершенно целый Джо. Они уселись в «роллс-ройс», и он сорвался с места. Улицу в полное свое распоряжение снова получили она, мальчишка и собака.

Зрелище это странно подействовало на Джин. До этой минуты восхищение доблестью Джо затмило другую его сторону, темную. Сердце, исходившее тревогой, вновь ожесточилось. Джо снова представился ей в обличье змея, который сделал все, чтобы разрушить счастье ее жизни. Низкий интриган, наговоривший Адриану, будто ее отец грозит отхлестать его! Снова она поняла, как жутко злится на Джо.

Короткая дорога домой никак не смягчила ее настроения, и, полная ядовитых мыслей, она загнала автомобильчик на конюшенный двор. Только столкнувшись с Полленом на парадном крыльце, она загнала и мысли в дальний уголок, чтобы предаться им на досуге. Вид дворецкого напомнил, что нужно порасспросить про пациента. Под гнетом других проблем она почти забыла о дяде.

— Как мистер Булпит, Поллен?

— Превосходно, мисс. Он в Синей комнате.

— Доктор его осмотрел?

— Да, мисс. — Легкая улыбка заиграла на лице дворецкого. — Оказалось, что у мистера Булпита нет никаких повреждений. Он только потерял зубы.

Джин в недоумении уставилась на эту железную личность. Вид у него был такой, будто он объявляет о мелкой неприятности. Конечно, печаль человека, сообщавшего о потере чужих зубов, будет на градус ниже, но все-таки, такая черствость…

— Ему выбили зубы?!

— Они выпали, мисс. Фальшивая челюсть. Мистер Булпит подробно информировал, где их искать, и я послал туда кухонного мальчишку на велосипеде. — И Поллен, который не меньше другого ценил юмор, особенно в духе старого, немудрящего мюзик-холла, напрочь утратил профессиональную сдержанность. Легкая улыбка превратилась в ухмылку, а из-под руки, взметнувшейся, чтобы ее прикрыть, раздались странные, булькающие звуки, отдаленно похожие на песенку коноплянки.

Но через минуту он снова стал самим собой и привел в порядок лицо.

— Прошу прощения, мисс. — С преувеличенной суровостью дворецких, которые на минутку поддались низменным чувствам, он протянул Джин письмо.

— Для вас записка, мисс.

Джин взяла, и ее передернуло. Конверт, в полной чистоте покинувший руки Адриана, теперь был выпачкан инородным веществом. По всей бумаге темнели отпечатки большого пальца, принадлежащие Сирилу Аттуотеру. Потом сердце у нее екнуло: она узнала почерк.

— Когда оно пришло?

— Вскоре после того, как вы повезли сэра Бакстона на поезд, мисс. Доставил мальчик из деревни.

Сердце у Джин снова скакнуло. От нее не ускользнул подспудный смысл: если записку приносит мальчишка из деревни, это значит, что Адриан где-то рядом.

— Хорошо. Благодарю вас, Поллен.

Дворецкий изящно склонил голову, молчаливо показывая, что «рад служить», и Джин открыла конверт.

Тем, кто получил привилегию заглянуть через плечо Адриана, пока тот писал письмо, уже известно его содержание. Перед ней же оно предстало новехоньким, и эффект пылких фраз ее ошеломил.

После первого письма, в промежутках между приступами ярости против Джо, она ловила себя на мыслях не слишком добрых и об Адриане. Для храброй девушки, восхищавшейся храбростью в других, мысль, что Адриан устрашился бедного Бака, не так уж приятна. Какого-то свиста, нет — слов о свисте хлыста оказалось достаточно, чтобы он удрал. Значит, у него есть изъян, а ей хотелось бы видеть его безупречным.