Трилогия "Багдадский вор" - Андрей Белянин

Потом ему начали сниться восточные сны. То есть в общем-то они, конечно, снились и раньше как время от времени всплывающая память о прошлых героических деяниях. Но сейчас эти сны были заполнены незнакомыми персонажами, там не было прекрасной Джамили, хитроумного Насреддина, суетливого башмачника Ахмеда, богатырши Ириды аль-Дюбины, могущественного джинна Бабудай-Аги и великого дедушки Хайяма. О последнем благородный потомок князей Оболенских вспоминал не иначе как со слезами на глазах…

О нет! Те сны, что жаркими ночами наседали на моего друга, были полны разрывов бомб, свиста снарядов, коротких молний трассирующих пуль, чёрного, душащего, жирного дыма от пылающих нефтяных скважин и сдавленного плача ребёнка. Тихого, беспомощного, раздавленного лязгом танковых гусениц и воем реактивных самолётов. Этот несказочный Восток пах только смертью!

Лев вставал среди ночи с мокрой головой, выходил на балкон, умиротворяясь спящей Москвой, тёр ладонями холодный лоб, вновь и вновь давая себе слово, что он туда больше не поедет. Сегодняшние проблемы Ирака, Ливии, Сирии, Йемена, Египта и так далее — это внутренние дела данных стран, никоим боком не касающиеся его воровской деятельности, проходившей в этих землях шайтан его разберёт сколько лет назад! И всё-таки, всё-таки, всё-таки…

Как говорят мудрецы, «человек предполагает, но Аллах знает лучше». И вот в один прекрасный (или ужасный) день помощник прокурора господин Оболенский вдруг поймал себя на том, что его со всех сторон окружают сплошные азиаты… Ей-богу!

Они были везде — вычищали улицы, подавали кофе в «Шоколаднице», ремонтировали подъезд его дома, торговали шаурмой у ближайшего метро, трудились носильщиками и грузчиками в супермаркетах и, казалось, превращали привычную его детству старую русскую Москву в некое подобие оголтелого многонационального Нью-Йорка. С той лишь разницей, что там везде мелькали чернокожие, а тут узкоглазые лица.

Мир явственно менялся, непонятно кому в угоду, но теперь те, кого было так удобно и дёшево позвать на время, незаметно оседали здесь навсегда. Закончив одну работу, они тут же брались за другую, благо избалованные москвичи, свысока поругивая приезжих, тем не менее, всегда находили им занятие, спихивая на чужие плечи всё, чем гнушались заняться сами. Столица постепенно, но целенаправленно становилась всё более и более евразийской…

Разумеется, Льва это раздражало. Он, так же как и большинство россиян, искренне полагал, что каждый народ хочет и должен жить на своей исторической родине и ничего плохого в этом нет. Однако, когда на глазах у него трое парней с жёлто-чёрно-белыми значками окружили пожилую казашку с двумя багажными сумками, его сердце ёкнуло. Он даже не осознал до конца, в какой момент вмешался, но ценой порванной рубашки и разбитого кулака в три пинка разогнал юных националистов!

Женщина едва ли не на коленях благодарила своего избавителя и на прощанье, не слушая возражений, сунула ему большущее яндыкское яблоко. С этого невинного фрукта всё и началось…

Нет, Оболенский не стал тут же его есть, а сунул в карман пиджака и пошёл себе дальше. За два квартала до его дома, у перекрёстка, стояли ларьки с фруктами. Мой друг, приценившись там-сям, решил, что эти азиаты вконец задрали цены и в «Магните» оно будет дешевле, но стоило ему сделать шаг в сторону, как…

— Эй, зачем яблоко в карман взял? Платить надо!

— С чего это взял? Это моё.

— Ага как врёт, да?! — осуждающе возвысил голос молодой узбек с коричневым лицом. — А ещё москвич называется… Понаехал тут!

— Ты мне тут ещё порассуждай, кто куда понаехал, — рявкнул обиженный в лучших чувствах Лев Оболенский. — Я сейчас милицию вызову!

— Вах, смотрите на него, люди, — вступился за собрата пожилой азиат в грязном белом фартуке поверх не менее грязного халата, — сам украл и ещё нам угрожает, совсем стыд потерял, да?

— Мы тут тоже милицию вызовем! — дружно загомонили продавцы, и потомок древнего дворянского рода, коим Лев вечно и к месту и не к месту гордился, невольно отступил.

И вовсе не потому, что испугался, а потому, что происходящее само по себе было невероятно дико! Как это; на него, русского, коренного москвича, в столице России, в центре города, нападают какие-то заезжие узбеки, обвиняя в воровстве! И кого?! Его, бывшего Багдадского вора, грозу эмиров, кошмар караванов, ходячий ужас дворцовой стражи, который если уж крал, так никогда не попадался! На его счастье, мимо проходил полицейский наряд. Лев радостно кинулся навстречу и…

— Сержант Бельдыев. Ваши документы, гражданин.

