Восстание на Боспоре - Виталий Полупуднев

8

Пситира смело подняла голову. Но Фений предупредил ее. Он вдруг изменился в лице, борода его затряслась, голова ушла в плечи. Страшные предположения ударили в голову. Он опустился на колени и произнес, глотая слова:

– Прости, великий царь! И дочь мою глупую – тоже! Знаю, ничто тайное не укроется от тебя. Но Пситира по доброте своей приютила беглянку с того берега, хотя ты и запретил давать приют случайным людям.

– Какую беглянку? – насторожился царь. – Где она?

– В доме, милостивый государь, не будь строг!

Савмак, не обращая внимания на испуг хозяина, направился к двери вслед за Пситирой. Пропустив царя в дом, девушка решительно стала на пути Атамаза и Бунака, приложив палец к губам. Оба поняли этот жест и остановились. Вынув мечи, как и полагалось царским телохранителям, они стали на страже у дверей. К ним присоединился Иафаг, готовый по одному знаку рубить, кого укажут, во славу нового царя.

Толпа при виде обнаженных клинков почуяла недоброе и стала быстро редеть.

С непонятным волнением царь вошел в полутемную комнатушку, освещенную полураскрытым оконцем. Здесь никого не было. Стоял стол с остатками праздничной трапезы. Ему показалось, что занавеска в углу шевельнулась. Он подошел и откинул легкий полог.

Перед ним стояла Гликерия.

Девушка прислонилась спиной к деревянной подпорке, поддерживающей низкий потолок. Одной рукой она держала ворот холщовой рубахи, залатанной у подола, другой как бы хотела защититься от того, кто стоял перед нею. Ее босые ноги носили следы ссадин, волосы растрепались после сна. Исхудалое лицо выражало душевную боль и смятение. От внутреннего напряжения и неожиданности глаза были широко открыты, на щеках алел румянец.

Гликерия безмолвно смотрела на высокого мужчину, пригнувшего шею под низким потолком. Ее губы чуть шевелились, словно пытаясь задать мучительный вопрос: как он узнал, что она здесь, зачем пришел?

Она не ожидала, что Савмак так скоро узнает об ее прибытии, да еще сам явится в этот дом. У стены виднелось смятое ложе из соломы. На маленьком столике стояла глиняная чашка с кусочками мяса, перемешанного с просовой кашей и луком.

– Гликерия, – в изумлении прошептал Савмак, – ты здесь?! Я нашел тебя совсем не там, где искал. А искал я тебя в царском дворце, в имении Саклея… Почему ты скрывалась от меня?

Глаза его стали привыкать к слабому освещению. Он разглядел, что она изменилась, поблекла. Молочная кожа на лбу стала более обтянутой, истонченной, черты лица выступили резче. Но в серых глазах чувствовалась все та же твердость. Она не проявила стыда за свою бедную одежду, старалась держаться так, словно продолжала оставаться свободной и гордой боспорянкой, уверенной в себе. Возможно, это была лишь маска, под которой таились душевная боль и оскорбленное самолюбие.

– Я прибыла сюда ночью вместе с фанагорийскими рабами-повстанцами под твою защиту, – произнесла она с усилием, каким-то чужим голосом, – вернулась из позорного рабства!

– Из рабства? – изумился Савмак. – Кто же поработил тебя?

– Да, из рабства, с одним желанием сказать тебе, что твоя жизнь и дело твое в опасности. Но хотела сделать это не сама, а через людей. Видимо, Пситира выдала меня.

– Спасибо! Ты вторично предупреждаешь меня и моих друзей в час опасности и опять рискуешь ради этого. Как благодарить тебя – не знаю!.. Но чьей же рабой стала ты? Если Саклея, то его нет в живых.

– Они, враги твои, собираются высадиться в Парфении. Мне стал известен разговор Карзоаза с хозяином моим… Олтаком… – тихо, опустив голову, продолжала девушка. – У них все готово для переправы на этот берег. Раб, что подслушал их, погиб, мне же передала это одна рабыня…

– Еще раз спасибо! Вести важные. Но пусть попытаются высадиться – мы перебьем их, а тела бросим рыбам!.. И твоего хозяина… этого дандария – туда же!

Лицо Савмака изобразило с трудом сдерживаемую ярость. Он поднял руку, желая произнести клятву мести, но Гликерия остановила его.

– Послушай же до конца! Что ты герой, подобный Гераклу, я уже знала и раньше! И верю – ты победишь Карзоаза! Но разве против тебя один Карзоаз?.. Уже идет по волнам Понта флот Диофанта, корабли херсонесские. Сильное и большое войско будет высажено в Нимфее. Так они говорили, не зная, что раб подслушивает их. И если потребуется, Митридат направит сюда вдвое, втрое большее войско, только чтобы задавить тебя!.. Говорю тебе – думай о спасении!

– Ты не веришь в нашу победу?

