Нечаев: Созидатель разрушения - Феликс Лурье

«Ваше Высокопревосходительство!

Считаю своим приятным долгом от всего сердца поблагодарить Вас, многоуважаемый Г. Комендант, за сделанные Вами распоряжения, весьма благоприятно отозвавшиеся на внешних условиях моей жизни. Ваше великодушное желание облегчить сколько-нибудь мою тяжелую участь, рядом с любезною готовностью Г-на Смотрителя выполнить Ваше распоряжение в точности — сделали мое положение вполне сносным. Ободренный Вашей добротой и вниманием, беру на себя смелость обратиться к Вашему Высокопревосходительству еще с некоторыми просьбами. — I) В прошлом году до составления нынешнего расписания кушаньев, бывший Смотритель, Г. Филимонов, расходуя деньги по своему усмотрению, каким-то образом достигал того, что к воскресенью сберегалось несколько медных копеек, на которые, в прибавление к обыкновенному обеду; покупался еще десерт в виде пары апельсин, или кисти винограда, или же каких-нибудь ягод. Давался также стакан кофе, от которого, впрочем, я отказался, ввиду возбуждающих свойств этого напитка, но десертом я дорожил в высшей степени. При подавляющем однообразии тюремной жизни, при неумолимо неизменной последовательности и размеренности всего тюремного обихода — этот десерт — сюрприз имел значение даже нравственное, нарушая обычное течение жизни. Все это было отменено покойным комендантом под влиянием неосновательных жалоб известного вам «капризного» человека (Нечаева. — Ф. Л.), который добился составления нынешнего расписания, не справляясь, конечно, со вкусом других. Если в настоящее время Ваше Высокопревосходительство найдете возможным, так или иначе, доставить мне прежнее, недорогое лакомство, то этим заставите меня лишний раз сказать Вам искреннее спасибо. 2) Получаемый мною табак — рублевый. При нынешних ценах на этот товар за рубль дают нечто среднее между махоркой и так называемым турецким табаком. Хотя за два года я попривык к своему табаку, но тем не менее, его вредное влияние на грудь не подлежит сомнению, а для устранения этого неудобства требуется расход в шестьдесят копеек ежемесячно, — не более… 3) Я, Ваше Высокопревосходительство, как Вам, вероятно, известно, пользовался четырьмя ежемесячными журналами, выписываемыми Вашей канцелярией. С настоящего, января месяца, доставка этих журналов, по неизвестным мне причинам, прекратилась. Если в канцелярии Вашего Высокопревосходительства имеются какие-нибудь периодические издания за прошлый 1881 год, то, я надеюсь, Вы дозволите мне воспользоваться ими. Это тем более необходимо, что «Отеч[ественные] Зап[иски]» я уже дочитываю, а в здешней библиотеке мало найдется книг, мною не прочитанных. По этому делу (т. е. насчет книг вообще) мне, вероятно, придется обратиться к Господину Министру; но я сделаю это уже при личном свидании, которого ожидаю со дня на день, согласно прежним намерениям Его Сиятельства. С чувством искренней преданности и глубочайшего уважения имею честь быть Вашего Высокопревосходительства

Покорный слуга Л. М.»[870]

Впервые это письмо опубликовал П. Е. Щеголев;[871] оно столь красноречиво, столь беспощадно характеризует его автора, что не поместить его здесь невозможно. Письмо написано мягким карандашом, красивым разборчивым почерком, хорошо продумано и скомпоновано, интересна последовательность просьб арестанта — десерт, табак, чтение… При всей неприязни к Нечаеву, сравнивая его с Мирским, невольно проникаешься к нему уважением: он требовал бумагу, карандаш, книги, прогулок и ничего другого.

В документах равелина, разумеется, не отразилось появление или отсутствие дополнительного десерта и настоящего турецкого табака для Мирского, без которых он так страдал; наверное, сразу же по получении письма ему просимое дали, так как подобные мелкие льготы целиком зависели от воли коменданта крепости, а он к Мирскому благоволил.[872]

Приведу письмо Ганецкого на имя товарища министра внутренних дел П. В. Оржевского:

«№ 434

Милостивый Государь,

«21» Сентября 1882 г.

Петр Васильевич!

Заключенный в Алексеевском равелине государственный преступник Леон Мирский просит о выдаче ему для чтения журналов: «Вестник Европы», «Русский вестник» и «Русскую старину» за вторую половину 1881 года начиная от августа, «Отечественные записки» и «Дело» за 1882 год.

Так как названный преступник по распоряжению бывшего Министра Внутренних Дел, Генерал Адъютанта Графа Игнатьева, содержится на исключительных условиях от других арестантов, т. е. получает улучшенную пищу и пользуется правом чтения книг, то о такой просьбе его имею честь уведомить Ваше Превосходительство, прося, в том случае если не встретится препятствий к дозволению ему, по прежнему чтению книг и журналов, зависящего распоряжения о высылке означенных журналов из Департамента Государственной Полиции.

Справка: На основании существующих в крепости общих правил, государственные преступники пользуются правом чтения периодических журналов только за прошедшие годы».[873]

Ганецкий получил для Мирского все, что просил.[874] Еще бы не предоставить Мирскому такие пустяки, как десерт, табак и книги, — узник, находившийся в «исключительных условиях», продолжал оказывать коменданту солидные услуги. 27 марта 1882 года в Секретный дом Алексеевского равелина привезли народовольцев, причастных к убийству Александра II и осужденных по «процессу 20-ти». В их числе оказались А. Д. Михайлов и Н. А. Морозов. Рядом с камерой Мирского (№ 13) по распоряжению директора Департамента полиции В. К. Плеве посадили Г. П. Исаева (№ 12), посредника в сношениях Нечаева с волей, и А. И. Баранникова (№ 14).[875] От Мирского требовалось вступить с вновь прибывшими народовольцами в контакт через перестукивание. Посредником между Мирским и Департаментом полиции назначили восходящую звезду на полицейском небосклоне, начальника секретного отделения столичного обер-полицмейстера Отдельного корпуса жандармов майора Г. П. Судейкина.[876] Какие дары посыпались на заключенного за эту услугу и что он получал на десерт — мы не знаем, но своим положением Мирский удовлетворен не был, уж слишком легковесными оказались тридцать сребреников. Ему грезилось уж если не полное освобождение, то, по крайней мере, вызволение из стен Секретного дома. Спустя год после предательства, 10 ноября 1882 года, Мирский написал длинное письмо Ганецкому. Оно также впервые целиком опубликовано П. Е. Щеголевым.[877] Приведу из него извлечение: «Прежде, когда я был преступнейший из преступных, нераскаянный и дерзкий, я был, так сказать, подавлен и пристыжен величием царского милосердия и снисходительностью правительства. Кто знает, быть может, это великодушное обращение со мною и произвело во мне решительный перелом… Познав Бога, я всей измученной душою возлюбил Царя! Горькие слезы раскаяния и угрызения совести побудили меня хоть чем-нибудь ознаменовать свое нравственное преображение. Я решил оказать великодушному Правительству посильную услугу и сделал в этом отношении все, что только мог».[878]