Свет - Рейвен Кеннеди

порции стали меньше, ингредиенты проще. Но даже при виде этих разделенных на части порций, живот у меня сводит от чувства вины, и я пытаюсь оставить что-то про запас.

На прошлой неделе я каждую ночь просыпалась в холодном поту – вернулись мои кошмары. Порой мне снятся лачуги, мерзлая нищета, затерянная в искривленных расщелинах Хайбелла.

А иногда мне снятся ленты.

Звук опускающегося меча. Агония, которая пронзала меня насквозь, от шелковистого обрывка за обрывком. Мне снится, как я падаю без лент, готовых меня подхватить.

Но вчера ночью мои кошмары изменились. Мне снился не Хайбелл, а Брэкхилл. Те самые улицы, по которым я ехала вместе со Слейдом, вот только люди плакали. Они отощали и обезумели от голода. А в конце улицы стояла королева Кайла, и мой голос разносился вокруг нее журчащим ветерком, которым могла повелевать только она.

Этот сон не покидал меня на протяжении всего завтрака, отчего внутри все ныло. Сон не покинул меня и во время тренировки с Дигби, пока он не скрестил на груди руки и не сказал, что на сегодня мы закончили, потому что я слишком рассеянная.

Кошмар по-прежнему цепляется за меня, дергает за плечи, как уличный попрошайка

Я чувствую, что мне нужно что-то сделать, но Слейд и слышать об этом не хочет. Те пару мгновений, что я провела с ним, были полны его настойчивой веры, что все будет хорошо. Что его планы осуществятся, как было задумано, а нормирование и дополнительное производство продовольствия окажутся действенными.

А если нет?

Я прижимаю пальцы к подаренному им браслету. Теперь он сияет чистым золотом, хотя я оставила камень черным и обвила его позолоченным узором.

Я прислоняюсь спиной к фонтану, слушая тихое журчание воды. Оно успокаивает, как и прохладная трава под босыми ногами и солнечные лучи, согревающие макушку. Будь у меня такая возможность, я бы разделась догола, чтобы каждый дюйм моей кожи почувствовал прикосновение солнца.

Но, наверное, это воспримут в штыки.

Я срываю небольшой цветок и кручу его между пальцами. Бутон пурпурного цвета, и его желтая сердцевина напоминает цвет волос Джадда. Я добавляю немного золота на зеленый стебель, и оно впитывается в прожилки листьев.

Отбросив цветок, я откидываюсь назад и погружаю босые ноги в траву. Чувствую, как моя сила прижимается к своду и пальцам, желая вырваться наружу. Я позволяю золоту медленно растечься, и его тепло состязается с прохладой травы.

Когда я убираю ноги, чтобы рассыпать золото, то, замерев, смотрю на траву. Наклоняюсь поближе и свожу в недоумении брови.

Сначала мне кажется, что я вижу отражение или пятнышко грязи, но потом замечаю, что это не так. Оно напоминает мне кусок хлеба, который слишком долго пролежал в печи, и его корка обгорела от пламени. Вокруг моего золота виднеется один пятнистый краешек, который чуть темнее остальных, и он кажется обугленным.

Подвинувшись, я поджимаю под себя ноги и провожу ладонью по позолоченной траве, призывая золото вернуться ко мне. Потираю руки и с довольным вздохом поднимаю голову навстречу солнцу.

– Леди Аурен?

Я резко открываю глаза и вижу идущего ко мне Ману. Он одет в жилет цвета морской волны, под который надета голубая рубашка и галстук в тон, а длинные черные волосы рассыпались по плечам.

– Рад застать вас в такой… неформальной обстановке, – говорит он, глянув на мои босые ноги с улыбкой, от которой весь светится и напоминает мне Ману из Рэнхолда.

Я быстро хватаю туфли и, натянув их, встаю.

– Не ожидала увидеть вас здесь, – говорю я.

Он оглядывается по сторонам, и у него на лице появляется непринужденное выражение.

– Я нашел этот сад в первый же день. Здесь это мое самое любимое место. Днями и ночами коротаю тут время, – признается он. – Здешнее тепло дает приятную передышку от Пятого королевства. Хотя здесь не так тепло, как дома, в Третьем королевстве. Должен сказать, я очень скучаю по берегу.

Ну хоть один из нас скучает.

Ману, может, сейчас и добродушен, но я на взводе.

Наверное, он замечает это по тому, как я вся подбираюсь, потому что тихо вздыхает и говорит:

– Послушай, куколка, в этой истории со Слиянием нет ничего личного. Ты мне нравишься. Но у монархов свои законы, которым они должны следовать, и когда за одну ночь умирают двое…

– Вы ведь знаете, что я не имею никакого отношения к смерти принца Нивена, – говорю я. – Его убил Мидас. Он хотел занять трон Пятого королевства. Он сам мне об этом сказал.

Ману становится задумчивым. Он срывает лист с одного из самых высоких кустов и начинает вертеть его между большим и указательным пальцами.

– Тогда именно это ты и скажешь на Слиянии, если решишь туда отправиться.

– Слейд… король Ревингер, – быстро исправляюсь я, – никогда на это не согласится.

Он наклоняет голову.

– Ты же знаешь, что такое Слияние?

На мгновение я мнусь, потому что Слейд мало о нем рассказал.

– Я знаю, что это своего рода судебный процесс, который члены королевской семьи устраивают в особых случаях.

– Да, но если окунешься в его историю, то увидишь, что на самом деле это вовсе не судебный процесс. Это зрелище.

Я растерянно смотрю на него.

– То есть?

– Слияние – это то, что созывают представители королевской власти либо для другого монарха, либо для членов королевской семьи, либо для человека, занимающего высокий статус. Тех, кого вызывают на Слияние, являются исключениями в обычных законах Ореи. Слияние возникло, потому что подданным Ореи нужно видеть, что даже с теми, кто приближен к монархии, обращаются по закону. В данном случае, с позолоченной фавориткой, которая, по слухам, украла силу у своего короля и помогла убить принца, – многозначительно говорит он.

Я вспыхиваю.

– Зачем вы мне это рассказываете?

Он отбрасывает лист в сторону, и тот падает на землю.

– Потому что, как я уже сказал, ты мне нравишься. И думаю, что король Ревингер, возможно, морочит тебе голову, потому что вся Орея тебе не враг. Я тебе не враг. Позволь Второму королевству выполнить свою волю, то есть вызвать тебя на допрос. Ты объяснишь, что невиновна, а они вынесут тебе мягкий приговор.

Я закатываю глаза.

– Да, именно так и будет.

– Это правда, – пожав плечами, говорит Ману. – И это доказывает история Слияния. Думаю, за последние сто лет самым суровым наказанием был штраф в размере ста тысяч золотых монет.

– Правда или нет, это на меня не распространяется.

– Подумай об этом – никто не хочет идти против Ревингера. Мы знаем, насколько он