– Я верю, что ты сможешь одержать еще немало побед. Но все равно враги одолеют тебя, ибо их много! И все против тебя!.. О Савмак! – Ее голос то становился резким, то мягким, умоляющим. – Если бы я верила, что ты, став царем, им останешься, я не приехала бы сюда. Предупредить тебя могли бы и другие. Но я уверена, что они разгромят твое царство!

– А если я их разгромлю?

– Савмак, ты мог бы иначе стать царем! Для этого следовало договориться с друзьями, как это сделал легендарный Спарток, убить Перисада, а потом обуздать рабов, умиротворить крестьян… И тебя признали бы все города, цари и сам Митридат! Понтийский царь, узнав, что ты хочешь быть его другом, сам прислал бы тебе золотую диадему. Но вожаков рабских – никогда царями не признают. Я пришла предупредить тебя! Убедить тебя!

Савмак не мог не рассмеяться в ответ на эти слова.

– Восставшие рабы выбрали меня царем своим! Их судьба – моя судьба! Ибо повстанцы – братья мои, друзья мои! А сатавки – мой народ!

– Тогда мне делать в Пантикапее нечего! Служить царю Савмаку я не хочу! Довольно, что я была рабыней и наложницей одного царя, и не хочу жить милостями другого! Меня жизнь растоптала, теперь я – ничто! Оставь меня, царь Савмак!

Она гордо отвернулась. Савмак нахмурился, его лицо стало жестоким.

– Все понимаю теперь!.. Он похитил тебя, – прошептал Савмак, – Олтак враг мой, и я еще посчитаюсь с ним! Тебя же еще раз благодарю, гордая и прекрасная Гликерия! Ты предупредила меня, и я приму меры!..

Он запнулся, замолчал. Луч солнца, проникнув через окно, упал на ее голову, и золотистые волосы стали светящимися. И вдруг ему пришло на ум, что за ее холодностью и гордым достоинством скрываются иные переживания, иные чувства. Эта догадка никогда ранее не возникала у него с такой определенностью. Гликерия пугает его врагами, спешит заверить, что бежала из рабства лишь с одной целые – предупредить его об опасности. Она хочет доказать, что ее появление здесь – всего лишь дружеское стремление помочь в беде. Не так ли было и тогда, в склепе?.. Истина ослепительно глянула ему в лицо, и сразу все опасности и вражеские происки, о которых Гликерия так выспренне говорила, потеряли свою остроту. Он передохнул глубоко, не зная, о чем дальше говорить.

Девушка, чувствуя на себе его упорный взгляд, поняла, что ее попытки устрашить этого человека смехотворны. Такие люди не отступают перед врагом! И почувствовала себя совсем маленькой и слабой рядом с рабом-героем, одним ударом разбившим сосуд трехсотлетнего господства Спартокидов, вознесенным волею народа так высоко.

– За то, что ты проведала о злых умыслах врагов наших, ты заслужила великую награду, – тихо произнес Савмак в раздумье. – Но скажи, Гликерия: неужели ничего больше ты не принесла мне?

– А что еще? – вспыхнула девушка, подняв строгие, совсем чужие глаза. – О чем говоришь ты?

– Нет, нет! – поспешил он успокоить ее. – Просто я увидел в тебе одну суровость и осуждение!.. Для тебя я всего лишь беглый бунтующий раб, и больше ничего!..

– А разве я для тебя не достойная презрения раба, наложница врага твоего Олтака?.. И что я могла бы принести тебе, кроме моего позора? Поэтому я и не хотела встречаться с тобою!

– Олтак – враг мой! – нахмурился Савмак. – Но не о нем сейчас я хочу говорить… а о тебе… Ты была рабой – теперь ты опять свободна! Ибо среди нас нет рабов! Ты бедно одета – тебя оденут богато, и, если захочешь покинуть Боспор, уехать в далекий город, ты сделаешь это! После тех услуг, которые ты оказала восставшим рабам, ты получишь в награду все богатства, что потеряла! Я пришлю к тебе людей, они сделают все, что надо… Прости!.. Увидев тебя – я родился вновь, ухожу от тебя стариком… Разве могу я, сатавк и вожак рабов, думать о тебе! Моя судьба здесь, среди повстанцев. Твоя – среди знатных и богатых. Каждый из нас получит свое! Прощай!

Он повернулся и направился к выходу. Но когда его рука опустилась на ручку двери, он услыхал ее голос, полный мягкости и упрека:

– Савмак! Предупредить тебя о кознях врагов могли бы и те рабы, что бежали из Фанагории. Зачем было мне возвращаться сюда запятнанной позором, если бы я не хотела еще раз увидеть тебя! Последний раз, ибо – нужна ли я тебе? Ты – царь, а я грязная рабыня.

Он обернулся к ней и застыл в этой позе. Гликерия стояла на том же месте, но совсем другая, не гордая и не суровая. Какая – он не сумел бы сказать, но именно о такой он мог лишь мечтать. Ведь он не знал женщин, не испытал любви и женских ласк. Сейчас же сердцем почувствовал, что счастье, о котором он думал с такой опаской, смущением, даже страхом, не только возможно, оно пришло.