— При чём тут мои документы? — Оболенский с нарастающей паникой отметил, как молодой продавец что-то быстро строчит на непонятном языке второму милиционеру, а тот сурово и понимающе кивает.

— Значит, никаких документов не имеем? Пройдёмте с нами.

— Да никуда я с вами не пойду, я…

Он и опомниться не успел, как был атакован целой толпой азиатов, скручен по рукам и ногам, а сержант Бельдыев чем-то коротко и сильно ударил его по голове. Последнее, что Лев разобрал, проваливаясь в плотный душный туман, были слова:

— Совсем бандит, да, наверное, из новых русских. Тащите его в отделение, там разберёмся…

Потом были звёздочки, кружочки, птички и маленькие шайтанчики, кругами носящиеся вокруг его головы. Звёзды молчали, кружочки тоже, птицы щебетали на все лады, а шайтанчики противно хихикали, словно только что сделали какую-то невероятную пакость. Остатками неотбитых мозгов Лев понял, что сопротивление бессмысленно, и признал, что если совсем уж по совести, то у нечистого были причины до него докапываться и, возможно, его месть удалась…

«Алла-а, ир-рахим… шайтани… Блин, не помню! Короче, Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного, а?» — мысленно пробормотал наш герой, голова прояснилась, кружащиеся пятнышки исчезли, вокруг явственно потеплело, но он по-прежнему был несвободен и его всё так же куда-то волокли без малейшего политесу.

Оболенский попробовал было временно покориться судьбе, как чей-то властный голос остановил его обидчиков:

— Куда вы тащите этого несчастного, о правоверные?

— В зиндан, почтеннейший шейх, — после секундной заминки ответил кто-то. — Этот нехороший человек — вор, он украл яблоко на базаре и оскорбил честных купцов благородной Бухары!

— Он — чужеземец и вполне мог не знать наших законов. Аллах, Всемилостивейший и Всемогущественный, велит прощать невольное незнание, за что и да простит Он вас в Судный день. Отпустите несчастного!

— Слушаемся и повинуемся, о шейх Хайям-Кар! Да продлит небо ваши годы бесконечно. Но будет ли за это какая-нибудь награда вашим ничтожным рабам?

— Пошли прочь!!!

От такого громоподобного рёва Оболенский окончательно пришёл в себя, а двое стражников дунули вдоль по ночной улочке не оборачиваясь, едва не роняя от страха щиты и копья.

— Иди за мной, незнакомец, — приказал тот, кого звали Хайям-Кар.

Мой друг быстро огляделся, тихо, сквозь зубы выругался неприличными словами и молча проследовал за суровым худым стариком в чёрных одеждах.

Быстро сгущались сумерки, ибо ночь на Востоке падает, как чёрная вуаль на лицо неприступной красавицы, делая окружающий мир таинственным и волшебным. Высокие чинары становятся похожими на спящие минареты, мерцающая вода в арыке отливает живым серебром, маленькие дома на окраинах превращаются в волшебную колоннаду белого и розового лукума, подаваемого на расписном блюдце, а высоко в небе протирают заспанные глазки первые застенчивые звёздочки…

— Салам алейкум, Лёва-джан, — сказал старик, когда они уселись на тёплые камни у реки.

— Здоровей бывали, Бабудай-Ага. — Оболенский радушно обнял старого знакомого. — Хорошо замаскировался, только ноги при ходьбе включать не забывай, а то просто паришь над планетой.

— Привычка, — виновато улыбнулся джинн. — Как ты там, почтеннейший? Как дом, семья, достаток, друзья и жёны?

— Всё супер, особенно жёны. Ты, главное, Маше об этом не ляпни — убьёт на фиг!

— Жён? — ужаснулся Бабудай-Ага.

— Нас! — со вздохом поправил Лев. — А чего ты так маскарадно вырядился, словно беглый преступник-визирь с гематомой на всю голову?

— Твой ум не знает разумных границ, почтеннейший…

— Мм, это был комплимент или наезд?

— О человек, — грустно улыбнулся узкоглазый джинн. — Иногда ты упрямством и наглостью напоминаешь мне нашего общего длинноухого друга с именем детей Сиона. Довольно ли тебе будет знания того, что ты здесь неслучайно? Мир вновь нуждается в Багдадском воре, и силой того, чьё имя я назвать не вправе, ты вновь вернулся, дабы вписать на скрижалях Вечности новые страницы!

— А без патетики никак?

— Никак.

— Ладно, что надо украсть, чтобы ты вернул меня домой к ужину?