Гранд-отель «Европа» - Илья Леонард Пфейффер

вздохом уступал его мольбам. Если же он не давал мне возможности отказать ему разок-другой, я чувствовал себя отверженным. И от этого начинал нервничать.

Клио такие вещи понимала. Достаточно было вскользь заметить, что меня удивляет его молчание, как она тут же входила в роль и виртуозно, с изощренной иронией притворялась, что глубоко обеспокоена моей угасающей важностью, меркнущей славой и скрывающим меня от людских глаз, подобно туману, вакуумом анонимности. Она-то любит меня по-прежнему, но честность требует признать: ее родные вряд ли поймут и точно не смирятся с тем, что она связалась со второстепенным поэтом, чьи лучшие годы далеко позади. Друзья наши разбегутся, и мы, нищие и покинутые, но счастливые, будем в лохмотьях коротать дни где-нибудь на задворках мира. А милостыней нам послужат наши губы.

К слову, хорошо, что она не знала обо всем этом раньше, ведь, конечно, ни в коем случае не стала бы позировать обнаженной для стихотворения, если бы уже тогда понимала, что моя карьера, как подстреленная в полете куропатка, вскоре устремится вниз. То стихотворение я, между прочим, так и не сочинил, но беспокоиться об этом теперь не стоит: она уж точно не позволит надломленному перу всеми забытого, выдохшегося бездаря описывать ее тело. Теперь, когда моя публичная роль сыграна, а слава размылась, словно акварель под дождем, мне, пожалуй, не остается ничего другого, как найти работу. Как мне такая мысль? Само собой, я могу рассчитывать на полную поддержку Клио. Может, с моим-то многолетним барным опытом, пусть приобретенным и по другую сторону стойки, я смог бы работать в баре — все же лучше, чем ничего.

В конце концов это мне так надоело, что я взял и позвонил Марко.

2

Да-да, он действительно собирался мне написать, но потом вспомнил, что мы все равно скоро увидимся в Маастрихте. Да, конечно, он знает о моем приезде. Он уже и контрамарку на спектакль заказал. Ждет с нетерпением. Да, в остальном все в порядке. Нет, насчет субсидии никаких новостей. Кстати, от Греты и правда давненько ничего не слышно. Надо бы ей позвонить. Нет, и с Марко-итальянцем он больше не общался. Тот очень занят фильмом об эскимосских художниках-граффитистах. Точнее, инуитских. Так что все идет своим чередом, да, потихоньку. В последнее время он много думал. И пришел к определенным выводам. Об этом-то он и собирался мне написать. Но возможно, и вправду лучше встретиться лично. Вечером после премьеры у меня, конечно, не будет времени, но можно договориться на следующий день.

Этот разговор оставил странное послевкусие. Если обычно Марко быстро бросался в наступление, пусть не сокрушительное, но настойчивое, как нутрия, атакующая плотину, то теперь, по телефону, он, казалось, ушел в оборону, будто это я жаждал снять документальный фильм, а его останавливали профессиональные сомнения и нехватка времени, не наоборот. Если я и раньше-то не назвал бы Марко человеком энергичным, то сейчас его голос звучал еще тусклее, будто его тяготило что-то, о чем он не хотел мне рассказывать.

— Вообще-то, объяснение может быть только одно, — заключила Клио. — Они взяли другого интервьюера и уже снимают его на Таити и Бора-Бора. И еще не нашли подходящего момента поставить тебя в известность. Футболиста на пенсии или еще кого-нибудь, кто обеспечит им высокие рейтинги. Есть в Нидерландах бывшие звезды футбола? Или у вас с футболом не очень?

Мне тоже показалось странным, что Марко не предложил даже съездить в какую-нибудь бесполезную подготовительную командировку. Раз уж я собирался в Нидерланды, он мог воспользоваться этим, чтобы вынудить меня взять интервью, скажем, у оператора туристических автобусов или хозяина кемпинга. С ним явно что-то творилось, но что — я не понимал.

На следующий день я решил ему написать и сообщить, что в день после премьеры в Маастрихте, на который мы условились, у меня еще останется время на сбор материала. Нет ли у него на этот счет каких-нибудь мыслей? Мысли есть, ответил он, но не уверен, что хорошие. Да и вообще он не хотел меня беспокоить. Речь идет о международном турбюро, специализирующемся на экстремальных приключениях, под названием Xtreme Xperience — «Экстрим Экспириенс». Их штаб-квартира располагается в Нидерландах. В Алмере, если точнее. Но он и сам-то колеблется, а уж мне-то и подавно неохота тащиться в Алмере. Так что лучше бросить эту затею.

Я ответил, что затея, напротив, представляется мне весьма интересной и он обязательно должен договориться с ними о встрече. Хотя бы просто для разговора. Камеру он может оставить дома.

3

Вот как вышло, что наутро после сценической премьеры моего романа о грязном, поскрипывающем от старости, лабиринтообразном и отчаянно поэтичном центре Генуи мы с Марко-голландцем на арендованной машине въехали в промзону Алмере. Она тоже оказалась лабиринтом. Намотав несколько кругов по дорогам, проложенным заведомо без всякой логики, мы наконец очутились в жилом районе, где архитектура и атмосфера не так уж и отличались от промзоны, так что нашу ошибку вполне можно было понять.

— Когда видишь такое, — заметил Марко, — начинаешь понимать, откуда растут ноги у массового туризма. Те, кто здесь живет, при первой же возможности берут неделю отпуска и мчатся в такой город, как твоя Венеция, чтобы как следует подзаправиться красотой. Иначе тут не выжить.

В конце концов мы нашли штаб-квартиру и мозговой центр компании Xtreme Xperience. Он располагался в низком отдельном здании из черного стекла, на котором сиял логотип из двух «иксов», да так броско, что мы едва не устыдились того, как долго плутали. Нас бодро поприветствовал директор, представившийся просто Стефом, без фамилии.

— Наши клиенты-иностранцы — а таких у нас немало — зовут меня Стивом, — поведал Стеф, — как Стива Джобса. В наше время все, конечно, делается в интернете. То, что вы здесь видите, наш домик тут, в Алмере, — всего лишь верхушка айсберга, организации, работающей по всему миру. Но начиналось все здесь. Так что мы считаем, это часть голландского наследия. Кстати, айсберги тоже входят в наш ассортимент, в программу «Антарктический экстрим». Об этом мы еще поговорим. Я частенько забегаю вперед. Но я так рад вашему приезду! Это же просто круть! Любая реклама идет на пользу. Мы гордимся тем, что смогли создать и предложить людям, и чем известней наш бренд, тем больше людей нам удастся осчастливить. Все от этого только выигрывают. Я слишком много говорю? Да, я слишком много говорю. Я ведь вам