И придет новый день - Ула Сенкович

"Вот ведь зараза! Теперь на мне фонарь установлен, чтобы в потьмах не задавил кто ненароком. Хотя, может это и к лучшему. Ну что за молокосос, совсем себя контролировать не умеет!"

Приятный ход мыслей отвлекло шевеление справа. Звук стал более различимым. Показался слабый свет и из темноты выступили грязные ободранные личности. На меня со всех сторон смотрели люди, и у каждого на шее слабо поблескивал ошейник. Молча постояли вокруг и тихо исчезли в темноте. "Добро пожаловать в нижний город, дорогая. Теперь можешь узнать, действительно ли ты такая храбрая."

Глава 4

Дурак никогда не заходит в тупик, потому что там полно умных. (NN)

Хорошо, что я прожила четыре года у Таргута Пурса, ведя его нехитрое хозяйство. Все-таки навык разжигания дровяной плиты ранним утром и мытье медных кастрюль холодной водой в ручье за короткий год жизни во дворце из памяти не вытравишь.

"Думает меня испугать тяжелой работой… Меня такой ерундой не сломать. Мне свобода дороже."

Правда, свободы у меня как раз и не было. Утро начиналось с пинка ногой. Старший над рабами нижних пещер вел себя как самый настоящий надсмотрщик с сахарных плантаций. Неважно, что он тоже раб. Никто из орков не заходил в эти лабиринты. Попавшие сюда рабы, хоть и принадлежали кому-то формально, своих владельцев больше не интересовали. Вполне возможно, что про них даже не помнили. Только клеймо на ошейнике могло подсказать, кому принадлежит существо, когда-то бывшее свободным человеком. В нижних пещерах никто не помнил даже своего имени. Всех звали "ты". Пинок или удар плеткой, и понятно сразу к кому обращаются.

Приказ не трогать меня, видимо, не достиг ушей рабов или пользуясь своей заброшенностью отверженные игнорировали распоряжения сверху. В первый день надсмотрщик ограничился пинком, чтобы поднять меня и отправить на кухню делать самую грязную работу, которую только мог мне подыскать. Еще два дня присматривался ко мне искоса, потом решил, что я не очень стараюсь, и замахнулся на меня плеткой. Мне удалось вовремя увернуться. Злыдень хоть был тощ, все же крупнее меня и выше на целую голову. В его глазах даже не было злости. Так, одна скука.

— Ты знаешь, что я не рабыня. Не смей меня бить.

Ухмылка и движение рукой подсказали мне, что он выбирает, куда ударить побольнее.

— Я позову од-уруга.

— Если бы он тобой интересовался, ты не сидела бы тут в грязи.

— Тебя это не касается. Позвать? — вообще-то я не была уверена, что орк меня услышит. — Хотя я передумала. Если я вызову сюда Хондара, он меня заберет наверх, а мне этого не хочется. Лучше я тебя прокляну.

И я начала говорить на своем родном любимом языке. Я же не ведьма и заклятий не знаю, но эти олухи не понимают меня, а говорить на своем языке я могу легко, без запинки и с выражением. Это вам не на чужом слова подбирать. Я успела только рассказать, как сниму с него шкуру, разделаю на кусочки, отобью и под каким соусом приготовлю. Это был рецепт из поваренной книги "Утка с яблоками по-пекински"

Трус не дал мне засунуть его в духовку. Вскинул руки и попросил не убивать его. На радостях я слишком быстро согласилась простить негодяя. Можно было заставить его еще потрястись, вымаливая у меня прощение, но раб был так жалок, что я посоветовала ему поскорей убраться.

Правда, торжество оказалось испорчено маленьким открытием. Когда я повернулась, чтобы идти на кухню выполнять трудовую повинность, обнаружила, что в трех шагах от меня стоит Хондар. Просто молча стоит и наблюдает, что я буду делать дальше. А я, глупая, решила, что испугала надсмотрщика своей хитростью.

— Я тебя не звала.

— Звала.

— Нет. Ты сказал, что меня пальцем никто не тронет, а здесь твои приказы не выполняют.

— Зачем нужно, чтобы тебе здесь понравилось?

— Мне нравится.

Развернулся и ушел. Я чуть не разревелась. Хоть у меня не было зеркала, мне не составило труда представить, как я выгляжу со стороны. Ободранная, в синяках, с торчащими во все стороны спутавшимися волосами и с черными руками, которые теперь уже ничем не отмыть. От прежнего лоска и ухоженности только крой когда-то чистого шелкового платья. Еще неделька в таких условиях, и я буду пугаться своего отражения в воде.

Зато бывший смертельно раненный прибавил в весе, окончательно пришел в себя, приоделся и просто сиял здоровьем и самодовольством. Правильнее было бы сказать — приразделся. Подслушав мои мысленные рассуждения, что торс у него загляденье (какая женщина на моем месте думала бы иначе?), этот негодяй ходил теперь полуголый.

Невыносимо знать, что кто-то слышит твой мысленный монолог, словно ты говоришь вслух. Просто какое-то извращение. Со стыда умереть можно. Добрая половина того, что проскакивало через мою голову даже меня могло привести в краску. Как тут позволить другому знать обо мне такое?

Что там делают буддисткие монахи во время медитации? Если не ошибаюсь, останавливают поток мысли. Смотрят на точку перед собой и провожают все мысли из головы, пока они не исчезнут. Я попробовала. Сидеть твердо, ноги болят, спина чешется и мысли только об этом и еще о сотне очень важных дел. Дохлый номер. Буддист из меня не получится. Есть, правда, еще один способ. Все свои действия совершать сознательно. Это еще суфии практикуют. Даже и не помню, где читала. Вспомнила! Был в России такой специалист в тайных науках — Гурджиев. Заставлял учеников выполнять разные бессмысленные и однообразные работы, чтобы приучить их контролировать сознание и не засыпать.

Ведь мы почти все делаем на чистом автоматизме, а голова болтает себе всякую чушь, пока руки делом заняты. Проблема в том, чтобы заставить замолчать этого болтуна, и делать скучную и однообразную работу с полным вниманием, как если бы выполнял ее первый раз. Думаю, мне подойдет. Если только не забыться и не застрять через минуту в привычном мире фантазий. Это оказалось трудно, но все-таки не так безнадежно, как вообще ни о чем не думать. Главное — поставить себе цель. Зачем идти против потока, если можно использовать его и просто прибиться к берегу, когда появиться возможность? Я присмотрелась к окружению и обнаружила, что меня никто не контролирует. Если я работала, то только потому, что сама решила, что мне нужно работать. Поэтому на третий день я отправилась за водой и не вернулась до вечера. Мне никто и слова не сказал.

"Ну держись, Хондар! Теперь тебе со мной не справиться."

Может он отсутствовал в Годруне, но на мои крамольные мысли не последовало никаких действий. У меня даже появился малолетний приятель в прогулках по окрестностям. Я выбиралась из пещер еще до рассвета, чтобы не обгореть на раннем солнце и полуденную жару пережидала где-нибудь в расщелине. Мои туфли пришли в негодность за это время, ходить босиком по раскаленным камням и колючкам я не могла, но сердобольный раб, прямой обязанностью которого было делать всем обувь, подарил мне легкие сандалии из кожи. Подошва скользила на песке, и я могла сорваться, неосторожно поставив ногу между камнями, но разве это могло меня остановить?